Город стирает память, заметает следы вездесущее время.
Вчера любимая устроила мне праздник. Мы пошли по магазинам, точнее, в Охотку: почему я её не в силах называть Манежем, см.в моём блоге на хедхантере. Могу тут потом подробнее написать о моём отношении к названиям. Или там.
Оттуда в ГУМ. Устали, проголодались, и решили заглянуть в наше любимое Иль Патио в Гумме. Но его там не оказалось. Всё, исчезло, как и не было: было, да сплыло. На его месте - гумовское кафе «Фестивальное».
Жаль. Обидно. И дело тут даже не только и не столько в низких ценах в Иль Патио, и, соответственно, высоких в этом новом кафе. Дело в том, что с этим Иль Патио были связаны наши воспоминания, общие, и оттого особенно ценные.
А теперь нет материальной основы у этих воспоминаний, нет связующего с реальностью прочного фундамента, исторического памятника, археологического свидетельства бывших с нами событий.
Произошедшее больше не закреплено на карте города, карте нашего мира, места бывшему событию больше нет, как нет больше места этого события: где оно произошло, уже не показать, не освидетельствовать.
Теперь в реальности появился разрыв, белое пятно: память указывает на то, что тут было что-то с нами, что-то хорошее, нужное, запомнившееся - но доказать это нельзя, нельзя показать. Памяти не на что опереться, ориентиров в реальном мире для неё уже нет, не осталось.
Значит, не на что опираться и нам, и не только в наших рассказах, или в наших дорогах, путях, которые мы прокладываем по этому городу, руководствуясь в том числе и памятью о хорошем и добром случившемся с нами.
Это плохо. Плохо не в практическом смысле, нет: ни помнить мы не перестанем, ни в ГУМ ходить. Плохо это прежде всего нравственно, морально, умозрительно. Археология, точнее, археография нашего бытия, в этом мире, в этом городе, понесла невосполнимую утрату. Ведь она состоит, в первую очередь, из таких вот мест, локусов, локаций нашей памяти в пространстве, можно сказать, материальных носителей этой памяти. Нет, жёсткий диск компьютера, в котором я сохраню эти слова, носителем, по крайней мере такой степени материальности, не считаю.
Да. Одним локусом стало меньше. Вот так уменьшается, урезается археография нашей жизни, сужается реальное пространство памяти, стало быть, опыта. Безвозвратно теряется главное свойство этого опыта - возможность передать его другому, сделать его предметом учения и обучения. Больше не можем мы показать кому-нибудь это место, и рассказать о светлых наших минутах в нём, так как можем только лишь рассказать. Без подтверждения зримого и весомого: ибо то весомо, что зримо.
И мне всегда жаль, когда изменения городской географии так негативно влияют на нашу память. Когда сносят здания с историей - но не абстрактной, то есть чужой, а нашей, моей, личной и личностной: от «России» до «Спорта», от хрущёвок до рынков, станций метро, магазинов.
Более того, я уверен, что такое происходит не у одного меня, что у многих памятные события оказываются связаны с конкретными местами, и что многие из этих мест больше не существуют.
Плохо ли это? Безусловно. У людей нет традиции, нет прошлого, когда их его лишают, уничтожают память, и возможность её передать следующему поколению, нарушая тем самым преемственность, самое важное человеческое свойство, важное и для власти нашей тоже, так пекшейся в своё время о преемнике.
Жить в таком динамично и малопредсказуемо меняющемся городе, конечно, интересно - но интересно в основном приезжим, равнодушным к традициям, памяти, истории: не зря разрушителей города называют варварами, пришельцами-захватчиками, в коммунистической лексике оккупантами. Так и есть.
Ещё интересно жить в такой нестабильной среде молодым, ещё не имеющим собственной памяти, своих традиций, личных воспоминаний и предпочтений.
Но приезжие рано или поздно уедут, или осядут, молодые вырастут, повзрослеют. И все захотят стабильности, так же сильно и остро, как хотят её сейчас старые москвичи, коренные и не очень, настоящие горожане, любящие не просто свой город, но себя в нём, свои события, память, хранимую городом, его зданиями, улицами и ландшафтом.
И что будет тогда?