✍ 23
Она вдруг остановилась - маленький красный человечек остановил легкую поступь беговых New Balance,. Стоять на месте тяжело, особенно если в ушах пульсирует ритм, поэтому ноги слега играют, пританцовывая на месте. Городские доспехи на голое тело: слим-джинсы, которые достаточно приличные и достаточно облегающие, объемный и тонкий пуловер цвета вкусного каппучино, кожаная бесформенная сумка со всем на свете. В лучах прохладного солнца блестят серёжки и глаза. Красное меняется на зеленое - ноги снова шьют быстрыми, лёгкими стежками. Навстречу спешит другая, красная юбка в пол трепещет на ветру, облегая ноги, практически обнажая их. Сверху что-то белое и мурашки, шейный платок вытянулся длинным бежевым языком, грозясь облизать лицо случайному прохожему. Они сходятся посреди дороги, перерезая нить внимания, словно ножницы. Я смотрю на них сбоку и сверху, нас разделяет три стекла - два тонких оконных и одно толстое стекло бокала. Никто ни о чём не знает, я улыбаюсь и пью молоко.
Грубая серебрянная проволока дороги тянется среди хмурых деревьев, смыкающихся над ней словно огромная хвойная пасть. Машина летит вперёд, подпрыгивая, нагибаясь и двигая белым телом влево и вправо. Я пристёгнут в железной коробке, между мной и асфальтом - жалкие несколько сантиметров. Закрываю глаза и представляю, как амортизаторы гулко ухают от каждой новой ямы, выбирая почти всю свою длину, и мне страшновато думать о том, что будет, когда они наконец выберут её. Навигатор обиженно протестует против превышения скорости. Далеко впереди качается горячий и пыльный обелиск, пересчитывающий трещины в асфальтами дюжиной своих колёс. Желтая пуля режется бесконечной зеленой пилой на миллионы сливочных осколков, и никак не разрежется до конца. Мимо проносятся россыпи овец, тощие коровы с рёбрами напоказ, спокойные коты на пеньках, глаза домов, закрытые деревянными веками, речки и мосты, костыли вышек сотовой связи и таблички с оленями, вставшими на дыбы. Машина, уставшая плестить за кем-то и так слишком быстрым, взрывается двигателем, и утекает направо и вперёд, но моё тело по инерции продолжает двигаться прямо. Я сглатываю и закрываю глаза внутри закрытых глаз.
Дождь шелестит на листьям и бетону, раздробленному на куски силой прорастающей из него природы. Мои плечи становятся темными, прямо как моё настроение. Во влажном воздухе тетива поёт особенно печально. Стрела преодолевает восемнадцать шагов, не имея ног, лишь два правых пера и одно левое, разбрасывая в стороны капли дождя, случайно оказавшиеся на пути. Незатянутая латунная гайка прицела позволяет ему постепенно сползать по планке, поднимая лук выше, увеличивая фантомную дистанцию стрельбы. Пальцы ушли назад, тетива свистнула и стрела сбежала значительно выше мишени, преодолела три десятка шагов до защитной сетки, с лёгкостью перемахнула над ней в двух метрах и упала где-то далеко в сырой траве, настолько высокой, что вскоре станет влажным даже моё лицо. Это первая стрела, которая сбежала и первая, которую я не нашёл.