извивы ностальгии.
Вчера за лосем и лососем, привезенным мною с севера Норвегии (Костя: "я не могу есть персонажей из мультфилъма!": я: "ну и не ешь!") мы с другом Костей вспоминали нашу юность в городе Дрездене. Юность происходила в разные годы, но имела в наших воспоминаниях общий, характерный для юности колорит сентиментального восточноевропейского распиздяства. Я рассказал Косте, что в студенческие годы неделю проработал на авиазаводе в Клотсше, в цехе электролиза, где опускал на подвешенные на специальной конструкции авиадетальки в чаны с цианидом. Детальки возвращались красивые и позолоченные, за исключением тех мест, где они были прикреплены к конструкции. Не знаю, где они теперь летают, эти детальки. Разумеется, ни о какой технике безопасности речь не шла, нам просто не рекомендовали приближаться к чанам, а поднимал и опускал детальки специальный механизм. Завод был знаментит тем что он в 1958 году сделал первый (и, очевидно, последний) реактивный пассажирский самолет исключительно немецкого производства под названием 152. На вид 152 напоминал смесь перезрелого кабачка и американской летающей крепости В-52 (из-за сдвоенных турбин, которых у него, впрочем, было вдвое меньше, чем у крепости). Самолету прочили великую судьбу, но за два дня до показа Никите Хрущеву в 1959 году на ярмарке в лейпциге, он гробанулся на бреющем полете, после чего проект потихоньку заморозили.
В Дрездене считают, что 152 стал жертвой саботажа русских шпионов, не желавших конкуренции Туполеву, а фрески с изображением чудо-машины до сих пор украшают эстакаду городской железной дороги среди прочих достижений местного народного хозяйства (грузовой трамвай и фольксваген-фаэтон). Еще одна внушительная модель кабачка с турбинами встречает гостей Дрездена прямо посередине зала прилетов свежеотсторенного дрезденского аэропорта, как бы намекая: "не забудем, не простим".
После авиафабрики (продолжил я воспоминания) я разносил по почтовым ящикам 10000 рекламных проспектов нового радиомагазина. Платили за это 500 марок, страшные по тем временам деньги. Надо было развезти проспекты по всем домам, относящихся одному почтовому индексу. Мне достался район толькевиц, бывшие виллы, разделенные на восьмиквартирные дома с садиками. Ну и как, спросил Костя? Ощущения неоднозначные, сказал я, во-первых, иногда спускали собак. Во-вторых, нередко за мной бегали алкоголики в майках с криками "нам не нужна твоя реклама!". Наконец сама застройка (8 почтовых ящиков на гектар) была безумно утомительна, и только в конце, когда мне попались два мниогоэтажных дома, я почувствовал некоторое облегчение. А в целом, именно в силу своей монотонности, медленности и постепенности проникновения в привычный ландшафт имела глубоко медитативный характер. И оставляла ощущение возвышенного.
Тут у Кости внезапно загорелись глаза. Поехали в Дрезден, сказал он. И мы, когда-нибудь, действительно поедем.
В Дрездене считают, что 152 стал жертвой саботажа русских шпионов, не желавших конкуренции Туполеву, а фрески с изображением чудо-машины до сих пор украшают эстакаду городской железной дороги среди прочих достижений местного народного хозяйства (грузовой трамвай и фольксваген-фаэтон). Еще одна внушительная модель кабачка с турбинами встречает гостей Дрездена прямо посередине зала прилетов свежеотсторенного дрезденского аэропорта, как бы намекая: "не забудем, не простим".
После авиафабрики (продолжил я воспоминания) я разносил по почтовым ящикам 10000 рекламных проспектов нового радиомагазина. Платили за это 500 марок, страшные по тем временам деньги. Надо было развезти проспекты по всем домам, относящихся одному почтовому индексу. Мне достался район толькевиц, бывшие виллы, разделенные на восьмиквартирные дома с садиками. Ну и как, спросил Костя? Ощущения неоднозначные, сказал я, во-первых, иногда спускали собак. Во-вторых, нередко за мной бегали алкоголики в майках с криками "нам не нужна твоя реклама!". Наконец сама застройка (8 почтовых ящиков на гектар) была безумно утомительна, и только в конце, когда мне попались два мниогоэтажных дома, я почувствовал некоторое облегчение. А в целом, именно в силу своей монотонности, медленности и постепенности проникновения в привычный ландшафт имела глубоко медитативный характер. И оставляла ощущение возвышенного.
Тут у Кости внезапно загорелись глаза. Поехали в Дрезден, сказал он. И мы, когда-нибудь, действительно поедем.