Из журнала "Зеркало" (Тель-Авив)
Алексей Смирнов
Двойная трагедия
Опубликовано в журнале:
«Зеркало» 2005, №26
То, что Церковь и в средневековой Московской Руси, и при первых Романовых, и в петербургской империи была прежде всего государственным институтом, общеизвестно, но о том, как это пагубно повлияло на стихийное язычество и антихристианство русского народа, говорить и писать не любят. Потаенные русские сказки, записанные Горбуновым, показывают величайшую ненависть и презрение простонародья к своим жрецам-священникам и дикую похотливость мужиков к попадьям и поповнам. Совершенно не случайно Пушкин, сам чрезвычайно похотливый субъект, писал о Попе и его работнике Балде в достаточно гнусном, издевательском тоне.
Боже, как лжива вся русская дворянская литература, когда вопрос касается взаимоотношений помещика и крепостных. Точно так же нынешние сочинители умело умалчивают о реальных взаимоотношениях нынешней постсоветской номенклатуры и теперешних рабочих и таджикских рабов на лужковских стройках.
Совсем другой вывод был бы из опыта Толстого, чем излагает Бердяев, находя в народе два полюса понимания христианства.
Из Толстого вытекает, выламывается мысль: зверь не подотчетен в своих поступках, зверем двигают инстинкты и он не может каяться, что сожрал чужих детенышей, - просто ему хотелось есть. Таковы все персонажи Толстого: и дед Ерошка, и Долохов, и Пьер Безухов, и Андрей Волконский (духовный брат или отец лермонтовского Печорина), но все они разъедены вырождающейся дворянской рефлексией. Платона Каратаева Толстой придумал только для собственного самоуспокоения - таких среди простолюдинов никогда и не было вовсе. Откровенно звероваты и все бабы Толстого - от Наташи Ростовой до Анны Карениной, и все они - активные, чувственные самки, самки хищных зверей, и они никогда не каются.
Недолгая честная дворянская литература Лермонтова, Толстого, отчасти Бунина и разночинная и крестьянская - Чехова, Успенского, Левитина, Подъячева, Семенова и др. успела сказать правду о врожденной дикости русского простонародья
Во главе их шли вожаки - обычно выходцы из семей священников, дьячков, сделавшие свой примитивный вывод из христианства - все отнять и переделить поровну. Чернышевский, Нечаев, Ульянов - ярчайшие примеры подобных субъектов.
Вот советский граф Толстой не дождался похода белых на Москву и прибежал к Сталину жиреть на спине большевизма, и неплохо довольно долго жировал, пока не умер от курения и обжорства. Жил красный граф в дворницкой особняка Рябушинского, где чекисты поселили Горького и стерегли его, как пленного опасного зверя, а потом отравили фосгеном в кислородных подушках, отчего его труп посинел.
Ввязались же в кровавое месиво далеко не все инородцы, а от одного до трех процентов их общего поголовья. В армиях Болотникова, Разина, Пугачева вообще не было ни евреев, ни латышей, ни китайцев, ни молдаван
За последние десять лет в сортирах повесилось пять тысяч офицеров, оставшихся без работы, убито в парадных сто тысяч коммерсантов, и их продолжают убивать ежедневно.
Именно из такой народнической семьи вышел ранний новомировский Солженицын, но он, к сожалению, быстренько ушел из своего жанра, где он все так хорошо знал, и, будучи одержим манией величия, вообразил себя всемирным пророком и стал писать нудную, малокомпетентную абракадабру о своих колесах и, конечно, о евреях, хотя сам по отцу - из еврейских земледельцев, посаженных царским правительством в донские степи для морального перевоспитания физическим трудом.
Современная русскоязычная жизнь морально девальвирована и носит нравственно пониженный характер.
В Первой мировой войне Селина отравили ипритом - он был спешенным окопным кирасиром и не был левым, как тот же Анри Барбюс.
Высказывания “Война все спишет” и “Русские бабы еще нарожают солдат” приписывают то ли Сталину, то ли Жукову - военачальникам, наступавшим по грудам тел своих войск и мостившим дороги победы целыми поколениями русских людей.
Там еще много такого.
Двойная трагедия
Опубликовано в журнале:
«Зеркало» 2005, №26
То, что Церковь и в средневековой Московской Руси, и при первых Романовых, и в петербургской империи была прежде всего государственным институтом, общеизвестно, но о том, как это пагубно повлияло на стихийное язычество и антихристианство русского народа, говорить и писать не любят. Потаенные русские сказки, записанные Горбуновым, показывают величайшую ненависть и презрение простонародья к своим жрецам-священникам и дикую похотливость мужиков к попадьям и поповнам. Совершенно не случайно Пушкин, сам чрезвычайно похотливый субъект, писал о Попе и его работнике Балде в достаточно гнусном, издевательском тоне.
Боже, как лжива вся русская дворянская литература, когда вопрос касается взаимоотношений помещика и крепостных. Точно так же нынешние сочинители умело умалчивают о реальных взаимоотношениях нынешней постсоветской номенклатуры и теперешних рабочих и таджикских рабов на лужковских стройках.
Совсем другой вывод был бы из опыта Толстого, чем излагает Бердяев, находя в народе два полюса понимания христианства.
Из Толстого вытекает, выламывается мысль: зверь не подотчетен в своих поступках, зверем двигают инстинкты и он не может каяться, что сожрал чужих детенышей, - просто ему хотелось есть. Таковы все персонажи Толстого: и дед Ерошка, и Долохов, и Пьер Безухов, и Андрей Волконский (духовный брат или отец лермонтовского Печорина), но все они разъедены вырождающейся дворянской рефлексией. Платона Каратаева Толстой придумал только для собственного самоуспокоения - таких среди простолюдинов никогда и не было вовсе. Откровенно звероваты и все бабы Толстого - от Наташи Ростовой до Анны Карениной, и все они - активные, чувственные самки, самки хищных зверей, и они никогда не каются.
Недолгая честная дворянская литература Лермонтова, Толстого, отчасти Бунина и разночинная и крестьянская - Чехова, Успенского, Левитина, Подъячева, Семенова и др. успела сказать правду о врожденной дикости русского простонародья
Во главе их шли вожаки - обычно выходцы из семей священников, дьячков, сделавшие свой примитивный вывод из христианства - все отнять и переделить поровну. Чернышевский, Нечаев, Ульянов - ярчайшие примеры подобных субъектов.
Вот советский граф Толстой не дождался похода белых на Москву и прибежал к Сталину жиреть на спине большевизма, и неплохо довольно долго жировал, пока не умер от курения и обжорства. Жил красный граф в дворницкой особняка Рябушинского, где чекисты поселили Горького и стерегли его, как пленного опасного зверя, а потом отравили фосгеном в кислородных подушках, отчего его труп посинел.
Ввязались же в кровавое месиво далеко не все инородцы, а от одного до трех процентов их общего поголовья. В армиях Болотникова, Разина, Пугачева вообще не было ни евреев, ни латышей, ни китайцев, ни молдаван
За последние десять лет в сортирах повесилось пять тысяч офицеров, оставшихся без работы, убито в парадных сто тысяч коммерсантов, и их продолжают убивать ежедневно.
Именно из такой народнической семьи вышел ранний новомировский Солженицын, но он, к сожалению, быстренько ушел из своего жанра, где он все так хорошо знал, и, будучи одержим манией величия, вообразил себя всемирным пророком и стал писать нудную, малокомпетентную абракадабру о своих колесах и, конечно, о евреях, хотя сам по отцу - из еврейских земледельцев, посаженных царским правительством в донские степи для морального перевоспитания физическим трудом.
Современная русскоязычная жизнь морально девальвирована и носит нравственно пониженный характер.
В Первой мировой войне Селина отравили ипритом - он был спешенным окопным кирасиром и не был левым, как тот же Анри Барбюс.
Высказывания “Война все спишет” и “Русские бабы еще нарожают солдат” приписывают то ли Сталину, то ли Жукову - военачальникам, наступавшим по грудам тел своих войск и мостившим дороги победы целыми поколениями русских людей.
Там еще много такого.