Воспоминания о Сулеймане Деде Эфенди
Автор: Ибрагим Гамард
Перевод: Мария Кириллова
Оригинал: http://www.dar-al-masnavi.org/dede.html
[Написание данного текста было бы невозможно без упоминания Р., суфийского учителя, не относящегося к исламу, у которого учились я и моя жена между 1974 г. (в г. Тепостлан, Мексика) и 1976 г. (в Лос-Анджелесе, Калифорния). Несмотря на то, что здесь он описан не в очень лестной манере, я всегда буду благодарен ему за то, что он открыл для меня дорогу к суфизму, к индивидуальным и групповым молитвам (зикру), молитвенному кружению Мевлеви, к шедеврам мистической поэзии Мевляны Джалаладдин Руми, к "Маснави", разнообразию глубоких духовных учений, основанных на служении Богу и человечеству. И я также благодарен ему за приглашение Сулеймана Деде Эфенди в Америку.]
[Нижеследующее описание основано на отчетах двух представителей запада, которые были очень близкими последователями Сулеймана Деде. Этот текст написан с его слов.]
Сулейман Деде родился в 1904 году в Конье, Турция. Его дом был расположен рядом с центром Мевлеви (дергой), где находится могила Мевляны Руми. В возрасте пятнадцати лет он начал посещать центр Руми, а в восемнадцать получил приглашение стать помощником дервишей Мевлеви (мухипом) Это предполагало, что он мог жить за пределами центра Мевлеви. Вскоре после этого он начал работать на кухне непосредственно за стенами центра, которая была предназначена для общественной благотворительности. Проработав на кухне, которая обслуживала бедные слои населения, 23 года, он получил титул "Деде" (что в словаре дервишей означает "дедушка") и был назначен на заместительскую позицию (векил) Шейха Мевлеви в Конье. В то время его руководитель Джалаладдин Челеби (прямой потомок Руми) жил в центре Мевлеви в Алеппо, Сирия (куда отправился жить его отец, будучи в изгнании из Коньи). По этой причине требовался человек, который бы представлял Орден Мевлеви в Конье и принимал посетителей могилы Мевляны. Сулейман Деде общался с дервишами и руководителями этого знаменитого центра Мевлеви на протяжении последних лет до того, как он был закрыт (в 1926 году) и превращен в музей. И он также проходил там обучение и сам был учителем. Таким образом, он был важным связующим звеном в передаче традиции Мевлеви в современном мире.
Мне не представился счастливый шанс близко пообщаться с Сулейманом Деде Эфенди. И я долго сожалел об этом. Но мне посчастливилось быть с ним на трех мероприятиях в период с 1976 по 1978 года.
Я не воспринимал Деде как святого, но, без сомнения, у него было много качеств святого человека. Деде был наполнен Божьей благодатью. И об этом свидетельствовало все: его глаза, светящееся лицо, манера держаться и жесты.
"О, Господь, какую же благодать Ты даровал Своим друзьям?" - Абдуллах Ансари (умер в 1089 г.).
Превозношение "святых" качеств Деде означало бы отрицание ценности его примера для нас, так как, по сути, он был обычным человеком, за исключением его необычайного благочестия и преданности Богу, а также памяти и духу Мевляны. Однако, когда этот смиренный и преданный мусульманин Мевлеви был избран Шейхом Коньи и стал жить со своей семьей рядом с могилой Мевляны, он стал пропитываться баракой, благословением традиции Мевлеви в исламском суфизме. И его преданность Хазрат пиру, духу Мевляны, росла еще больше. Этот праведный, но обычный человек обрел необычайное милосердие и любовь к другим людям. Это было настолько выражено, что многие люди чувствовали к нему мгновенную и неожиданную любовь и почитание вскоре после встречи с ним.
Это же произошло и со мной. Несмотря на предвкушение встречи с "мировой главой Ордена Мевлеви" и "Шейхом Коньи", прибывающим из Турции, когда я впервые увидел его, он поразил меня неброской, спокойной и "невыразительной" личностью. Однако я мгновенно полюбил его, вне зависимости от его титула и престижа.
Это был первый визит Деде в Америку летом 1976 года. Его пунктом назначения был Лос-Анджелес. Нам сказали, что до этого он никогда не летал на самолете, и что на протяжении всего полета он совершал zikru 'llâh, поминание Бога, сидя на коленях на своем сиденье и перебирая пальцами свой tasbîH, молитвенные четки. Он приехал в школу Р., ориентированную на традицию Мевлеви, в центре Лос-Анджелеса, которая называлась "Институт осознанной жизни", и где обучались я и моя жена Шер.
За несколько месяцев до этого Р. объявил, что Деде приезжает в Америку с единственной целью сделать его Шейхом Мевлеви, духовным проводником, а также своим преемником до тех пор, пока сын Деде Джелаладдин Лорас не созреет и не будет готов взять на себя эту роль.
В рамках своей собственной подготовки к визиту Деде я проводил долгие часы на ковре в гараже, в котором находилась духовная библиотека нашей группы, и мне удалось прочитать все шесть книг "Маснави" Мевляны. Ранее у меня уже несколько раз устанавливалась особая духовная связь с "Маснави" когда мне очень требовалось божественное руководство, и я наугад открывал сокращенный перевод Уинфилда. Это вызывало у меня слезы. Особенно один раз, когда отрывок, который я открыл, наилучшим образом дал ответ на мою проблему. Я был убежден, что это было божественное наставление через дух Мевляны.
Незадолго до приезда Деде Р. стал более деспотичен. Мы замечали это за ним в присутствии других духовных лидеров. Он всегда старался быть в центре внимания и вел себя настолько резко и неприятно, что нам с женой пришлось разорвать с ним отношения сразу же после отъезда Деде из Лос-Анджелеса, несмотря на то, что мы были приглашены поехать с Деде в Беркли в качестве семазенов, кружащихся дервишей.
Все же у меня много теплых воспоминаний о пребывании Деде в Лос-Анджелесе, особенно, когда он впервые давал нам инструкции для samâ', семы - молитвенной церемонии с кружением. Этот прекрасный пожилой человек энергично двигался по комнате с волнением мальчишки, двигая семазенов туда-сюда, отмечая внешние границы при помощи стульев и уча нас не нарушать невидимую центральную линию (khatt-é istiwâ), проходящую от pôst, места, из которого Шейх представлял Мевляну. Я помню, что и мне передались радость и энтузиазм Деде. Я думал, что его должно быть поразила религиозная свобода в Америке, так как на протяжении десятилетий сема была вне закона в Турции, за исключением ежегодного государственного мероприятия, которое проводилось на неделе, на которую выпадало 17 декабря, день смерти Мевляны. Но в Америке не было таких ограничений и помех. И сему можно было проводить в любое время!
Р. сложно было выносить все внимание, почитание и любовь, которые его собственные ученики испытывали к этому, на первый взгляд, незначительному пожилому человеку. Во время одного очень памятного события, на котором было много гостей, Р. закричал: "Стоп!". И мы все замерли на месте, в соответствии с упражнением Гурджиева "стоп". Затем Р. пустился в длинное разглагольствование о том, что в тот день у него был день рождения, и что никто не озаботился о том, чтобы испечь ему торт и т.д. В разгаре этого приступа гнева и при всем напряжении и замешательстве, повисших в зале, Сулейман Деде поднялся с дивана и стал медленно вращаться, как обычно кружится шейх Мевлеви в конце семы. Присутствующие в комнате притихли, и в помещении появилось необычайное ощущение трансцендентного покоя и любви. По прошествии примерно пяти минут Деде сел, и, хотя ощущение сильного напряжения еще оставалось, оно было сглажено этим благочестивым, простым, но при этом глубоко духовным действием.
Р. пригласил несколько человек, в том числе меня и мою жену, присутствовать на церемонии его инициации. Я хорошо помню, как Деде заворачивал sikka, высокую шляпу феску медового цвета, в длинную тюрбанную ткань, очень медленно и бережно, при этом распевая исламский takbîr, прославление Бога:
"Allâhu Akbar! Allâhu Akbar! Lâ illâha illâ 'llâh!
Allâhu Akbar! Allâhu Akbar! wa li-llâhi 'l-Hamd!"
"Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Нет бога кроме Аллаха!
Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Возносим молитву Всевышнему Аллаху!"
Это событие было записано на аудиопленку, и я снова и снова слушал голос Деде, распевающий эту изумительно эфемерную мелодию. И также как и другие, я тихонько напевал ее, помогая с уборкой полов и стен в масонской аудитории, где проходила сема.
В 1974 году в Мексике Р. дал нам с женой первый урок по практике кружения Мевлеви. И когда Р. пригласил нас стать участниками нового института, который он открывал в Лос-Анджелесе, мы были одними из первых американцев, которые начали обучаться кружению. В период с 1975 по 1976 года мы входили в группу из пятерых человек, которые кружились вечером по четвергам, когда приходили гости на обсуждения с Р., продолжавшиеся зикром, распеванием молитв, и кружением. Однако мы ничего не знали о древнем ритуале Мевлеви samâ', сема, до тех пор, пока Деде Эфенди не научил нас ему в 1976 году. Именно тогда он разрешил женщинам быть семазенами вместе с мужчинами во время этой священной церемонии. Никогда до этого подобного разрешения не предоставлялось.
К тому времени я уже стал "звездой" семазенов. И когда Р. принял участие в съемках телепередачи "Моя линия" и был представлен как кружащийся дервиш, на экране было показано видео со мной, где я кружился в костюме. Это было показано как пример "настоящего кружащегося дервиша" (эту передачу и видели мои родители). Однако во время оценки Деде наших способностей в кружении, когда Р. сделал мне знак начать кружиться, из-за волнения я вращался слишком быстро и слегка потерял равновесие примерно через 15 секунд. Деде сразу же хлопнул в ладони, и я остановился. Я так и не получил одобрения от Деде, которое так желал.
Хотя Деде благословил наши сикке, высокие шляпы, моя жена Шер и я всегда чувствовали, что нашей настоящей инициацией в традицию Мевлеви было участие в церемонии молитвенного кружения, где Деде как шейх представлял Мевляну, и сам являлся Шейхом Коньи. Та первая сема была самой счастливой, в которой когда-либо участвовали я и моя жена. Я помню, как сразу же после нее, когда я поднимался по бетонным ступенькам на улицу из аудитории, чтобы освежиться, я сел и посмотрел на звезды. И я почувствовал, как все небо открывается передо мной за пределами физического измерения.
У меня всплывают и другие прекрасные воспоминания о пребывании Деде в Лос-Анджелесе. У него была прекрасная (и незабываемая) манера положить руку на сердце, слегка склонить голову и сказать своим мягким голосом: "Al-Hamdu li-llâh!" ("Хвала Аллаху!"). Я помню, меня поразило то, насколько он был либерален, по сравнению с тем, что я ожидал от набожного мусульманина. Он продолжил исламский Символ веры, говоря: "Lâ illâha illâ 'llâh, Muhammad-an rasûlu 'llâh-- 'Isà rasûlu 'llâh, Mûsà rasûlu 'llâh, Ibrâhîm rasûlu 'llâh" (Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его; и Иисус, Моисей и Авраам - все пророки Бога").
Р. был тогда не единственным человеком, который выпускал свой гнев на людях. Я помню, как Деде злился на Д., своего самого давнего американского мюрида, ученика, который был его переводчиком на турецкий язык. Деде ругал его за то, что он часто делал паузы, чтобы посмотреть какие-то слова в карманном словаре. Я чувствовал дискомфорт из-за того, что он таким образом ставит своего ученика в неудобное положение перед другими людьми. И мне сказали, что Деде может быть очень резким и строгим со своими учениками в Турции.
Однажды я прошел мимо Р. у задней лестницы. Он только что провел пару часов с Деде и его переводчиком на ковре в гараже позади дома. Как нового шейха Деде посвятил его в "секреты Мевлеви". Р. сказал мне, что Деде должен был сказать ему больше. Он был явно разочарован и сообщил, что в Деде не было "ничего особенного", "просто невежественный человек". Я был поражен, что он таким образом проявляет свое превосходство. Через какое-то время после визита Деде Р. продвигал себя при помощи фотографии, на которой он был одет как шейх, а надпись на ней гласила: "Р., Шейх Мевлеви Северной и Южной Америки". Получение "короны" шейха от Деде оказало губительное воздействие на его эго и отношение к другим людям. Мы видели иронию в том, что в тот момент, когда наш учитель получил статус шейха по настоящей суфийской традиции, мы почувствовали необходимость разорвать с ним отношения.
Впервые мы серьезно задумались об уходе из группы после того, как в приступе гнева Р. выгнал нашего дорогого друга Х. из здания Института. Х. не был учеником Р., он работал в Институте в качестве повара. Какое-то время спустя он рассказал, что был не только набожным американским мусульманином, но и дервишем, который посещал суфиев в Турции, Афганистане, Индии и Индонезии. Через определенное время он начал проводить предрассветный зикр, чтение молитв, и обсуждения на тему суфизма. Р. рассматривал его как соперника. Х. рассказал нам, что однажды он отправился в длинную прогулку с Деде в Конье. И он с нетерпением ждал новой встречи с Деде. Но Р. постарался, чтобы этого никогда не произошло.
Последней каплей для нас стало событие, известное как "Вечер пиццы". Это был последний день Деде в Лос-Анджелесе, и участники нашей группы подумали, что Деде понравится поужинать в Институте этим блюдом, так любимым американцами. Это была наивная ошибка (которая также включала незнание мусульманского запрета на свинину). После вежливого отказа Деде Р. пустился в очередную гневную тираду, самую сильную на тот момент, в которой он из-за пиццы поносил всю группу. Он продолжал и продолжал, и перешел уже все границы. В определенный момент я спросил, можем ли мы поговорить о чем-то другом. Он закричал: "Нет, не можем!". И продолжил. Потом он гневно заявил: "Это не я говорю, это говорит Аллах!". Всем своим существом я хотел закричать: "Это не так! Это полная ложь!". Но, так как в комнате был Деде, это был его последний вечер в качестве нашего гостя, и он был таким уважаемым и пр., я сдержался. Позднее я обнаружил, что я был не единственным человеком в комнате, кто также хотел криком выразить свой протест. Однако Деде не показал никакой реакции. И казалось, что эти слова ему не перевели (однако перевод был, и Деде их как-то прокомментировал только своему переводчику).
Когда мы с женой вернулись домой, мы решили уйти из группы и сообщить об этом Р. при первой возможности. Мы ясно осознали, что было бы неэтично и дальше оставаться в группе Р., так как это было бы молчаливым признанием неправомерного поведения человека, который был нашим учителем, которого мы любили, и от которого мы узнали о многих ценных духовных учениях. Я начал составлять письмо Р., в котором говорил, что оставляю его группу, и это является ему предупреждением о том, что его эго вышло из под контроля. На следующий день Р., другие семазены и Деде уехали в Беркли для проведения там ритуала молитвенного кружения. Мы не поехали и пропустили возможность побыть с Деде и поучаствовать с ним еще в одной семе.
Вскоре после этого мы поехали в Портланд, штат Орегон, куда переехал Х. Когда он предложил мне и моей жене отправиться в духовное путешествие и посетить суфийские места и учителей, которых он знал, в Турции и Индии, мы устроились на работу, чтобы скопить денег на путешествие. В апреле 1977 года мы с Шер полетели напрямую в Стамбул, а две недели спустя оказались в Конье, древней Иконии, в которой провели две недели. Мы не писали Деде о наших планах посещения Коньи, потому что мы не знали, как объяснить проблему нашего ухода от Р. Мы искренне надеялись, что нам удастся лично связаться с Деде без вмешательства Р. Однако этого не случилось. Мы с радостью обнаружили, что наши друзья из Ванкувера, Канада, которые все еще оставались учениками Р., жили в отеле Коньи недалеко от нас. В связи с тем, что Р. официально отправил их в Конью, Деде встретил их как "особых гостей" и устроил им тур по turba-khâna, мавзолею Мевляны, а также по другим важным могилам Мевлеви в городе.
Деде казался немного озадачен нашим пребыванием в Конье, так как мы не были официально отправлены Р. Мы думали о том, стоит ли нам рассказать ему о нашем уходе от Р. и его причинах. Но один из западных учеников, который переводил для Деде, сказал нам, что Деде не может слышать критику или жалобы в отношении Р. По этой причины мы сохранили молчание. Нам также сказали, что Деде очень устал после принятия последних групп посетителей в течение предшествующих двух недель, и что это было не лучшее время для визита. По этой причине мы не пытались посетить Деде в его маленьком доме по своей собственной инициативе. Но несколько раз мы ходили туда по приглашению его западных учеников.
В один из таких визитов в его дом так случилось, что другие посетители ушли, и мы с женой остались один на один с Деде и его западным учеником, который мог переводить. Это был момент, которого мы так долго ждали! Наконец-то у нас появилась возможность сердечно пообщаться с Сулейманом Деде Эфенди! Я, конечно, думал, что у нас будет возможность поговорить с ним о нашей любви к Богу и нашей преданности духу Мевляны. И я надеялся, что он это в нас увидит. Но необъяснимым образом нам помешало вмешательство Р. В этот самый момент пришел почтальон. Деде любезно пригласил его к чаю, почтальон отказался и вручил письмо из Америки - письмо от Р. Деде был рад получить это письмо и несколько раз повторил имя Р. с волнением и радостью. Как нам сказали, он уже несколько месяцев не общался с Р. Письмо было переведено, и главная новость заключалась в том, что Р. переехал со своей группой из Лос-Анджелеса в Боулдер, штат Колорадо, где он открыл "текке", центр Мевлеви. Лицо Деде сияло от радости. Со своей стороны, я чувствовал только глубокое удивление и печаль, так как Деде явно пребывал в иллюзиях и тщетных надеждах относительно Р. И я ничего не мог с этим сделать.
К большому удивлению, наша преданность и духовные стремления были признаны не Деде Эфенди, а охранником по имени Умар у мавзолея Мевляны, который оказался последователем Мевлеви. Я ходил туда каждый день на протяжении тех двух недель, и он, должно быть, заметил что-то в моем отношении. В связи с тем, что площадка перед могилой Мевляны обычно заполнена людьми, я стоял внутри mihrâb, молитвенной ниши, которая представляла собой углубление в большой колонне справа от могилы Мевляны. Находясь там, я обычно закрывал глаза и чувствовал удивительное духовное присутствие рядом с могилой Мевляны - сладкий "аромат" любви Бога. Иногда я думал, что, возможно, останки Шамс Тебризи спрятаны внутри этой колонны, так как наш друг Х. рассказал нам, что во время его визита в Конью несколькими годами ранее Деде сказал ему, что это был секрет Мевлеви - тайное захоронение Шамса рядом с могилой Мевляны.
Когда я представил мою жену Умару, мы стояли рядом с серединой samâ'-khâna, комнаты для церемонии молитвенного кружения, из которой виднелась могила Мевляны. Он неожиданно ввел нас в короткий зикр, абсолютно не обращая внимания на огромную толпу людей в помещении. Я был так переполнен радостью, что почувствовал непреодолимое желание начать кружиться здесь и сейчас, но я его подавил. Именно через этого человека дух Мевляны приветствовал нас. Al-Hamdu li-llâh! Довольно предубеждений!
Во время следующего визита в дом Деде нам показали комнату наверху, где иногда Деде проводил зикр. Однако, как нам сказали, это происходило редко, так как Деде не хотел привлекать внимание полиции, потому что организованный суфизм все еще находился вне закона в Турции с 1925 года. Над лестницей посередине стены висела фотография. Я спросил о ней, и один из учеников Деде мне ответил, что на ней был изображен Джелаладдин Челеби, который унаследовал титул и статус Шейха Коньи, но отказался от него, так как чувствовал себя слишком молодым и недостойным для такой роли. На свое место он назначил Сулеймана Лораса. Говорят, Деде очень уважал этого человека и всегда быстро исполнял его просьбы как, например, приобретение одеяний, необходимых для церемоний Мевлеви. Я помню, что был глубоко удивлен, узнав, что Деде был своего рода помощником, и что Челеби имел над ним какую-то власть. Нам сказали, что Джелаладдин Челеби был прямым потомком Мевляны и путешествовал между Сирией и Турцией.
Всплывают и другие воспоминания о Деде в Конье. Кто-то недавно подарил ему его первый телевизор. Мы были в его доме, и телевизор был настроен на канал с длинным концертом классической турецкой музыки. В определенный момент Деде повернулся к своей жене Фареште Ханом (Fareshta Khânom) и сказал на турецком: "Сейчас они играют мелодию Мевлеви!". Однажды Деде показал нам с женой свой альбом с фотографиями своих поездок в Лос-Анджелес, Ванкувер и на Гавайи. Нам сказали, что он очень дорожил этими фотографиями. Должен признаться, что моему эго снова был нанесен удар, потому что в этом альбоме не было ни одной четкой фотографии со мной или моей женой.
Однажды Деде прогулялся с нами по пути в небольшой хеттский музей с древнегреческими и древнеримскими колоннами, статуями и другими артефактами, который находился недалеко от его дома. В другой раз я ходил с Деде в пекарню, которая принадлежала одному из его сыновей (нам сказали, что его младший сын Джелаладдин был в турецкой армии). И когда я возвращался с ним в его дом, городские жители проявляли такое уважение к нему, что у меня было ощущение, что я иду с мэром города. Потом он остановился у магазина мясника, чтобы купить немного бараньих внутренностей для своей кошки. Такие простые, но заботливые поступки!
Несколько человек с запада жили в Конье и обучались у Деде. Они все были новообращенными в ислам. Они пригласили меня и мою жену остаться в Конье и присоединиться к ним. Я спросил, чему их учит Деде Эфенди. Они ответили, что он советует им читать исламские молитвы, посещать ежедневные молебны в мечети и учиться читать Коран на арабском языке. Мне это не показалось интересным, так как я разделял негативное отношение Р. к исламу, ведь он рассматривал его просто как "учение для широких непосвященных масс". Я же искал более мистическое и "эзотерическое" направление. Я спросил их, обучает ли Деде мистической мудрости великой работы Мевляны "Маснави", так как я думал, что он, должно быть, изучал турецкие переводы и комментарии к этой работе. Однако мне сказали, что не было ни одного человека, способного перевести то, что Деде Эфенди мог бы объяснить или рассказать о работах Мевляны, так как турецкий язык было бы намного сложнее переводить для тех, кто мог переводить английский.
Несмотря на великодушие Деде, проявленное к нам, и на приглашение его учеников остаться в Конье, мы решили уехать. Я очень серьезно отнесся к тому печальному факту, что нам не удалось установить "личные отношения" с Деде Эфенди. А в связи с тем, что я искал учителя, который мог бы передать мне мистическое учение, я решил продолжить наше запланированное путешествие. Я попросил у него совета, стоит ли мне ехать в Алеппо, в Сирии, чтобы посетить там Мевлеви. Он печально посмотрел и сказал: "Они раньше мне писали, но прошло уже много лет с тех пор, как я получил последнее письмо". Я помню, как мы попрощались с Деде, и как он сказал, что будет молиться о нашем безопасном путешествии в Индию.
Следующим летом 1978 года, когда мы жили в Окленде, Калифорния, мы узнали, что Деде приедет в центр Р. в Боулдере, Колорадо. Многие участники ванкуверской группы также собирались приехать ради этого. Планировалось проведение семы. Перед ее началом меня очень тронули слова Деде: "Так как никто не знает, на какой день года выпадает Laylatu 'l-Qadr (Ночь предопределения), давайте представим, что это сегодня!" Мне предложили одеть феску и черную хирку, одеяние дервишей, и сыграть на флейте в недавно сочиненной музыке для оркестра семы. Для меня было настоящим наслаждением наблюдать за ритуалом молитвенного кружения в первый раз. Так как я всегда был участником кружения на занятиях или каких-то мероприятиях, я никогда не видел, как другие кружатся в традиционных костюмах. Во время семы я наблюдал, как Деде стоял на красной овчинной шкуре, делал различные поклоны и затем выходил в центр круга и медленно вращался на месте в течение четвертого селама, музыкальной части. Каждое его движение передавало ощущение таинственной грации.
На следующий день после семы Р. пригласил меня и мою жену на встречу с Деде. Мы вошли в небольшую комнату, в которой находился Деде. Там в сжатом состоянии из-за нехватки места было около двенадцати человек. Р. представил меня Деде, сказав, что я был в Конье, и что я играл на флейте во время семы. Насколько я понял, он меня совсем не помнил. Но так как он постоянно путал жену Р. с ее сестрой, называя последнюю по имени первой (а они обе были с ним в Конье в разное время), я подумал, что, возможно, он помнил меня, но просто в связи с ослаблением своей памяти не мог вспомнить, откуда я.
Именно во время этого визита Деде, я впервые в жизни читал исламские молитвы. Я помню, что чувствовал себя странно и неловко, когда мне приходилось падать ниц лбом на пол (однако сейчас для меня это очень глубокий духовный опыт). Каждое утро с Деде мы читали совместную исламскую молитву. Затем Деде проводил простой, но очень красивый зикр Мевлеви, в котором он очень трогательно и мягко подпевал "Allâh, Allâh".
В один из вечеров Деде уезжал для продолжения своего путешествия в Ванкувере. Мы все выстроились перед ним, чтобы попрощаться. Моим последним воспоминанием о нем был его прекрасный жест, когда он положил свою руку на сердце. Однако в этот раз, вместо того, чтобы слегка склонить голову, как он это обычно делал, он взглянул на нас, и его лицо просияло.
Вечером того же дня, когда Деде уехал, Р. провел "срочное" и "чрезвычайно важное" собрание, на котором он объявил, что намеревается провести "инициацию" для своих учеников на "следующий уровень", дав им очень важное "эзотерическое и духовное задание", к которому они не были "готовы" до настоящего момента. Их инициация в это задание могла стать "поворотной точкой" в их жизни и привести к "полной трансформации" за пределы всего того, что они уже знали и пр. Я думаю, что во время всей своей харизматичной и гипнотической речи он ни разу не упомянул Деде. Ничто из того, что он сказал, не относилось к Деде, Мевлеви или исламскому учению. Все, о чем он говорил в тот вечер, было связано с западной оккультно-эзотерической традицией. Казалось, он хотел всех убедить, что то, чему он может научить, было гораздо более важным и "трансформирующим". Снова стало ясно, что Р. использовал свои связи с Мевлеви как средство продвижения своего собственного эзотерического синкретизма, так как он сам не был особенно предан традиции Мевлеви.
С другой стороны, Деде не нужно было быть "впечатляющим" или "харизматичным", чтобы быть привлекательным с духовной точки зрения. Он вызывал особую любовь и уважение, не потому что он был "смиренен", а потому что он был самим собой: простым, естественным и восхитительным. Он излучал святость, но он носил ее как старое любимое пальто, которое гораздо удобнее, чем что-то новое и сверкающее. Деде не приходилось напрягаться, чтобы "впечатлить" других. Его любили за него самого, независимо от того, насколько верно переводили его слова. Что бы он ни делал, это было восхитительно и прекрасно: его манера курить, жестикулировать, мягко разговаривать на турецком языке или то, какое выражение появлялось на его лице, - сочетание невинности и понимающего доверия к Богу. Ему не нужно было требовать, представлять или даже что-то говорить, чтобы его любили. По сути, я даже не помню ничего, что бы сказал или посоветовал Деде во время своего пребывания в Боулдере. Каким-то образом это было не настолько важно, по сравнению с тем, чему он нас научил, когда мы просто находились рядом с ним.
Когда Сулейман Деде Эфенди ушел из жизни (в январе 1985 года), я смотрел на фотографии с ним с огромной любовью. И я также думал о влиянии его радикальных действий по сохранению традиции Мевлеви путем ее распространения на западе. Он назначил несколько человек на позицию шейха, вероятно, в отчаянной надежде, что каким-то образом они будут дальше нести традицию Мевлеви, положение которой значительно ослабло за последние десятилетия. Некоторые из них явно впечатлили его, будучи духовно развитыми людьми. Должно быть, он надеялся, что эти люди постепенно перейдут в ислам, по крайней мере, к минимальным практикам религии Мевляны и традиции Мевлеви. Однако из тех людей, которых я знал (включая некоторых, которым титул шейха Мевлеви был дан людьми, которых Деде Эфенди назначил в качестве шейхов Мевлеви), только несколько человек значительно интересовались исламом. Удивительно, как много из этих людей преданны оккультной эзотерике, учению Гурджиева и другим (нерелигиозным) мистическим направлениям, а не религиозному мистицизму, в котором и заключается традиция Мевлеви.
Мевляна был одним из величайших религиозных мистиков всех времен. Праведный человек, исповедующий мусульманство. Его работы были боговдохновленным толкованием священных строф Корана, а также слов и деяний (ahâdîth) Пророка Мухаммеда. Выдающийся исследователь Руми Талат Саит Халман (Talat Sait Halman) в своих работах доказал, что около шести тысяч стихов "Маснави" и "Дивани кабир" (Dîvân-i Kabîr) представляют собой реальный перевод строф Корана на язык персидской поэзии. Большая часть его работ включает очень традиционное исламское толкование Корана и Ахадита (ahâdîth). И, конечно, значительная доля посвящена мистическому толкованию. Несмотря на то, что работы Мевляны приобрели определенную универсальность, его видение осталось исламским.
Распространяемая идея о том, что кто-то может быть Мевлеви и не поддерживать исламские религиозные верования и практики, была очень сильно преувеличена. Действительно, в настоящее время (начиная с 1950-х годов) шейхи Мевлеви приняли в качестве учеников людей других вероисповеданий, не принуждая их обращаться в ислам. Но они, определенно, надеялись, что эти люди в конечном итоге примут ислам как основу пути дервиша.
Мевлеви известны своей чрезвычайной толерантностью в отношении других, однако они всегда были очень строги и дисциплинированны внутри своей группы. Деде Эфенди использовал радикальный подход в попытках сохранить традицию Мевлеви, назначая на позицию шейха Мевлеви, или духовного лидера, людей, не исповедующих ислам. Мне кажется, что это было ошибкой, так как результатом такого подхода стал недостаток четких стандартов поведения для таких лидеров, которые с легкостью могли избежать необходимости серьезных изменений в своем образе жизни. Помимо ежедневных исламских практик, у таких людей также не было опыта в дисциплинах и практиках Мевлеви. Конечно, можно еще объяснить это тем, что у Деде не было другого выхода, кроме как попытаться передать традицию кому-то, кто проявил сильную заинтересованность в Мевляне и молитвенном кружении, так как среди западных учеников суфизма обращение в ислам было редкостью. Мне рассказывали, что ни один Мевлеви не мог получить титул шейха до тех пор, пока он не пройдет многочисленные позиции и этапы в традиции, и не будет затем рекомендован в официальную группу руководства Мевлеви. Шейх Коньи (эта позиция традиционно принадлежала семье Челеби) - был единственным, который обладал полномочиями назначать кого-то на роль шейха, даже если этот человек не прошел все традиционные этапы (это исключение предоставлялось, возможно, для того, чтобы позволить людям, одаренным исключительной духовностью, пропустить некоторые из обычных этапов). Однако даже в таких случаях этот человек должен был иметь поддержку официальных лидеров. Кажется, Деде не проводил подобных обсуждений.
В свете провала кардинального эксперимента Деде, возможно, сейчас будет уместен более консервативный подход, чтобы шейхом Мевлеви (или шейхой, если когда либо женщинам будет позволено стать духовными лидерами) был назначен только человек, исповедующий ислам. И, возможно, должен быть установлен порядок наказания тех шейхов, которые не смогли привести свой образ жизни в соответствие с минимальными стандартами ежедневных практик и этики ислама, а также традиции Мевлеви. В 1995 году в отношение этого Джелаладдин Челеби (до своей смерти в апреле 1996 года) смог прояснить, что существуют определенные стандарты Мевлеви относительно ожидаемого поведения:
"С целью объединения Мевлеви под одной крышей, я недавно дал указание о создании Международного фонда Мевлеви. Одной из самых важных функций Фонда станет информирование всех о действиях и поступках, не соответствующих принципам и практикам Хазрети Мевляны, а также прояснение других вопросов по мере необходимости. В этот век свободы люди могут выбирать, как им себя вести, что думать, и они могут существовать так, как того требует их личность. Однако если подобные предпочтения не соответствуют культуре, образу мыслей и традиции Хазрети Мевляны, которые были подробно разъяснены в течение более семисот лет, такие люди будут отделены от принципов Хазрети Мевляны. В наше время мы можем наблюдать духовную пустоту. Некоторые люди, кажущиеся светлыми снаружи, но полные темноты внутри, пользуются сложившейся ситуацией. Они эксплуатируют чистую любовь Мевляны и компрометируют ее чистоту. Я молюсь Богу о том, чтобы наш фонд смог организовать обучение и установление принципов Мевляны для объединения людей вокруг его любви. Пусть свет ислама и любовь Мевляны пребудет с вам!", - Доктор Джелаладдин Мухаммед Бакир Челеби. (См. также сайт семьи Челеби (англ.))
Будем надеяться, что сын и преемник доктора Челеби Фарук Хамдам Челеби (Farûq Hamdam Chelebi) продолжит устремления своего отца с целью защиты и регулирования этой прекрасной традиции.
Я убежден, что если бы Сулейман Деде был жив сегодня (Пусть Бог благословит его душу!), он был бы очень рад видеть создание таких усовершенствованных стандартов для Мевлеви. Это должно помочь традиции Мевлеви, традиции Хазрати Мевляна Джелаладдин Руми (Пусть Бог возрадуется за него!), не только выжить, inshâ 'llâh ("Если будет на то Божья воля!"), но и процветать дальше на более крепком фундаменте, приглашая всех войти в розовый сад божественной любви.
Перевод: Мария Кириллова
Оригинал: http://www.dar-al-masnavi.org/dede.html
[Написание данного текста было бы невозможно без упоминания Р., суфийского учителя, не относящегося к исламу, у которого учились я и моя жена между 1974 г. (в г. Тепостлан, Мексика) и 1976 г. (в Лос-Анджелесе, Калифорния). Несмотря на то, что здесь он описан не в очень лестной манере, я всегда буду благодарен ему за то, что он открыл для меня дорогу к суфизму, к индивидуальным и групповым молитвам (зикру), молитвенному кружению Мевлеви, к шедеврам мистической поэзии Мевляны Джалаладдин Руми, к "Маснави", разнообразию глубоких духовных учений, основанных на служении Богу и человечеству. И я также благодарен ему за приглашение Сулеймана Деде Эфенди в Америку.]
[Нижеследующее описание основано на отчетах двух представителей запада, которые были очень близкими последователями Сулеймана Деде. Этот текст написан с его слов.]
Сулейман Деде родился в 1904 году в Конье, Турция. Его дом был расположен рядом с центром Мевлеви (дергой), где находится могила Мевляны Руми. В возрасте пятнадцати лет он начал посещать центр Руми, а в восемнадцать получил приглашение стать помощником дервишей Мевлеви (мухипом) Это предполагало, что он мог жить за пределами центра Мевлеви. Вскоре после этого он начал работать на кухне непосредственно за стенами центра, которая была предназначена для общественной благотворительности. Проработав на кухне, которая обслуживала бедные слои населения, 23 года, он получил титул "Деде" (что в словаре дервишей означает "дедушка") и был назначен на заместительскую позицию (векил) Шейха Мевлеви в Конье. В то время его руководитель Джалаладдин Челеби (прямой потомок Руми) жил в центре Мевлеви в Алеппо, Сирия (куда отправился жить его отец, будучи в изгнании из Коньи). По этой причине требовался человек, который бы представлял Орден Мевлеви в Конье и принимал посетителей могилы Мевляны. Сулейман Деде общался с дервишами и руководителями этого знаменитого центра Мевлеви на протяжении последних лет до того, как он был закрыт (в 1926 году) и превращен в музей. И он также проходил там обучение и сам был учителем. Таким образом, он был важным связующим звеном в передаче традиции Мевлеви в современном мире.
Мне не представился счастливый шанс близко пообщаться с Сулейманом Деде Эфенди. И я долго сожалел об этом. Но мне посчастливилось быть с ним на трех мероприятиях в период с 1976 по 1978 года.
Я не воспринимал Деде как святого, но, без сомнения, у него было много качеств святого человека. Деде был наполнен Божьей благодатью. И об этом свидетельствовало все: его глаза, светящееся лицо, манера держаться и жесты.
"О, Господь, какую же благодать Ты даровал Своим друзьям?" - Абдуллах Ансари (умер в 1089 г.).
Превозношение "святых" качеств Деде означало бы отрицание ценности его примера для нас, так как, по сути, он был обычным человеком, за исключением его необычайного благочестия и преданности Богу, а также памяти и духу Мевляны. Однако, когда этот смиренный и преданный мусульманин Мевлеви был избран Шейхом Коньи и стал жить со своей семьей рядом с могилой Мевляны, он стал пропитываться баракой, благословением традиции Мевлеви в исламском суфизме. И его преданность Хазрат пиру, духу Мевляны, росла еще больше. Этот праведный, но обычный человек обрел необычайное милосердие и любовь к другим людям. Это было настолько выражено, что многие люди чувствовали к нему мгновенную и неожиданную любовь и почитание вскоре после встречи с ним.
Это же произошло и со мной. Несмотря на предвкушение встречи с "мировой главой Ордена Мевлеви" и "Шейхом Коньи", прибывающим из Турции, когда я впервые увидел его, он поразил меня неброской, спокойной и "невыразительной" личностью. Однако я мгновенно полюбил его, вне зависимости от его титула и престижа.
Это был первый визит Деде в Америку летом 1976 года. Его пунктом назначения был Лос-Анджелес. Нам сказали, что до этого он никогда не летал на самолете, и что на протяжении всего полета он совершал zikru 'llâh, поминание Бога, сидя на коленях на своем сиденье и перебирая пальцами свой tasbîH, молитвенные четки. Он приехал в школу Р., ориентированную на традицию Мевлеви, в центре Лос-Анджелеса, которая называлась "Институт осознанной жизни", и где обучались я и моя жена Шер.
За несколько месяцев до этого Р. объявил, что Деде приезжает в Америку с единственной целью сделать его Шейхом Мевлеви, духовным проводником, а также своим преемником до тех пор, пока сын Деде Джелаладдин Лорас не созреет и не будет готов взять на себя эту роль.
В рамках своей собственной подготовки к визиту Деде я проводил долгие часы на ковре в гараже, в котором находилась духовная библиотека нашей группы, и мне удалось прочитать все шесть книг "Маснави" Мевляны. Ранее у меня уже несколько раз устанавливалась особая духовная связь с "Маснави" когда мне очень требовалось божественное руководство, и я наугад открывал сокращенный перевод Уинфилда. Это вызывало у меня слезы. Особенно один раз, когда отрывок, который я открыл, наилучшим образом дал ответ на мою проблему. Я был убежден, что это было божественное наставление через дух Мевляны.
Незадолго до приезда Деде Р. стал более деспотичен. Мы замечали это за ним в присутствии других духовных лидеров. Он всегда старался быть в центре внимания и вел себя настолько резко и неприятно, что нам с женой пришлось разорвать с ним отношения сразу же после отъезда Деде из Лос-Анджелеса, несмотря на то, что мы были приглашены поехать с Деде в Беркли в качестве семазенов, кружащихся дервишей.
Все же у меня много теплых воспоминаний о пребывании Деде в Лос-Анджелесе, особенно, когда он впервые давал нам инструкции для samâ', семы - молитвенной церемонии с кружением. Этот прекрасный пожилой человек энергично двигался по комнате с волнением мальчишки, двигая семазенов туда-сюда, отмечая внешние границы при помощи стульев и уча нас не нарушать невидимую центральную линию (khatt-é istiwâ), проходящую от pôst, места, из которого Шейх представлял Мевляну. Я помню, что и мне передались радость и энтузиазм Деде. Я думал, что его должно быть поразила религиозная свобода в Америке, так как на протяжении десятилетий сема была вне закона в Турции, за исключением ежегодного государственного мероприятия, которое проводилось на неделе, на которую выпадало 17 декабря, день смерти Мевляны. Но в Америке не было таких ограничений и помех. И сему можно было проводить в любое время!
Р. сложно было выносить все внимание, почитание и любовь, которые его собственные ученики испытывали к этому, на первый взгляд, незначительному пожилому человеку. Во время одного очень памятного события, на котором было много гостей, Р. закричал: "Стоп!". И мы все замерли на месте, в соответствии с упражнением Гурджиева "стоп". Затем Р. пустился в длинное разглагольствование о том, что в тот день у него был день рождения, и что никто не озаботился о том, чтобы испечь ему торт и т.д. В разгаре этого приступа гнева и при всем напряжении и замешательстве, повисших в зале, Сулейман Деде поднялся с дивана и стал медленно вращаться, как обычно кружится шейх Мевлеви в конце семы. Присутствующие в комнате притихли, и в помещении появилось необычайное ощущение трансцендентного покоя и любви. По прошествии примерно пяти минут Деде сел, и, хотя ощущение сильного напряжения еще оставалось, оно было сглажено этим благочестивым, простым, но при этом глубоко духовным действием.
Р. пригласил несколько человек, в том числе меня и мою жену, присутствовать на церемонии его инициации. Я хорошо помню, как Деде заворачивал sikka, высокую шляпу феску медового цвета, в длинную тюрбанную ткань, очень медленно и бережно, при этом распевая исламский takbîr, прославление Бога:
"Allâhu Akbar! Allâhu Akbar! Lâ illâha illâ 'llâh!
Allâhu Akbar! Allâhu Akbar! wa li-llâhi 'l-Hamd!"
"Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Нет бога кроме Аллаха!
Аллах Акбар! Аллах Акбар!
Возносим молитву Всевышнему Аллаху!"
Это событие было записано на аудиопленку, и я снова и снова слушал голос Деде, распевающий эту изумительно эфемерную мелодию. И также как и другие, я тихонько напевал ее, помогая с уборкой полов и стен в масонской аудитории, где проходила сема.
В 1974 году в Мексике Р. дал нам с женой первый урок по практике кружения Мевлеви. И когда Р. пригласил нас стать участниками нового института, который он открывал в Лос-Анджелесе, мы были одними из первых американцев, которые начали обучаться кружению. В период с 1975 по 1976 года мы входили в группу из пятерых человек, которые кружились вечером по четвергам, когда приходили гости на обсуждения с Р., продолжавшиеся зикром, распеванием молитв, и кружением. Однако мы ничего не знали о древнем ритуале Мевлеви samâ', сема, до тех пор, пока Деде Эфенди не научил нас ему в 1976 году. Именно тогда он разрешил женщинам быть семазенами вместе с мужчинами во время этой священной церемонии. Никогда до этого подобного разрешения не предоставлялось.
К тому времени я уже стал "звездой" семазенов. И когда Р. принял участие в съемках телепередачи "Моя линия" и был представлен как кружащийся дервиш, на экране было показано видео со мной, где я кружился в костюме. Это было показано как пример "настоящего кружащегося дервиша" (эту передачу и видели мои родители). Однако во время оценки Деде наших способностей в кружении, когда Р. сделал мне знак начать кружиться, из-за волнения я вращался слишком быстро и слегка потерял равновесие примерно через 15 секунд. Деде сразу же хлопнул в ладони, и я остановился. Я так и не получил одобрения от Деде, которое так желал.
Хотя Деде благословил наши сикке, высокие шляпы, моя жена Шер и я всегда чувствовали, что нашей настоящей инициацией в традицию Мевлеви было участие в церемонии молитвенного кружения, где Деде как шейх представлял Мевляну, и сам являлся Шейхом Коньи. Та первая сема была самой счастливой, в которой когда-либо участвовали я и моя жена. Я помню, как сразу же после нее, когда я поднимался по бетонным ступенькам на улицу из аудитории, чтобы освежиться, я сел и посмотрел на звезды. И я почувствовал, как все небо открывается передо мной за пределами физического измерения.
У меня всплывают и другие прекрасные воспоминания о пребывании Деде в Лос-Анджелесе. У него была прекрасная (и незабываемая) манера положить руку на сердце, слегка склонить голову и сказать своим мягким голосом: "Al-Hamdu li-llâh!" ("Хвала Аллаху!"). Я помню, меня поразило то, насколько он был либерален, по сравнению с тем, что я ожидал от набожного мусульманина. Он продолжил исламский Символ веры, говоря: "Lâ illâha illâ 'llâh, Muhammad-an rasûlu 'llâh-- 'Isà rasûlu 'llâh, Mûsà rasûlu 'llâh, Ibrâhîm rasûlu 'llâh" (Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его; и Иисус, Моисей и Авраам - все пророки Бога").
Р. был тогда не единственным человеком, который выпускал свой гнев на людях. Я помню, как Деде злился на Д., своего самого давнего американского мюрида, ученика, который был его переводчиком на турецкий язык. Деде ругал его за то, что он часто делал паузы, чтобы посмотреть какие-то слова в карманном словаре. Я чувствовал дискомфорт из-за того, что он таким образом ставит своего ученика в неудобное положение перед другими людьми. И мне сказали, что Деде может быть очень резким и строгим со своими учениками в Турции.
Однажды я прошел мимо Р. у задней лестницы. Он только что провел пару часов с Деде и его переводчиком на ковре в гараже позади дома. Как нового шейха Деде посвятил его в "секреты Мевлеви". Р. сказал мне, что Деде должен был сказать ему больше. Он был явно разочарован и сообщил, что в Деде не было "ничего особенного", "просто невежественный человек". Я был поражен, что он таким образом проявляет свое превосходство. Через какое-то время после визита Деде Р. продвигал себя при помощи фотографии, на которой он был одет как шейх, а надпись на ней гласила: "Р., Шейх Мевлеви Северной и Южной Америки". Получение "короны" шейха от Деде оказало губительное воздействие на его эго и отношение к другим людям. Мы видели иронию в том, что в тот момент, когда наш учитель получил статус шейха по настоящей суфийской традиции, мы почувствовали необходимость разорвать с ним отношения.
Впервые мы серьезно задумались об уходе из группы после того, как в приступе гнева Р. выгнал нашего дорогого друга Х. из здания Института. Х. не был учеником Р., он работал в Институте в качестве повара. Какое-то время спустя он рассказал, что был не только набожным американским мусульманином, но и дервишем, который посещал суфиев в Турции, Афганистане, Индии и Индонезии. Через определенное время он начал проводить предрассветный зикр, чтение молитв, и обсуждения на тему суфизма. Р. рассматривал его как соперника. Х. рассказал нам, что однажды он отправился в длинную прогулку с Деде в Конье. И он с нетерпением ждал новой встречи с Деде. Но Р. постарался, чтобы этого никогда не произошло.
Последней каплей для нас стало событие, известное как "Вечер пиццы". Это был последний день Деде в Лос-Анджелесе, и участники нашей группы подумали, что Деде понравится поужинать в Институте этим блюдом, так любимым американцами. Это была наивная ошибка (которая также включала незнание мусульманского запрета на свинину). После вежливого отказа Деде Р. пустился в очередную гневную тираду, самую сильную на тот момент, в которой он из-за пиццы поносил всю группу. Он продолжал и продолжал, и перешел уже все границы. В определенный момент я спросил, можем ли мы поговорить о чем-то другом. Он закричал: "Нет, не можем!". И продолжил. Потом он гневно заявил: "Это не я говорю, это говорит Аллах!". Всем своим существом я хотел закричать: "Это не так! Это полная ложь!". Но, так как в комнате был Деде, это был его последний вечер в качестве нашего гостя, и он был таким уважаемым и пр., я сдержался. Позднее я обнаружил, что я был не единственным человеком в комнате, кто также хотел криком выразить свой протест. Однако Деде не показал никакой реакции. И казалось, что эти слова ему не перевели (однако перевод был, и Деде их как-то прокомментировал только своему переводчику).
Когда мы с женой вернулись домой, мы решили уйти из группы и сообщить об этом Р. при первой возможности. Мы ясно осознали, что было бы неэтично и дальше оставаться в группе Р., так как это было бы молчаливым признанием неправомерного поведения человека, который был нашим учителем, которого мы любили, и от которого мы узнали о многих ценных духовных учениях. Я начал составлять письмо Р., в котором говорил, что оставляю его группу, и это является ему предупреждением о том, что его эго вышло из под контроля. На следующий день Р., другие семазены и Деде уехали в Беркли для проведения там ритуала молитвенного кружения. Мы не поехали и пропустили возможность побыть с Деде и поучаствовать с ним еще в одной семе.
Вскоре после этого мы поехали в Портланд, штат Орегон, куда переехал Х. Когда он предложил мне и моей жене отправиться в духовное путешествие и посетить суфийские места и учителей, которых он знал, в Турции и Индии, мы устроились на работу, чтобы скопить денег на путешествие. В апреле 1977 года мы с Шер полетели напрямую в Стамбул, а две недели спустя оказались в Конье, древней Иконии, в которой провели две недели. Мы не писали Деде о наших планах посещения Коньи, потому что мы не знали, как объяснить проблему нашего ухода от Р. Мы искренне надеялись, что нам удастся лично связаться с Деде без вмешательства Р. Однако этого не случилось. Мы с радостью обнаружили, что наши друзья из Ванкувера, Канада, которые все еще оставались учениками Р., жили в отеле Коньи недалеко от нас. В связи с тем, что Р. официально отправил их в Конью, Деде встретил их как "особых гостей" и устроил им тур по turba-khâna, мавзолею Мевляны, а также по другим важным могилам Мевлеви в городе.
Деде казался немного озадачен нашим пребыванием в Конье, так как мы не были официально отправлены Р. Мы думали о том, стоит ли нам рассказать ему о нашем уходе от Р. и его причинах. Но один из западных учеников, который переводил для Деде, сказал нам, что Деде не может слышать критику или жалобы в отношении Р. По этой причины мы сохранили молчание. Нам также сказали, что Деде очень устал после принятия последних групп посетителей в течение предшествующих двух недель, и что это было не лучшее время для визита. По этой причине мы не пытались посетить Деде в его маленьком доме по своей собственной инициативе. Но несколько раз мы ходили туда по приглашению его западных учеников.
В один из таких визитов в его дом так случилось, что другие посетители ушли, и мы с женой остались один на один с Деде и его западным учеником, который мог переводить. Это был момент, которого мы так долго ждали! Наконец-то у нас появилась возможность сердечно пообщаться с Сулейманом Деде Эфенди! Я, конечно, думал, что у нас будет возможность поговорить с ним о нашей любви к Богу и нашей преданности духу Мевляны. И я надеялся, что он это в нас увидит. Но необъяснимым образом нам помешало вмешательство Р. В этот самый момент пришел почтальон. Деде любезно пригласил его к чаю, почтальон отказался и вручил письмо из Америки - письмо от Р. Деде был рад получить это письмо и несколько раз повторил имя Р. с волнением и радостью. Как нам сказали, он уже несколько месяцев не общался с Р. Письмо было переведено, и главная новость заключалась в том, что Р. переехал со своей группой из Лос-Анджелеса в Боулдер, штат Колорадо, где он открыл "текке", центр Мевлеви. Лицо Деде сияло от радости. Со своей стороны, я чувствовал только глубокое удивление и печаль, так как Деде явно пребывал в иллюзиях и тщетных надеждах относительно Р. И я ничего не мог с этим сделать.
К большому удивлению, наша преданность и духовные стремления были признаны не Деде Эфенди, а охранником по имени Умар у мавзолея Мевляны, который оказался последователем Мевлеви. Я ходил туда каждый день на протяжении тех двух недель, и он, должно быть, заметил что-то в моем отношении. В связи с тем, что площадка перед могилой Мевляны обычно заполнена людьми, я стоял внутри mihrâb, молитвенной ниши, которая представляла собой углубление в большой колонне справа от могилы Мевляны. Находясь там, я обычно закрывал глаза и чувствовал удивительное духовное присутствие рядом с могилой Мевляны - сладкий "аромат" любви Бога. Иногда я думал, что, возможно, останки Шамс Тебризи спрятаны внутри этой колонны, так как наш друг Х. рассказал нам, что во время его визита в Конью несколькими годами ранее Деде сказал ему, что это был секрет Мевлеви - тайное захоронение Шамса рядом с могилой Мевляны.
Когда я представил мою жену Умару, мы стояли рядом с серединой samâ'-khâna, комнаты для церемонии молитвенного кружения, из которой виднелась могила Мевляны. Он неожиданно ввел нас в короткий зикр, абсолютно не обращая внимания на огромную толпу людей в помещении. Я был так переполнен радостью, что почувствовал непреодолимое желание начать кружиться здесь и сейчас, но я его подавил. Именно через этого человека дух Мевляны приветствовал нас. Al-Hamdu li-llâh! Довольно предубеждений!
Во время следующего визита в дом Деде нам показали комнату наверху, где иногда Деде проводил зикр. Однако, как нам сказали, это происходило редко, так как Деде не хотел привлекать внимание полиции, потому что организованный суфизм все еще находился вне закона в Турции с 1925 года. Над лестницей посередине стены висела фотография. Я спросил о ней, и один из учеников Деде мне ответил, что на ней был изображен Джелаладдин Челеби, который унаследовал титул и статус Шейха Коньи, но отказался от него, так как чувствовал себя слишком молодым и недостойным для такой роли. На свое место он назначил Сулеймана Лораса. Говорят, Деде очень уважал этого человека и всегда быстро исполнял его просьбы как, например, приобретение одеяний, необходимых для церемоний Мевлеви. Я помню, что был глубоко удивлен, узнав, что Деде был своего рода помощником, и что Челеби имел над ним какую-то власть. Нам сказали, что Джелаладдин Челеби был прямым потомком Мевляны и путешествовал между Сирией и Турцией.
Всплывают и другие воспоминания о Деде в Конье. Кто-то недавно подарил ему его первый телевизор. Мы были в его доме, и телевизор был настроен на канал с длинным концертом классической турецкой музыки. В определенный момент Деде повернулся к своей жене Фареште Ханом (Fareshta Khânom) и сказал на турецком: "Сейчас они играют мелодию Мевлеви!". Однажды Деде показал нам с женой свой альбом с фотографиями своих поездок в Лос-Анджелес, Ванкувер и на Гавайи. Нам сказали, что он очень дорожил этими фотографиями. Должен признаться, что моему эго снова был нанесен удар, потому что в этом альбоме не было ни одной четкой фотографии со мной или моей женой.
Однажды Деде прогулялся с нами по пути в небольшой хеттский музей с древнегреческими и древнеримскими колоннами, статуями и другими артефактами, который находился недалеко от его дома. В другой раз я ходил с Деде в пекарню, которая принадлежала одному из его сыновей (нам сказали, что его младший сын Джелаладдин был в турецкой армии). И когда я возвращался с ним в его дом, городские жители проявляли такое уважение к нему, что у меня было ощущение, что я иду с мэром города. Потом он остановился у магазина мясника, чтобы купить немного бараньих внутренностей для своей кошки. Такие простые, но заботливые поступки!
Несколько человек с запада жили в Конье и обучались у Деде. Они все были новообращенными в ислам. Они пригласили меня и мою жену остаться в Конье и присоединиться к ним. Я спросил, чему их учит Деде Эфенди. Они ответили, что он советует им читать исламские молитвы, посещать ежедневные молебны в мечети и учиться читать Коран на арабском языке. Мне это не показалось интересным, так как я разделял негативное отношение Р. к исламу, ведь он рассматривал его просто как "учение для широких непосвященных масс". Я же искал более мистическое и "эзотерическое" направление. Я спросил их, обучает ли Деде мистической мудрости великой работы Мевляны "Маснави", так как я думал, что он, должно быть, изучал турецкие переводы и комментарии к этой работе. Однако мне сказали, что не было ни одного человека, способного перевести то, что Деде Эфенди мог бы объяснить или рассказать о работах Мевляны, так как турецкий язык было бы намного сложнее переводить для тех, кто мог переводить английский.
Несмотря на великодушие Деде, проявленное к нам, и на приглашение его учеников остаться в Конье, мы решили уехать. Я очень серьезно отнесся к тому печальному факту, что нам не удалось установить "личные отношения" с Деде Эфенди. А в связи с тем, что я искал учителя, который мог бы передать мне мистическое учение, я решил продолжить наше запланированное путешествие. Я попросил у него совета, стоит ли мне ехать в Алеппо, в Сирии, чтобы посетить там Мевлеви. Он печально посмотрел и сказал: "Они раньше мне писали, но прошло уже много лет с тех пор, как я получил последнее письмо". Я помню, как мы попрощались с Деде, и как он сказал, что будет молиться о нашем безопасном путешествии в Индию.
Следующим летом 1978 года, когда мы жили в Окленде, Калифорния, мы узнали, что Деде приедет в центр Р. в Боулдере, Колорадо. Многие участники ванкуверской группы также собирались приехать ради этого. Планировалось проведение семы. Перед ее началом меня очень тронули слова Деде: "Так как никто не знает, на какой день года выпадает Laylatu 'l-Qadr (Ночь предопределения), давайте представим, что это сегодня!" Мне предложили одеть феску и черную хирку, одеяние дервишей, и сыграть на флейте в недавно сочиненной музыке для оркестра семы. Для меня было настоящим наслаждением наблюдать за ритуалом молитвенного кружения в первый раз. Так как я всегда был участником кружения на занятиях или каких-то мероприятиях, я никогда не видел, как другие кружатся в традиционных костюмах. Во время семы я наблюдал, как Деде стоял на красной овчинной шкуре, делал различные поклоны и затем выходил в центр круга и медленно вращался на месте в течение четвертого селама, музыкальной части. Каждое его движение передавало ощущение таинственной грации.
На следующий день после семы Р. пригласил меня и мою жену на встречу с Деде. Мы вошли в небольшую комнату, в которой находился Деде. Там в сжатом состоянии из-за нехватки места было около двенадцати человек. Р. представил меня Деде, сказав, что я был в Конье, и что я играл на флейте во время семы. Насколько я понял, он меня совсем не помнил. Но так как он постоянно путал жену Р. с ее сестрой, называя последнюю по имени первой (а они обе были с ним в Конье в разное время), я подумал, что, возможно, он помнил меня, но просто в связи с ослаблением своей памяти не мог вспомнить, откуда я.
Именно во время этого визита Деде, я впервые в жизни читал исламские молитвы. Я помню, что чувствовал себя странно и неловко, когда мне приходилось падать ниц лбом на пол (однако сейчас для меня это очень глубокий духовный опыт). Каждое утро с Деде мы читали совместную исламскую молитву. Затем Деде проводил простой, но очень красивый зикр Мевлеви, в котором он очень трогательно и мягко подпевал "Allâh, Allâh".
В один из вечеров Деде уезжал для продолжения своего путешествия в Ванкувере. Мы все выстроились перед ним, чтобы попрощаться. Моим последним воспоминанием о нем был его прекрасный жест, когда он положил свою руку на сердце. Однако в этот раз, вместо того, чтобы слегка склонить голову, как он это обычно делал, он взглянул на нас, и его лицо просияло.
Вечером того же дня, когда Деде уехал, Р. провел "срочное" и "чрезвычайно важное" собрание, на котором он объявил, что намеревается провести "инициацию" для своих учеников на "следующий уровень", дав им очень важное "эзотерическое и духовное задание", к которому они не были "готовы" до настоящего момента. Их инициация в это задание могла стать "поворотной точкой" в их жизни и привести к "полной трансформации" за пределы всего того, что они уже знали и пр. Я думаю, что во время всей своей харизматичной и гипнотической речи он ни разу не упомянул Деде. Ничто из того, что он сказал, не относилось к Деде, Мевлеви или исламскому учению. Все, о чем он говорил в тот вечер, было связано с западной оккультно-эзотерической традицией. Казалось, он хотел всех убедить, что то, чему он может научить, было гораздо более важным и "трансформирующим". Снова стало ясно, что Р. использовал свои связи с Мевлеви как средство продвижения своего собственного эзотерического синкретизма, так как он сам не был особенно предан традиции Мевлеви.
С другой стороны, Деде не нужно было быть "впечатляющим" или "харизматичным", чтобы быть привлекательным с духовной точки зрения. Он вызывал особую любовь и уважение, не потому что он был "смиренен", а потому что он был самим собой: простым, естественным и восхитительным. Он излучал святость, но он носил ее как старое любимое пальто, которое гораздо удобнее, чем что-то новое и сверкающее. Деде не приходилось напрягаться, чтобы "впечатлить" других. Его любили за него самого, независимо от того, насколько верно переводили его слова. Что бы он ни делал, это было восхитительно и прекрасно: его манера курить, жестикулировать, мягко разговаривать на турецком языке или то, какое выражение появлялось на его лице, - сочетание невинности и понимающего доверия к Богу. Ему не нужно было требовать, представлять или даже что-то говорить, чтобы его любили. По сути, я даже не помню ничего, что бы сказал или посоветовал Деде во время своего пребывания в Боулдере. Каким-то образом это было не настолько важно, по сравнению с тем, чему он нас научил, когда мы просто находились рядом с ним.
Когда Сулейман Деде Эфенди ушел из жизни (в январе 1985 года), я смотрел на фотографии с ним с огромной любовью. И я также думал о влиянии его радикальных действий по сохранению традиции Мевлеви путем ее распространения на западе. Он назначил несколько человек на позицию шейха, вероятно, в отчаянной надежде, что каким-то образом они будут дальше нести традицию Мевлеви, положение которой значительно ослабло за последние десятилетия. Некоторые из них явно впечатлили его, будучи духовно развитыми людьми. Должно быть, он надеялся, что эти люди постепенно перейдут в ислам, по крайней мере, к минимальным практикам религии Мевляны и традиции Мевлеви. Однако из тех людей, которых я знал (включая некоторых, которым титул шейха Мевлеви был дан людьми, которых Деде Эфенди назначил в качестве шейхов Мевлеви), только несколько человек значительно интересовались исламом. Удивительно, как много из этих людей преданны оккультной эзотерике, учению Гурджиева и другим (нерелигиозным) мистическим направлениям, а не религиозному мистицизму, в котором и заключается традиция Мевлеви.
Мевляна был одним из величайших религиозных мистиков всех времен. Праведный человек, исповедующий мусульманство. Его работы были боговдохновленным толкованием священных строф Корана, а также слов и деяний (ahâdîth) Пророка Мухаммеда. Выдающийся исследователь Руми Талат Саит Халман (Talat Sait Halman) в своих работах доказал, что около шести тысяч стихов "Маснави" и "Дивани кабир" (Dîvân-i Kabîr) представляют собой реальный перевод строф Корана на язык персидской поэзии. Большая часть его работ включает очень традиционное исламское толкование Корана и Ахадита (ahâdîth). И, конечно, значительная доля посвящена мистическому толкованию. Несмотря на то, что работы Мевляны приобрели определенную универсальность, его видение осталось исламским.
Распространяемая идея о том, что кто-то может быть Мевлеви и не поддерживать исламские религиозные верования и практики, была очень сильно преувеличена. Действительно, в настоящее время (начиная с 1950-х годов) шейхи Мевлеви приняли в качестве учеников людей других вероисповеданий, не принуждая их обращаться в ислам. Но они, определенно, надеялись, что эти люди в конечном итоге примут ислам как основу пути дервиша.
Мевлеви известны своей чрезвычайной толерантностью в отношении других, однако они всегда были очень строги и дисциплинированны внутри своей группы. Деде Эфенди использовал радикальный подход в попытках сохранить традицию Мевлеви, назначая на позицию шейха Мевлеви, или духовного лидера, людей, не исповедующих ислам. Мне кажется, что это было ошибкой, так как результатом такого подхода стал недостаток четких стандартов поведения для таких лидеров, которые с легкостью могли избежать необходимости серьезных изменений в своем образе жизни. Помимо ежедневных исламских практик, у таких людей также не было опыта в дисциплинах и практиках Мевлеви. Конечно, можно еще объяснить это тем, что у Деде не было другого выхода, кроме как попытаться передать традицию кому-то, кто проявил сильную заинтересованность в Мевляне и молитвенном кружении, так как среди западных учеников суфизма обращение в ислам было редкостью. Мне рассказывали, что ни один Мевлеви не мог получить титул шейха до тех пор, пока он не пройдет многочисленные позиции и этапы в традиции, и не будет затем рекомендован в официальную группу руководства Мевлеви. Шейх Коньи (эта позиция традиционно принадлежала семье Челеби) - был единственным, который обладал полномочиями назначать кого-то на роль шейха, даже если этот человек не прошел все традиционные этапы (это исключение предоставлялось, возможно, для того, чтобы позволить людям, одаренным исключительной духовностью, пропустить некоторые из обычных этапов). Однако даже в таких случаях этот человек должен был иметь поддержку официальных лидеров. Кажется, Деде не проводил подобных обсуждений.
В свете провала кардинального эксперимента Деде, возможно, сейчас будет уместен более консервативный подход, чтобы шейхом Мевлеви (или шейхой, если когда либо женщинам будет позволено стать духовными лидерами) был назначен только человек, исповедующий ислам. И, возможно, должен быть установлен порядок наказания тех шейхов, которые не смогли привести свой образ жизни в соответствие с минимальными стандартами ежедневных практик и этики ислама, а также традиции Мевлеви. В 1995 году в отношение этого Джелаладдин Челеби (до своей смерти в апреле 1996 года) смог прояснить, что существуют определенные стандарты Мевлеви относительно ожидаемого поведения:
"С целью объединения Мевлеви под одной крышей, я недавно дал указание о создании Международного фонда Мевлеви. Одной из самых важных функций Фонда станет информирование всех о действиях и поступках, не соответствующих принципам и практикам Хазрети Мевляны, а также прояснение других вопросов по мере необходимости. В этот век свободы люди могут выбирать, как им себя вести, что думать, и они могут существовать так, как того требует их личность. Однако если подобные предпочтения не соответствуют культуре, образу мыслей и традиции Хазрети Мевляны, которые были подробно разъяснены в течение более семисот лет, такие люди будут отделены от принципов Хазрети Мевляны. В наше время мы можем наблюдать духовную пустоту. Некоторые люди, кажущиеся светлыми снаружи, но полные темноты внутри, пользуются сложившейся ситуацией. Они эксплуатируют чистую любовь Мевляны и компрометируют ее чистоту. Я молюсь Богу о том, чтобы наш фонд смог организовать обучение и установление принципов Мевляны для объединения людей вокруг его любви. Пусть свет ислама и любовь Мевляны пребудет с вам!", - Доктор Джелаладдин Мухаммед Бакир Челеби. (См. также сайт семьи Челеби (англ.))
Будем надеяться, что сын и преемник доктора Челеби Фарук Хамдам Челеби (Farûq Hamdam Chelebi) продолжит устремления своего отца с целью защиты и регулирования этой прекрасной традиции.
Я убежден, что если бы Сулейман Деде был жив сегодня (Пусть Бог благословит его душу!), он был бы очень рад видеть создание таких усовершенствованных стандартов для Мевлеви. Это должно помочь традиции Мевлеви, традиции Хазрати Мевляна Джелаладдин Руми (Пусть Бог возрадуется за него!), не только выжить, inshâ 'llâh ("Если будет на то Божья воля!"), но и процветать дальше на более крепком фундаменте, приглашая всех войти в розовый сад божественной любви.