Зимой глобус мысленно сплющивается
Зимой глобус мысленно сплющивается. Широты
наползают, особенно в сумерках, друг
на друга.
Альпы им не препятствуют. Пахнет
оледененьем.
Пахнет, я бы добавил, неолитом и палеолитом.
В просторечии - будущим. Ибо оледененье
есть категория будущего, которое есть пора,
когда больше уже никого не любишь,
даже себя. Когда надеваешь вещи
на себя без расчета все это внезапно
скинуть
в чьей-нибудь комнате, и когда не можешь
выйти из дому в одной голубой рубашке,
не говоря - нагим. Я многому научился
у тебя, но не этому. В определенном
смысле,
в будущем нет никого; в определенном
смысле,
в будущем нам никто не дорог.
Конечно, там всюду маячат морены и
сталактиты,
точно с потекшим контуром лувры и
небоскребы.
Конечно, там кто-то движется: мамонты или
жуки-мутанты из алюминия, некоторые -
на лыжах.
Но ты был богом субтропиков с правом
надзора над
смешанным лесом и черноземной зоной -
над этой родиной прошлого. В будущем его
нет,
и там тебе делать нечего. То-то оно
наползает
зимой на отроги Альп, на милые Апеннины,
отхватывая то лужайку с ее цветком,
то просто
что-нибудь вечнозеленое: магнолию,
ветку лавра;
и не только зимой. Будущее всегда
настает, когда кто-нибудь умирает.
Особенно человек. Тем более - если бог.