Донкихотство одного судьи
Сегодня закончилось слушание по делу Бальтазара Гарсона о расследовании преступлений франкизма. Я прекрасно понимаю, какой будет приговор, но тем не менее.
Гарсон всегда казался мне этаким мечтателем, борющимся с Мировым Злом. Учитывая его блестящую судебную карьеру в должности следственного судьи Национального суда, у него это неплохо получалось: под его руководством прошло немало громких дел. Его не страшили ни высокие посты обвиняемых, ни политические перипетии. Он просто делал свою работу, и делал её хорошо.
Борьба с абстрактными силами зла это, конечно, очень мило, но не всё так просто складывается, когда коснёшься болячки, которая и так не заживает уже четверть века. Несмотря на набежавший уже срок давности, преступления франкизма никогда не были расследованы должным образом. В 2008 году идеалист Гарсон стал одним из первых, кто с падения режима вообще громко заявил о том, что это были преступления, которые нуждаются в раскрытии - для восстановления доброй памяти, как говорил он (первым стал Сапатеро с его Законом об исторической памяти, принятым годом ранее). Основным или, если точнее, единственным озвученным направлением этого расследования должна была стать попытка установить точное количество бесследно пропавших и покоящихся в братских могилах.
Казалось бы, дело хорошее, да и вписывается в тон сапатеровской риторики того периода. Но не тут-то было. Национальный суд, сплошь и рядом состоящий из профранкистских персонажей, всполошился и задавил инициативу, а маленькая и никому не известная правая организация «Чистые руки» и вовсе быстренько накатала на судью обвинение в превышении должностных полномочий. С этого момента потянулся судебный процесс, который должен закончиться сегодня.
Я слежу за судьбой Гарсона почти с самого начала. Не в последнюю очередь из-за того, что выпускной бакалаврский проект я писала по культу личности Сталина и Франко и отношению к ним до и после режимов. Ровно в день моей защиты у Гарсона отобрали судебную лицензию, и я до сих пор с ужасом вспоминаю, как я переписывала текст своего выступления за полтора часа до защиты, стараясь придать этому хоть какую-то нейтральную окраску на случай присутствия в жюри из Министерства образования Испании профранкистов. Не в последнюю же очередь из-за того, что из всех моих публикаций на Russia Today я больше всего гордилась (нещадно порезанной редакторами, но не в этом суть) заметкой об иске Гарсона в Страсбургский суд, ради которой вдоль и поперек перерыла стостраничный текст заявления, составленный на жутком испанском юридическом канцелярите. Не в последнюю очередь из-за личной симпатии к этому современному Дон-Кихоту.
Сегодня утром перед Трибунальным судом Мадрида собралось более ста человек с красными гвоздиками. Среди них были и Пол Престон, историк, специализирующийся на периоде Гражданской войны, и Ян Гибсон, главный биограф Лорки, который, к слову, многое потерял из-за проведеного вслед за гарсоновской инициативой вскрытия предполагаемой могилы Федерико.
Гибсон назвал всё происходящее одним очень точным словом: esperpéntico. Именно. Так и есть.
Гарсон всегда казался мне этаким мечтателем, борющимся с Мировым Злом. Учитывая его блестящую судебную карьеру в должности следственного судьи Национального суда, у него это неплохо получалось: под его руководством прошло немало громких дел. Его не страшили ни высокие посты обвиняемых, ни политические перипетии. Он просто делал свою работу, и делал её хорошо.
Борьба с абстрактными силами зла это, конечно, очень мило, но не всё так просто складывается, когда коснёшься болячки, которая и так не заживает уже четверть века. Несмотря на набежавший уже срок давности, преступления франкизма никогда не были расследованы должным образом. В 2008 году идеалист Гарсон стал одним из первых, кто с падения режима вообще громко заявил о том, что это были преступления, которые нуждаются в раскрытии - для восстановления доброй памяти, как говорил он (первым стал Сапатеро с его Законом об исторической памяти, принятым годом ранее). Основным или, если точнее, единственным озвученным направлением этого расследования должна была стать попытка установить точное количество бесследно пропавших и покоящихся в братских могилах.
Казалось бы, дело хорошее, да и вписывается в тон сапатеровской риторики того периода. Но не тут-то было. Национальный суд, сплошь и рядом состоящий из профранкистских персонажей, всполошился и задавил инициативу, а маленькая и никому не известная правая организация «Чистые руки» и вовсе быстренько накатала на судью обвинение в превышении должностных полномочий. С этого момента потянулся судебный процесс, который должен закончиться сегодня.
Я слежу за судьбой Гарсона почти с самого начала. Не в последнюю очередь из-за того, что выпускной бакалаврский проект я писала по культу личности Сталина и Франко и отношению к ним до и после режимов. Ровно в день моей защиты у Гарсона отобрали судебную лицензию, и я до сих пор с ужасом вспоминаю, как я переписывала текст своего выступления за полтора часа до защиты, стараясь придать этому хоть какую-то нейтральную окраску на случай присутствия в жюри из Министерства образования Испании профранкистов. Не в последнюю же очередь из-за того, что из всех моих публикаций на Russia Today я больше всего гордилась (нещадно порезанной редакторами, но не в этом суть) заметкой об иске Гарсона в Страсбургский суд, ради которой вдоль и поперек перерыла стостраничный текст заявления, составленный на жутком испанском юридическом канцелярите. Не в последнюю очередь из-за личной симпатии к этому современному Дон-Кихоту.
Сегодня утром перед Трибунальным судом Мадрида собралось более ста человек с красными гвоздиками. Среди них были и Пол Престон, историк, специализирующийся на периоде Гражданской войны, и Ян Гибсон, главный биограф Лорки, который, к слову, многое потерял из-за проведеного вслед за гарсоновской инициативой вскрытия предполагаемой могилы Федерико.
Гибсон назвал всё происходящее одним очень точным словом: esperpéntico. Именно. Так и есть.