Мы знаем много ужасного о Соловках. Там люди делали с людьми страшные вещи. Иногда даже не верится, что такие зверства возможны, но ведь было же, было
А вот чего мы не знаем о Соловках, так это другой стороны жизни зк. В романе "Обитель" переход от "нормально так сидим" с театрами и "греческими вечерами" до последних кругов ада описан очень ярко.
Но я хочу процитировать воспоминания узника Соловецкого лагеря Вацлава Дворжецого. Уж такого я не ожидала. Прилепин запостил у себя
В январе 1931 года на Вайгаче был заложен рудник, где велась добыча свинцово-цинковой руды. Жуткие морозы, работа в адских условиях, свинец, цинк: можете вообразить себе, что это было такое?
Начальником Вайгачского лагеря был бывший глава Соловков - Фёдор Иванович Эйхманс. На мой взгляд, человек холодно-безжалостный, но со своими идеями по перековке людей
Эйхманс на Варгаче
В числе иных заключённых на Вайгач был доставлен молодой актёр Вацлав Дворжецкий
Цитируем мемуары Дворжецкого.
"Честно говоря, жили там хорошо. Cтоловая, питание хорошее, обмундирование хорошее, охраны нет, зоны никакой нет, поверка - раз в два месяца… …баня хорошая с изобилием воды и мыла, стричься не обязательно, в прачечной смена белья регулярно. Электростанция, фактория для ненцев рядом, туда шкурки песцов привозят в обмен на патроны, винтовки... Независимо от статьи и срока, всем идут «зачёты» (день за два), а на особо трудных участках - три дня за день...
Я испытывал жадное удовольствие
и даже наслаждение от возможности участия в этой жизни, от познания окружающей действительности. Конечно, я прекрасно знал и помнил, что нахожусь в заключении, но не это было главным! Удивительно: в то время я не стремился на свободу...
«Сначала я работал в шахте на откатке, но в первые же дни увидел КЛУБ. Пианино. Хор разучивал «Смело, товарищи, в ногу». Я немедленно проник в клуб» - то есть, там даже хор был уже - «Через месяц я организовал «Живгазету». И - пошло! Каждую неделю - выступление. «Парады», «оратории», «концовки», «хоровая декламация», песни, танцы. От работы в шахте меня освободили, назначили на ближайшую буровую вышку мотористом…
Восемь часов я, как ненормальный, провожу в клубе. Тексты пишем сами, репетируем материалы на местные темы. Наконец, ставим спектакли…Чудом у меня сохранились кое-какие материалы, «стихи», сочинённые тогда:
Растут ударников могучие полки!
Мы старый мир и быт берём в штыки!
…все мы были искренними энтузиастами нашего театра.
Вскоре наш клуб-центр становится подлинным культурным центром, а выступления «Живгазеты» и спектакли
исключительно популярными…
Был у нас небольшой оркестр: гитара, балалайка, мандолина. Выпускали мы и стенгазету. В ней очень часто менялись заметки, карикатуры…
Я гордился, что на одной из карт была помечена речка моего имени…
Я от всего получал удовольствие: изучал язык ненцев, ездил на оленьих упряжках…»
«Невероятные «чудеса» были на Вайгаче. Никто никогда не болел… Мне всегда казалось, что романтикой там охвачено большинство. Просто не помню унывающих в своём окружении".
Это кажется невероятным, но чекисты назвали речку именем заключенного Дворжецокого