"Сей есть Сын Мой возлюбленный..."
Бог выгнал нас из уютного Эдемского сада в центре города в 9 утра 1 января 20.. года. Наверное, у него были дела или вот-вот должны были вернуться родители. Меня тошнило, и дико раскалывалась голова. Рядом с пронизывающей болью соседствовала мысль, что совершенно напрасно запретным плодом считалось какое-то невинное яблоко. «На кой хрен пил так много? - спросил Бог, - Так она мне наливала же! - Ладно, давайте. Пока». Бог дал нам одежду и вытолкал за дверь на морозный воздух, который вернул мне немного бодрости, а моей спутнице - имя. Так мы пошли.
Пустота улиц. Как же тяжело идти, колени сами подгибаются. Мелькает мысль, что на четвереньках было бы проще. Господи, я человек вообще? А, ну, да. Ты не слышишь. Ты убираешь мусор и моешь полы. Не переборщи с водой. Навряд ли я человек. Да и она тоже. Нет, выглядит-то отлично, просто мне легче думать, что я не один такой. Что ж, коли так, то понятно, куда нам идти.
Когда мы пришли, ковчег уже был полон. Царило веселье - наверное, оттого, что всем удалось спастись. «Джем, ты в порядке? Зеленый совсем. - Да нормально». Я растянулся на кровати и попытался уснуть. «Чашку дай, а. Где варенье?» - послышался чей-то голос. «Не сторож я брату своему», - подумалось мне, после чего я провалился в сон. Ковчег плыл, и плыл, и плыл. Меня болтало при качке, отчего делалось еще хуже. Иногда я просыпался и слышал вопросы: «Человек он ведь создан для счастья - это очевидно. Иначе для чего? Других вариантов нет». «Других вариантов - хоть жопой ешь», - подумал я, но вслух не сказал, а только повернулся на другой бок. Постепенно качка стихала. Через пару часов я проснулся и понял, что пора искать землю.
Я поднялся и заварил чай, а когда вернулся, то увидел Ноя. Видимо, он тоже искал землю, потому что был занят тем, что сидел и запускал голубей. Первый голубь упал в воду. Второй едва-едва нащупал краешек земли, зато третий разнес пол-острова и потопил оставшихся червяков противника. «Гейм овер, чувак, - сказал Ной, повернувшись ко мне, - все разошлись. - Она тоже? - Не знаю. Вроде где-то тут. Пойду гляну». Он ушел, и я остался один.
За окном темнело. Был ли вообще этот день, существовал ли он как светлое время суток? Или утро было только пересвеченным снимком, вернувшим себе привычную черно-электрическую яркость с приходом ночи? Темнота постепенно заползла и в ковчег, освещаемый только квадратом монитора. Я взглянул на зажигавшиеся огни города. Любимое мною зрелище в этот раз почему-то было невыносимым. Стены зданий высились повсюду, и казалось, отвернись на миг - вырастет еще одна. Очертания стен в темноте были размыты, и я ощущал, будто каждая из них одним концом проникает в ковчег, и все они сходятся где-то внутри меня. Я отошел от окна, но чувство тяжести не прошло. Словно бы стены в своей безумной точке схода образовали еще одну, новую стену, которая, отделившись, медленно росла, заполняя пространство. Внезапно поняв, что сижу один уже очень долго, я ощутил апатию. Что делать? Как выбраться отсюда? Вопросы копились, скручиваясь в тонкие нити, пока мое сознание окончательно не запуталось в их клубке. Взгляд упал на лежавший неподалеку синтезатор. Я поднял инструмент, моргнувший двумя своими красными глазами, и положил себе на колени. Гладкие клавиши тускло поблескивали в ожидании прикосновения. «Да пропади оно все», - грустно вздохнул я, выбрал пресет «Иерихонская труба» и медленным, но уверенным движением пальцев взял нестройный аккорд