Счастье есть
Аннотация: буквально пара слов о счастье...
Человек не ценит две приятные радости, которые его сопровождают - радость разговора и радость ходьбы. Я их стал ценить после сепсиса, когда долго и упорно сопротивлялся скорой отправке своей бренной души на тот свет. Дело в том, что аппарат искусственной вентиляции легких напрочь забирает первую радость. Когда он установлен даже кормят через трубку вставленную в нос (!), какие уж тут разговоры. И все время, что я был с ИВЛ в сознании я мечтал только о том, чтобы его наконец сняли. У меня было много других проблем... например я не мог вставать с постели, мне даже просто шевелиться было трудно, но мечта была одна - именно о том, чтобы снова начать говорить.
Рядом был брат и жена, и я пытался жестами им объяснить простые истины. Например, я хотел сказать от чего меня тошнит, что надо сменить тип еды, который мне вливают через нос. Еще я хотел получить анализ крови, чтобы знать свое реальное состояние. Думаю те, кто опытен в игре в "угадай понятие" с легкостью объяснили бы все это жестами... а я вот затруднялся. Меня раз за разом не понимали. И тогда мы привлекли темные силы техники - братик достал планшет, и я начал пытаться писать по нему пальцем. Проблема состояла в том, что палец сильно трясся (вместе с рукой) и я не мог толком скоординировать его движения. Так что я писал по одной букве, которую не каждый раз удавалось верно опознать сторонним наблюдателям. Но даже такая коммуникация была счастьем - буква за буквой я упорно выводил слова.
Поэтому настоящее счастье меня посетило в день, когда сняли ИВЛ. Этому действу предшествовала гастроскопия (кто имел опыт такой процедуры, тот меня поймет), не смотря на которую я воспринял день "на ура". Ради гастроскопии демонтировали часть аппарата ИВЛ, так как надо было вставлять трубки в пищевод. Однако по завершению процедуры мне сказали, что оставшиеся части снимать пока не будут, посмотрят как пойдет, и если что, восстановят ИВЛ снова. Тогда я узнал как чувствует себя осел с морковкой перед мордой. Несколько часов я напряженно ждал - "как пойдет". Кроме прочего я очень боялся, что я не смогу говорить - что мышцы потеряли навык моторики, или что просто ослабли. Но на практике, как только аппарат сняли, я практически прорычал "А-ЛИ-ЛУ-Я!", чем развеселил медперсонал. Это потом уже я благодарил, за то что спасли жизнь. Но первым делом я просто радовался тому, что снова могу говорить. Медсестра после этого побежала в комнату для ожидания, нашла моего брата и жену, и радостно сообщила им: "Он говорит!" И для них это было следующее счастье, после того, как я очнулся из комы.
Однако ходить я так и не смог. За время сепсиса сильно пострадали мышцы ног. Как мне описали, в то время, что я провел в коме, ноги вообще успели умереть: стали синими, раздулись и приобрели комнатную температуру. Когда это заметили на них нацепили валенки с термоэлементом и насосом. Все эти устройства начали пытаться как-то размять их и восстановить кровоток. Однако мышцам уже был нанесен серьезный ущерб, кроме того, долгое лежание даже без таких приключений приводит к атрофии мышц. В общем вставать я не мог. Меня перевели из интенсивной терапии в обычную палату на каталке, потому что вставать я не мог и по прошествию недель, после возвращения в сознание. К тому моменту я начал только пробовать вставать.
Вставать - это сложно, потому что страшно упасть. Упасть с тромбоцитами в районе шести, это значит получить массу новых приключений на свою голову. Так что вставать я учился с волкером (уж не знаю как назвать его по-русски - эта такая штука на колесиках, на которую можно опираться при ходьбе). Я мелкими шажками шел впереди, а сзади жена катила инвалидное кресло, чтобы если что я мог просто упасть в него. В таком состоянии я пребывал очень долго, пока не решился в очередной день выйти опираясь на штангу капельницы. Они тоже на колесиках, так что я катил капельницу с инфузоматором и флаконами лекарств, медленно перебирая ногами. Это подарило новое счастье - в такой комплектации я мог самостоятельно добраться до туалета. Очень важная степень свободы для человека, который до этого месяц был прикован к постели и заботе медперсонала.
С тех пор с ногами становится все лучше и лучше. Теперь я могу пройти уже пару сотен метров без необходимости посидеть и отдохнуть. И в этих условиях я взял у сестры на прогулку в парк электрическую инвалидную коляску, которую она арендует тут. Вот это свобода! Я смог добраться до парка в соседнем квартале. Я увидел впервые магазины, в которых мне покупает еду жена. Я мог даже гоняться за белками в парке. Один раз я так разогнался, что чуть не вылетел из коляски на очередной колдобине дороги (а тут их хватает). Но само это чувство - новое чувство обретения пространства, возможности передвигаться и видеть что-то новое - это великое счастье.
Параллельно этому после лучевой терапии ко мне наконец-то начал возвращаться вкус пищи. Дело в том, что от радиации он исчезает, и все что кладешь в рот приобретает примерно одинаковый вкус свежей ваты. На фоне такой диеты я похудел до 50 кг, при росте в 175 см. Совершенно невозможно оказалось есть знакомые продукты, у которых напрочь отняли вкус. Это правда страшно, когда яблоко и хлеб одинаковы. Я день за днем пытался найти хотя бы какие-то оттенки вкуса в разных продуктах. Оказалось, что не потерял вкус чеснок, а мисо-суп хотя и изменился, но все же был не так печален как свежая вата. Мало проблем со вкусом, так радиация раздражает еще и желудок. Все острое, жареное, кислое - сразу выпадает из рациона. В результате я остался один на один с мисо-супом. Если бы не японцы не знаю, чтобы мне оставалось... чеснока то много не съешь.
Каждый день я пробовал что-то обычное - кусочек булки, дольку яблока - все пытаясь отыскать новые нотки вкуса. Найти признаки восстановления. И только через неделю я впервые смог сказать: "Кажется что-то начало меняться". Меняться что-то начало на местном "ролтоне" - быстрорастворимом супе, опять же японского производства. Лапша в нем стала не совсем вкуса ваты. Точнее вкуса ваты, но уже какой-то другой... И тогда я снова с большим энтузиазмом кинулся искать потерянный вкус в самых простых продуктах. И день за днем все чаще я начал его находить. Сейчас прошло уже почти три недели от последнего сеанса радиации, но до конца вкус еще не восстановился. При этом надо сказать, что не восстановились весьма странные ароматы - например, кока-колла на вкус оказывается чем-то другим. В основном же гастрономическое счастье вернулось ко мне в полном объеме. Без коллы в таких условиях вполне можно прожить.
Еще одно счастье - это восстановление интереса к жизни. В больничной палате с его монотонным режимом этот интерес потерялся совсем. Я не мог даже читать твиттер - это надо было делать через силу и усталость. Трудно вообще вести активную сетевую жизнь, в то время, когда не в состоянии дойти до туалета на своих двух ногах. И вот только сейчас, через полторы недели от выписки, после переселения в новый дом, постепенно начал восстанавливаться интерес к происходящему вокруг. Впервые за долгое время захотелось писать что-то, о чем-то рассуждать и думать. Я ужасно мучался от осознания того, что это мое природное свойство - трепать языком - куда-то пропало. Так что наблюдать его восстановление - это настоящее счастье. Сразу появляется надежда на то, что колонки для Нью Таймса будут писаться проще и красивее, а не так выстраданно как сейчас.
Так что я счастливый человек. Я могу говорить, я начал снова писать и интересоваться тем, что пишут другие, ко мне почти вернулся вкус знакомых блюд, - пусть я и не дегустатор, но мне это все же очень важно, - наконец я смог съездить в клинику и впервые не брать инвалидное кресло (!). Вокруг большой мир, в котором можно делать массу простых вещей, из которых и складывается человеческое счастье. Просто человек так устроен, что для того, чтобы он что-то заметил, у него надо это что-то отобрать. На самом же деле до такого лучше не доводить. Лучше написать письмо, поболтать с друзьями за обедом, пройтись по ближайшему парку, в попытке отыскать хоть одну белку. Если получится - значит вы, как и я, счастливый человек.
Человек не ценит две приятные радости, которые его сопровождают - радость разговора и радость ходьбы. Я их стал ценить после сепсиса, когда долго и упорно сопротивлялся скорой отправке своей бренной души на тот свет. Дело в том, что аппарат искусственной вентиляции легких напрочь забирает первую радость. Когда он установлен даже кормят через трубку вставленную в нос (!), какие уж тут разговоры. И все время, что я был с ИВЛ в сознании я мечтал только о том, чтобы его наконец сняли. У меня было много других проблем... например я не мог вставать с постели, мне даже просто шевелиться было трудно, но мечта была одна - именно о том, чтобы снова начать говорить.
Рядом был брат и жена, и я пытался жестами им объяснить простые истины. Например, я хотел сказать от чего меня тошнит, что надо сменить тип еды, который мне вливают через нос. Еще я хотел получить анализ крови, чтобы знать свое реальное состояние. Думаю те, кто опытен в игре в "угадай понятие" с легкостью объяснили бы все это жестами... а я вот затруднялся. Меня раз за разом не понимали. И тогда мы привлекли темные силы техники - братик достал планшет, и я начал пытаться писать по нему пальцем. Проблема состояла в том, что палец сильно трясся (вместе с рукой) и я не мог толком скоординировать его движения. Так что я писал по одной букве, которую не каждый раз удавалось верно опознать сторонним наблюдателям. Но даже такая коммуникация была счастьем - буква за буквой я упорно выводил слова.
Поэтому настоящее счастье меня посетило в день, когда сняли ИВЛ. Этому действу предшествовала гастроскопия (кто имел опыт такой процедуры, тот меня поймет), не смотря на которую я воспринял день "на ура". Ради гастроскопии демонтировали часть аппарата ИВЛ, так как надо было вставлять трубки в пищевод. Однако по завершению процедуры мне сказали, что оставшиеся части снимать пока не будут, посмотрят как пойдет, и если что, восстановят ИВЛ снова. Тогда я узнал как чувствует себя осел с морковкой перед мордой. Несколько часов я напряженно ждал - "как пойдет". Кроме прочего я очень боялся, что я не смогу говорить - что мышцы потеряли навык моторики, или что просто ослабли. Но на практике, как только аппарат сняли, я практически прорычал "А-ЛИ-ЛУ-Я!", чем развеселил медперсонал. Это потом уже я благодарил, за то что спасли жизнь. Но первым делом я просто радовался тому, что снова могу говорить. Медсестра после этого побежала в комнату для ожидания, нашла моего брата и жену, и радостно сообщила им: "Он говорит!" И для них это было следующее счастье, после того, как я очнулся из комы.
Однако ходить я так и не смог. За время сепсиса сильно пострадали мышцы ног. Как мне описали, в то время, что я провел в коме, ноги вообще успели умереть: стали синими, раздулись и приобрели комнатную температуру. Когда это заметили на них нацепили валенки с термоэлементом и насосом. Все эти устройства начали пытаться как-то размять их и восстановить кровоток. Однако мышцам уже был нанесен серьезный ущерб, кроме того, долгое лежание даже без таких приключений приводит к атрофии мышц. В общем вставать я не мог. Меня перевели из интенсивной терапии в обычную палату на каталке, потому что вставать я не мог и по прошествию недель, после возвращения в сознание. К тому моменту я начал только пробовать вставать.
Вставать - это сложно, потому что страшно упасть. Упасть с тромбоцитами в районе шести, это значит получить массу новых приключений на свою голову. Так что вставать я учился с волкером (уж не знаю как назвать его по-русски - эта такая штука на колесиках, на которую можно опираться при ходьбе). Я мелкими шажками шел впереди, а сзади жена катила инвалидное кресло, чтобы если что я мог просто упасть в него. В таком состоянии я пребывал очень долго, пока не решился в очередной день выйти опираясь на штангу капельницы. Они тоже на колесиках, так что я катил капельницу с инфузоматором и флаконами лекарств, медленно перебирая ногами. Это подарило новое счастье - в такой комплектации я мог самостоятельно добраться до туалета. Очень важная степень свободы для человека, который до этого месяц был прикован к постели и заботе медперсонала.
С тех пор с ногами становится все лучше и лучше. Теперь я могу пройти уже пару сотен метров без необходимости посидеть и отдохнуть. И в этих условиях я взял у сестры на прогулку в парк электрическую инвалидную коляску, которую она арендует тут. Вот это свобода! Я смог добраться до парка в соседнем квартале. Я увидел впервые магазины, в которых мне покупает еду жена. Я мог даже гоняться за белками в парке. Один раз я так разогнался, что чуть не вылетел из коляски на очередной колдобине дороги (а тут их хватает). Но само это чувство - новое чувство обретения пространства, возможности передвигаться и видеть что-то новое - это великое счастье.
Параллельно этому после лучевой терапии ко мне наконец-то начал возвращаться вкус пищи. Дело в том, что от радиации он исчезает, и все что кладешь в рот приобретает примерно одинаковый вкус свежей ваты. На фоне такой диеты я похудел до 50 кг, при росте в 175 см. Совершенно невозможно оказалось есть знакомые продукты, у которых напрочь отняли вкус. Это правда страшно, когда яблоко и хлеб одинаковы. Я день за днем пытался найти хотя бы какие-то оттенки вкуса в разных продуктах. Оказалось, что не потерял вкус чеснок, а мисо-суп хотя и изменился, но все же был не так печален как свежая вата. Мало проблем со вкусом, так радиация раздражает еще и желудок. Все острое, жареное, кислое - сразу выпадает из рациона. В результате я остался один на один с мисо-супом. Если бы не японцы не знаю, чтобы мне оставалось... чеснока то много не съешь.
Каждый день я пробовал что-то обычное - кусочек булки, дольку яблока - все пытаясь отыскать новые нотки вкуса. Найти признаки восстановления. И только через неделю я впервые смог сказать: "Кажется что-то начало меняться". Меняться что-то начало на местном "ролтоне" - быстрорастворимом супе, опять же японского производства. Лапша в нем стала не совсем вкуса ваты. Точнее вкуса ваты, но уже какой-то другой... И тогда я снова с большим энтузиазмом кинулся искать потерянный вкус в самых простых продуктах. И день за днем все чаще я начал его находить. Сейчас прошло уже почти три недели от последнего сеанса радиации, но до конца вкус еще не восстановился. При этом надо сказать, что не восстановились весьма странные ароматы - например, кока-колла на вкус оказывается чем-то другим. В основном же гастрономическое счастье вернулось ко мне в полном объеме. Без коллы в таких условиях вполне можно прожить.
Еще одно счастье - это восстановление интереса к жизни. В больничной палате с его монотонным режимом этот интерес потерялся совсем. Я не мог даже читать твиттер - это надо было делать через силу и усталость. Трудно вообще вести активную сетевую жизнь, в то время, когда не в состоянии дойти до туалета на своих двух ногах. И вот только сейчас, через полторы недели от выписки, после переселения в новый дом, постепенно начал восстанавливаться интерес к происходящему вокруг. Впервые за долгое время захотелось писать что-то, о чем-то рассуждать и думать. Я ужасно мучался от осознания того, что это мое природное свойство - трепать языком - куда-то пропало. Так что наблюдать его восстановление - это настоящее счастье. Сразу появляется надежда на то, что колонки для Нью Таймса будут писаться проще и красивее, а не так выстраданно как сейчас.
Так что я счастливый человек. Я могу говорить, я начал снова писать и интересоваться тем, что пишут другие, ко мне почти вернулся вкус знакомых блюд, - пусть я и не дегустатор, но мне это все же очень важно, - наконец я смог съездить в клинику и впервые не брать инвалидное кресло (!). Вокруг большой мир, в котором можно делать массу простых вещей, из которых и складывается человеческое счастье. Просто человек так устроен, что для того, чтобы он что-то заметил, у него надо это что-то отобрать. На самом же деле до такого лучше не доводить. Лучше написать письмо, поболтать с друзьями за обедом, пройтись по ближайшему парку, в попытке отыскать хоть одну белку. Если получится - значит вы, как и я, счастливый человек.