Родитель
Сначала оно появилось: синее, липкое, сморщенное и плюхнулось мне на руки. Потом оно орало по ночам, и чтобы его успокоить приходилось кататься на машине по пустым темным улицам малознакомого города. Затем оно стало ползать по дому, хватаясь за все, что попадалось на пути. Потом заговорило и начало приставать с назойливыми вопросами. Тут то и произошла эта история.
Даша игралась наверху в своей комнате. А я внизу смотрел телевизор. Вдруг слышу: “Папа, папа!”, - зовет меня. А тут, как раз, второй тайм начинается. Думаю - голос нормальный, не плачет, не кричит, опять небось медведя запеленала и мне показать хочет.
Через две минуты снова - папа, да папа! Хотел пойти, а тут штрафной, причем почти по центру. Надо будет, еще позовет.
Не забили, игра вроде успокоилась. Я лег и накрылся пледом.
“Папа! Папа!”. Ну ешь - моешь! Из-под одеяла вылезать, мягко говоря, не хочется.
“Паа-па!”, - да что такое! Чего бабушка к ней не подойдет, она же там, тоже наверху.
“Мама! Мам, спроси чего ей надо!”. Слышу - пошла, разговаривают, все живы.
“Мам, ну что там у нее случилось?”.
“Ничего, все нормально, играется”.
Ну и слава Богу, - думаю и накрываю ноги подушками. Холодина, блин!
“Па-а-паа! Папоська!”. Нет, ты посмотри какой противный ребенок! - это была первая реакция. А вторая, уже мягче - А как нежно-то, ‘папоська’! А я лежу! Иду, доча моя, иду!
Что это? За что?!! За что удалили? Да это же был чистый подкат!
Валюсь в отчаянии на диван и, скрежеща зубами, смотрю как 11 уродов, с помощью продажного судьи, терзают мою обескровленную команду.
Все, матч закончен - 1:3. Телевизор выключен, в доме тихо, спокойно, все угомонились. Закрываю глаза, чтобы отдохнуть. Но какой там отдых - два гола на последних минутах! И на лестнице какой-то шорох. Шаги: топ-пауза-топ-вздох-топ-хмык-топ. Стихло. И вдруг плач: горький-горький, сердечный, детский!
“Папа, ты посему не плисол? Дася папоську звала-звала, а он не плисол!”. Навзрыд.
Конечно в охапку, конечно целовать, успокаивать, просить прощения. Но поздно.
С тех пор не сосчитать сколько раз будил меня ночью плач двухлетней Даши. Пяти-десяти-пятнадцатилетняя в это время, к счастью, мирно спала за стенкой. Но та, маленькая, до сих пор плачет. И чем дальше, тем чаще.