Илья Эренбург
Сегодня меня заинтересовал рассказ madiken_old " Илья Эренбург"
Дело в том, что я тоже им немного интересуюсь. Есть у меня и книги, самого Эренбурга и про него. Но своё мнение я выскажу позже. Сперва с её впечатлением ознакомьтесь, пожалуйста:
"Пытаюсь разобраться в истории кафе "Трилистник", я о ней уже писала, и тогда мне было трудно. То ли это недостаток информации, то ли умышленное замалчивание. И все упирается в личность Ильи Эренбурга. Ведь по косвенным признаками получается, что кафе-то принадлежало ему, как "Домино" Каменскому, "Стойло Пегаса" имажинистам. Но в его "Люди, годы, жизнь" об этом молчок, там только "мы с Маяковским, Толстым и Бальмонтом...". Да где это видано, чтобы Маяковский в этой комании разгуливал?! Вранье это все.
Недавно попалась мне статья Вадима Шершеневича - имажинист, друг Мариенгофа и Есенина, теоретик имажинизма, блестящий оратор и умница. Он разделил судьбу Мариенгофа - забвение, сценарии, театр, кино. Так вот в статье "Поэзия 1918 года", где Шершеневич приводит обзор множества авторов, хвалит Маяковского, Спасского, ехидничает над Северяниным, читаем такой текст:
"Совершенно недопустима книга Эренбурга "Молитва о России". Это сборник до тошноты истерических, я бы сказал, бабьих причитаний, причем многое -- просто протокольный пересказ газетных передовиц -- конспект событий. Тут и псевдо-народный стиль с декадентщиной и наигранные сцены о православных церквах, словом, "стихи на торжественный случай". Тут самое прелюбопытное комбинирование Маяковского с Некрасовым. Впечатление от книжки таково, что Эренбург ужасно боится: "Революция -- а я не откликнулся". Впрочем, перечитывая с трудом и отвращением эту книжонку, вспоминаешь, что во времена оны пел Эренбург католических аббатов и средневековье, затем славил "греческого бога Диониса", потом пустился в интимизм. Будем надеяться, что и это стадия не последняя для переимчивого поэта, потому что все-таки маленькие способности у Эренбурга есть и жалко будет, если он так и погибнет в псевдореволюционном (или псевдоконтрреволюционном) патриотическом кликушестве".
Найдя текст "Молитвы о России", трудно с ним не согласиться:
Эх, настало время разгуляться,
Позабыть про давнюю печаль!
Резолюцию, декларацию
Жарь!
Послужи-ка нам, красавица!
Что не нравится?
Приласкаем, рядом не пройдём -
Можно и прикладом,
Можно и штыком!..
Да завоем во мгле
От этой, от вольной воли!..
О нашей родимой земле
Миром Господу помолимся.
В 1931 Павел Коган (искусствовед, ох как не любил его умные, длинные лекции хозяин кафе "Домино") пишет о нем: "Свою поэтическую деятельность Эренбург начал как эстет и мистик, революцию 1917 встретил как антибольшевик, но уже к 1921 писатель ясно осознал разложение и гибель капиталистической культуры и признал неизбежную победу новой жизни.
За последнее время однако писатель стал больше понимать наше социалистическое строительство и начал разоблачать провокационную деятельность белой озверелой эмиграции".
Стал больше понимать, но своим не стал... но и не сел. А уж после романа "Оттепель", ("Культ личности свергли - а я не отликнулся") которую он весьма своевременно в 1954 году опубликовал, он вообще сошел "за своего" и воспомнинания "Люди, годы, жизнь" съели и не подавились. И некому уже было разбираться, ходил он с Маяковским или выгонял его из кафе. Любил его Мейрхольд или презирал. Кто уж теперь вспомнит...
Дело в том, что я тоже им немного интересуюсь. Есть у меня и книги, самого Эренбурга и про него. Но своё мнение я выскажу позже. Сперва с её впечатлением ознакомьтесь, пожалуйста:
"Пытаюсь разобраться в истории кафе "Трилистник", я о ней уже писала, и тогда мне было трудно. То ли это недостаток информации, то ли умышленное замалчивание. И все упирается в личность Ильи Эренбурга. Ведь по косвенным признаками получается, что кафе-то принадлежало ему, как "Домино" Каменскому, "Стойло Пегаса" имажинистам. Но в его "Люди, годы, жизнь" об этом молчок, там только "мы с Маяковским, Толстым и Бальмонтом...". Да где это видано, чтобы Маяковский в этой комании разгуливал?! Вранье это все.
Недавно попалась мне статья Вадима Шершеневича - имажинист, друг Мариенгофа и Есенина, теоретик имажинизма, блестящий оратор и умница. Он разделил судьбу Мариенгофа - забвение, сценарии, театр, кино. Так вот в статье "Поэзия 1918 года", где Шершеневич приводит обзор множества авторов, хвалит Маяковского, Спасского, ехидничает над Северяниным, читаем такой текст:
"Совершенно недопустима книга Эренбурга "Молитва о России". Это сборник до тошноты истерических, я бы сказал, бабьих причитаний, причем многое -- просто протокольный пересказ газетных передовиц -- конспект событий. Тут и псевдо-народный стиль с декадентщиной и наигранные сцены о православных церквах, словом, "стихи на торжественный случай". Тут самое прелюбопытное комбинирование Маяковского с Некрасовым. Впечатление от книжки таково, что Эренбург ужасно боится: "Революция -- а я не откликнулся". Впрочем, перечитывая с трудом и отвращением эту книжонку, вспоминаешь, что во времена оны пел Эренбург католических аббатов и средневековье, затем славил "греческого бога Диониса", потом пустился в интимизм. Будем надеяться, что и это стадия не последняя для переимчивого поэта, потому что все-таки маленькие способности у Эренбурга есть и жалко будет, если он так и погибнет в псевдореволюционном (или псевдоконтрреволюционном) патриотическом кликушестве".
Найдя текст "Молитвы о России", трудно с ним не согласиться:
Эх, настало время разгуляться,
Позабыть про давнюю печаль!
Резолюцию, декларацию
Жарь!
Послужи-ка нам, красавица!
Что не нравится?
Приласкаем, рядом не пройдём -
Можно и прикладом,
Можно и штыком!..
Да завоем во мгле
От этой, от вольной воли!..
О нашей родимой земле
Миром Господу помолимся.
В 1931 Павел Коган (искусствовед, ох как не любил его умные, длинные лекции хозяин кафе "Домино") пишет о нем: "Свою поэтическую деятельность Эренбург начал как эстет и мистик, революцию 1917 встретил как антибольшевик, но уже к 1921 писатель ясно осознал разложение и гибель капиталистической культуры и признал неизбежную победу новой жизни.
За последнее время однако писатель стал больше понимать наше социалистическое строительство и начал разоблачать провокационную деятельность белой озверелой эмиграции".
Стал больше понимать, но своим не стал... но и не сел. А уж после романа "Оттепель", ("Культ личности свергли - а я не отликнулся") которую он весьма своевременно в 1954 году опубликовал, он вообще сошел "за своего" и воспомнинания "Люди, годы, жизнь" съели и не подавились. И некому уже было разбираться, ходил он с Маяковским или выгонял его из кафе. Любил его Мейрхольд или презирал. Кто уж теперь вспомнит...