В 1773 году в Петербург приехал шестидесятилетний Дени Дидро - французский философ, писатель и энциклопедист. Не интереса ради, не из-за склонности к дальним путешествиям, а токмо волею пригласившей его Екатерины II. Дидро чувствовал себя в некотором роде Екатерине обязанным. В 1761 году он решил выставить свою великолепную библиотеку на продажу, чтобы иметь возможность обеспечить свою дочь и освободиться от денежных долгов. В 1765-ом году библиотека была приобретена российской императрицей Екатериной II, но из уважения к личности великого философа оставлена в Париже, с сохранением за её собирателем права на пожизненное пользование книгами, сам Дидро был назначен библиотекарем с соответствующим должности окладом. Дени Дидро являлся помощником и посредником императрицы в приобретении произведениий искусства - подбор коллекции картин XVIII века в Эрмитаже во многом заслуга Дидро. Он также порекомендовал императрице Этьена Мориса Фальконе: «Медный всадник» - монументальный конный памятник Петру Великому - является символом города на Неве. Протекция протекцией, но за идею памятника Фальконе пришлось побороться именно что с Дидро, у которого была своя идея памятника: «философ-рационалист хотел видеть Петра в образе героя, гонящего перед собою варварство в звериной шкуре и приветствуемого олицетворенной любовью народной, тут же у вод бассейна должен был быть представлен осчастливленный царем народ» © «Быль и миф Петербурга» Н. Анцифиров (1924). Дидро высоко ценил талант Фальконе и сдался сравнительно легко)
Часто цитируют мнение Дидро о Петербурге из переписки с Екатериной (с некоторыми вариациями):
«...столица на границе государства - это как сердце в мизинце: кровообращение становится трудным, а даже маленькая рана - смертельна!» / Он советовал просвещенной императрице ввести в стране всеобщее равенство и вернуть царскую резиденцию в Москву, ибо «...столица, находящаяся на краю империи, подобна живому существу, у которого сердце было бы на кончике пальца».
Нашла эту цитату в таком звучании, в таком переводе мне больше нравится:
«Дидеро сказалъ однажды Императрицѣ Екатеринѣ: «Имѣть столицу на краю государства - все равно, что держать сердце на ладони»» © «Анекдоты французские, немецкие, английские и американские» Санкт-Петербург 1874 год.
Цитата:
«Графъ Остерманъ сказалъ, кажется, маркизу Паулучи въ 1812-году: «Для васъ Россія рубашка: вы ее надѣли и снимете ее, когда хотите. Для меня Россія кожа моя»» © сборник «Девятнадцатый век» изд. Петром Бартеневым (1872)
Граф Александр Иванович Остерман-Толстой (1770-1857) - российский военачальник, генерал от инфантерии, герой Отечественной войны 1812 года. Слова Остермана-Толстого, сказанные им в 1812 году одному из иностранцев на русской службе, цитируются и таким образом:
«Для вас Россия мундир ваш - вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия кожа моя». © yarcenter.ru
Какая из цитат более точная, не знаю. Но со словом «рубашка» фраза звучит достовернее, поскольку на слуху была поговорка: своя рубашка ближе к телу. Ближе, но не настолько чтобы.
Ещё несколько цитат из издания Бартенева (1872). Там интересная история с публикацией. Издательство получило книгу с дневниковыми записями, ведущимися с 1813 года, «изъ Саратовской губерніи, въ спискѣ съ подлинника. Она нашлась въ бумагахъ одного любителя нашей старины, который однако не былъ авторомъ». Автор записей остался безымянным.
Цитата:
«Многое можетъ въ прошлой исторіи нашей объясниться тѣмъ, что Русскій, т. е. Петръ Великій силился сдѣлать изъ насъ Нѣмцевъ, а Нѣмка, т. е. Екатерина Великая хотѣла сдѣлать насъ Русскими». © сборник «Девятнадцатый век» изд. Петром Бартеневым (1872)
Авторство этой цитаты найти легко. Пётр Андреевич Вяземский пишет Константину Николаевичу Батюшкову:
«Ага, вы в Петербурге, почтеннейший Певец чужих Элеонор, милостивый государь Парни Николаевич! в Петербурге! поздравляю вас! В столице роскоши, чухонцев, эстляндцев, изобретений вкуса, в той славной столице, в которой Великий Росс хотел сделать нас немцами, а Великая Немка хотела сделать нас русскими!...»
Обращение «Парни Николаевич» - шуточное, Батюшков весьма талантливо перевел в своё время стихи французского поэта Эвариста Парни.
Неизвестный автор, которого в 1872 году публикует Петр Бартенев, приводит очень любопытные рассуждения о рифме и русском языке:
«О нашемъ языкѣ можно сказать, что онъ очень богатъ и очень бѣденъ. Многихъ необходимыхъ словъ для изображенія мелкихъ оттѣнковъ мысли и чувства недостаеть. Наши слова выходятъ сплошь, цѣликомъ и сырьемъ. О бѣдности нашихъ рифмъ и говорить нечего. Сколько словъ, имѣющихъ важное и нравственное значеніе, никакъ рифмы себѣ не пріищуть. Напримѣръ: жизнь, мужество, храбрость, Ангелъ, мысль, мудрость, сердце и т. д. За словомъ добродетель тянется непремѣнно свидетель; за словомъ блаженство тянется совершенство. За словомъ умъ уже непремѣнно вьется рой думъ или несется шумъ. Даже бѣдная любовь, которая такъ часто ложится подъ перо поэта, съ трудомъ находить двойчатку, которая была бы ей подъ пару. Все это должно невольно вносить нѣкоторое однообразіе въ наше рифмованное стихосложеніе. Да и слово добродетель сложилось неправильно: оно по настоящему ничто иное какъ слово благодетель. А слово доблесть у насъ какъ-то мало употребляется въ обыкновенномъ слогѣ, да и оно рифмы не имѣетъ. Иностранныя слова брать заимообразно у сосѣдей нехорошо; а впрочемъ Голандскіе червонцы у насъ въ ходу, и никто ими не брезгаетъ. Въ томъ-то и дѣло, что искусному писателю дозволяется, за неимѣніемъ своихъ, пускать въ ходъ Голандскіе червонцы. Карамзинъ такъ и дѣлалъ. Дѣлаютъ это и Англичане. Вольтеръ говорилъ и о Французскомъ языкѣ, что онъ тщеславный нищій, которому нужно подавать милостыню противъ воли его. А мы вздумали, что нашъ языкъ такой богачъ, что всего у него много, и что новыми пособіями только обидишь его». © сборник «Девятнадцатый век» изд. Петром Бартеневым (1872)
С рифмами не так-то просто. Александр Сергеевич предостерегал в своё время, не идите, мол, на поводу:
Но вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей...
(Читатель ждёт уж рифмы розы;
На, вот возьми её скорей) ... «Евгений Онегин»
Осторожно! Розы - морозы, любовь - кровь, или более современный вариант: любовь - морковь. Самая опасная и ненавистная рифма: осень - просинь. И тут никакие голландские червонцы не помогут.