"Вы меня видели?"
- Трагично, правда? Личики на пакетах с молоком - впрочем, я не помню, когда в последний раз видел детское лицо на пакете молока, - и на стенах кабинок на стоянках вдоль бесплатных шоссе. «Вы меня видели?» - спрашивают они. И в лучшие времена - вопрос экзистенциальный. «Вы меня видели?» Сверни на следующей развязке».
Neil Gaiman, American gods, 2001
У нас такого нет. Сколько я не видел объявлений о пропавших людях и детях, во всех текст был другой: «Если вы видели имярек, звоните/пишите». Его. Не «меня».
Вот она - разница между ими и нами, американцами и русскими, Штатами и Россией. Но что это? Американский оптимизм? Вера (ещё тут должно быть слово «наивная». Всенепременно.) в то, что пропавший жив, немного театральная игра в то, что не мы его ищем, причём скорее его тело, а он сам потерялся, как ребёнок в толпе, и, следовательно, обязательно найдётся?
Тогда мы - народ тоски и безнадежности. Вопрос «Кто его видел?» означает «Кто видел его тело?». «Кто меня видел?» такого значения иметь не может: тела не задают вопросов. Что, мы - угрюмая нация, сомневающаяся в благополучном исходе любого дела, тем более поисков пропавшего?
Или же это американское уважение личности и её свобод? Живой или нет, невредимый, или нет, но пропавший сам спрашивает, видел ли кто его. Учитывая специфику английских местоимений, вопрос может звучать ещё более лично «Ты меня видел?».
У нас же никакого внимания и заботы. «Кто его видел?». Его. Вот этого. «Его» - указание, как пальцем ткнуть. Выделить из толпы, оставив торчать в толпе. Никакого уважения.
Или это вовсе нечто другое? Какая-нибудь постмодернистская примета времени, в смысле эпохи? Вряд ли, думаю, «Вы меня видели?» древнее проклятого постмодерна.
В любом случае, вопрос этот может значить не только просьбу потерявшегося пропавшего найти его. Это вопрос всех нас, всех людей, потерявшихся в современной толпе. Помните песню из «Friends»? Там есть строчка «No one could ever know me, no one could ever see me». Это об этом. О нашей тоске, о желании быть увиденными.
И пропадают - неважно по какой причине - именно те, у кого желание перешло пределы. Одни, чтобы их увидели, добиваются славы. Другие пропадают. Налево пойдёшь, смерть найдёшь. Направо пойдёшь, славу обретёшь. Те, кто не хочет/может идти в ТВ-шоу, играть в группе и т.п., становятся жертвами маньяков, тонкого льда и НЛО.
Вывод? Инопланетяне и чикатилы - санитары общества? Да нет. «Звёзды» тщеславны? Так это само собой разумеется. Пропавшие сами виноваты? Кто ж спорит! И мы тоже виноваты. Все виноваты.
Вот так, виной, всё и заканчивается. «Вы меня видели?» - обвинение тем, кто не видел. Так же, как «Подайте Христа ради» - плевок в лицо тем, кто не подаёт. Так же, как смерть - укор живым. Мы слишком любим обвинять. Но только когда пропадаем без вести, или попадаем в ряды попрошаек и калек, набираем достаточно смелости сказать это обществу в лицо. Мёртвые не говорят, но не заданный вопрос у них на бледном лбу написан.
Именно тогда, когда наше слово уже в этом обществе ничего не значит. Ведь «Вы меня видели?» - вопрос пустоты. Кто его задаёт? Тот, кто пишет его на объявлениях? Нет, ведь не он пропал. Тот, кто пропал? Но ведь не он пишет.
Никто его не задаёт. Но он, вопрос, тем не менее есть. Возникший сам по себе, непорочно не зачатый, он способен только раздражать нас, не причиняя серьёзного вреда нашему самодовольству, эгоистичности и self esteem. Так же, как просьба попрошайки. Ведь попрошайки не личности: все они одинаковы, хоть и разные. Не говоря уж о мёртвых.
Такова разумность устройства нашего общества: обвинять могут только те, кто не могут действительно повлиять, попрошайки и пропавшие без вести. Мы же, пока не пропадём/упадём на дно, рта не раскрываем. Вопросов не задаём.
П.С. Я раньше видел объявления о пропавших на спичечных коробках. Но никогда - на пакетах с молоком. И вообще пакетах с пищей. Наверное, только американцы на такое способны.
Neil Gaiman, American gods, 2001
У нас такого нет. Сколько я не видел объявлений о пропавших людях и детях, во всех текст был другой: «Если вы видели имярек, звоните/пишите». Его. Не «меня».
Вот она - разница между ими и нами, американцами и русскими, Штатами и Россией. Но что это? Американский оптимизм? Вера (ещё тут должно быть слово «наивная». Всенепременно.) в то, что пропавший жив, немного театральная игра в то, что не мы его ищем, причём скорее его тело, а он сам потерялся, как ребёнок в толпе, и, следовательно, обязательно найдётся?
Тогда мы - народ тоски и безнадежности. Вопрос «Кто его видел?» означает «Кто видел его тело?». «Кто меня видел?» такого значения иметь не может: тела не задают вопросов. Что, мы - угрюмая нация, сомневающаяся в благополучном исходе любого дела, тем более поисков пропавшего?
Или же это американское уважение личности и её свобод? Живой или нет, невредимый, или нет, но пропавший сам спрашивает, видел ли кто его. Учитывая специфику английских местоимений, вопрос может звучать ещё более лично «Ты меня видел?».
У нас же никакого внимания и заботы. «Кто его видел?». Его. Вот этого. «Его» - указание, как пальцем ткнуть. Выделить из толпы, оставив торчать в толпе. Никакого уважения.
Или это вовсе нечто другое? Какая-нибудь постмодернистская примета времени, в смысле эпохи? Вряд ли, думаю, «Вы меня видели?» древнее проклятого постмодерна.
В любом случае, вопрос этот может значить не только просьбу потерявшегося пропавшего найти его. Это вопрос всех нас, всех людей, потерявшихся в современной толпе. Помните песню из «Friends»? Там есть строчка «No one could ever know me, no one could ever see me». Это об этом. О нашей тоске, о желании быть увиденными.
И пропадают - неважно по какой причине - именно те, у кого желание перешло пределы. Одни, чтобы их увидели, добиваются славы. Другие пропадают. Налево пойдёшь, смерть найдёшь. Направо пойдёшь, славу обретёшь. Те, кто не хочет/может идти в ТВ-шоу, играть в группе и т.п., становятся жертвами маньяков, тонкого льда и НЛО.
Вывод? Инопланетяне и чикатилы - санитары общества? Да нет. «Звёзды» тщеславны? Так это само собой разумеется. Пропавшие сами виноваты? Кто ж спорит! И мы тоже виноваты. Все виноваты.
Вот так, виной, всё и заканчивается. «Вы меня видели?» - обвинение тем, кто не видел. Так же, как «Подайте Христа ради» - плевок в лицо тем, кто не подаёт. Так же, как смерть - укор живым. Мы слишком любим обвинять. Но только когда пропадаем без вести, или попадаем в ряды попрошаек и калек, набираем достаточно смелости сказать это обществу в лицо. Мёртвые не говорят, но не заданный вопрос у них на бледном лбу написан.
Именно тогда, когда наше слово уже в этом обществе ничего не значит. Ведь «Вы меня видели?» - вопрос пустоты. Кто его задаёт? Тот, кто пишет его на объявлениях? Нет, ведь не он пропал. Тот, кто пропал? Но ведь не он пишет.
Никто его не задаёт. Но он, вопрос, тем не менее есть. Возникший сам по себе, непорочно не зачатый, он способен только раздражать нас, не причиняя серьёзного вреда нашему самодовольству, эгоистичности и self esteem. Так же, как просьба попрошайки. Ведь попрошайки не личности: все они одинаковы, хоть и разные. Не говоря уж о мёртвых.
Такова разумность устройства нашего общества: обвинять могут только те, кто не могут действительно повлиять, попрошайки и пропавшие без вести. Мы же, пока не пропадём/упадём на дно, рта не раскрываем. Вопросов не задаём.
П.С. Я раньше видел объявления о пропавших на спичечных коробках. Но никогда - на пакетах с молоком. И вообще пакетах с пищей. Наверное, только американцы на такое способны.