Первый раз "кормящая мать", или издержки домашнего птицеводства
Было это уже давным-давно.
Я тогда училась в школе - конец восьмого класса, весна.
Экзамены, зубрёжка. Перевод в 9 класс. Всё очень и очень серьёзно, не до глупостей.
И вот, пока я готовлюсь и сдаю экзамены, добрая моя мамочка подбирает на улице...
Нет, любители котиков, это был не котик! И не пёсик, потому что пёсик у нас тогда уже был. Добрая мамочка подбирает на улице... Ну... Ну, кто же догадается первым?!
Нет, это был не хомячок, не белочка, и не волнистый попугайчик.
Чёрт, я не дождусь уже, когда вы догадаетесь!
Короче, добрая мамочка подбирает ворону!
Ага, самую натуральную ворону-слётка, находящуюся в том самом нежном возрасте, когда вороны ещё не научились толком летать, но выпрыгивают из гнезда и перемещаются по веткам и заборам за своими пернатыми родителями в ожидании кормёжки.
В общем, прихожу я однажды домой и вижу картину маслом: на кухне на спинке стула сидит пернатое чудовище, полуприкрыв глазки белесоватыми плёночками, и периодически разевает клювастую пасть, куда жалостливая моя мамочка закладывает мелко нарезанное сырое мясо, и вокруг этой идиллии на полу лежат газеты густо покрытые отборным вороньим помётом.
Живописное начало.
Всю первую неделю птичка жила рядом с холодильником. Не в такой уж и большой кухне - скорее длинной, чем широкой, когда между столом, стоящим у стены, и кухонным гарнитуром напротив вполне могут разойтись плечом к плечу два очень стройных человека. Спала животина в большой коробке, а рассвет встречала радостными трелями, отчаянно призывая хоть кого-нибудь, чтобы срочно положили сырого мяса в её, птичкину, бездонную утробу.
Впрочем, орало существо практически постоянно и стремилось к постоянному перемещению в пространстве. Правда выше и дальше спинки стула перелёты-перепрыги были ограничены верёвкой, соединяющий ногу птички с батареей, только эта верёвка, к сожалению, совершенно не мешала удобрять окрестности качественным и крепким, как цемент, гуано. Причём расстеленные повсюду газеты почти не помогали, так как вороны - умнейшие птицы и легко обучаются всяческим кунштюкам.
Когда птичка была голодна, а это состояние было практически перманентным, она становилась гладкой и какой-то длинной, словно превращалась в обрубок толстой кривой ветки, плотно оклеенной серыми перьями и оканчивающейся с одной стороны хищным клювом, а с другой - неряшливой перьевой метёлкой. Вид у этого обрубка был совсем недобрым. Когда же птичка была сыта, то есть примерно первые полчаса после кормления, она распушалась, притворяясь мохнатым серым мячиком, из которого торчит кривой чёрный гвоздь.
Уже на второй день у птички появилось имя - Гриша. Но он это был или она, узнать нам было не суждено. На Гришу же оно отзывалось только во время кормления.
Можно сказать, что жизнь пернатого монстра была сытой, но довольно скучной. Зато жизнь бывших законных обитателей квартиры, включая собаку, резко осложнилась невозможностью свободно и в любое время пользоваться кухней по назначению - птичка непрестанно следила за входящими и всячески пыталась привлечь к себе внимание.
В выходные родители наконец поехали на дачу и увезли монстра с собой - растущему пернатому организму срочно требовался свежий подмосковный воздух и новые впечатления. По правде говоря, в московской квартире с этим организмом свежего воздуха никому уже не хватало - несмотря на тёплые майские дни окна открывать было категорически запрещено во избежание падения птички с высоты шестого этажа.
Итак, Гришу торжественно вывезли на дачу, где он (пускай теперь будет он) остался на попечении бабушки. Но ровно через неделю бабушка дошла-таки до сторожки и позвонила в Москву, чтобы сообщить, что жизнь её с Гришей не задалась, и она совершенно ничего не успевает делать в саду и на огороде, потому что тратит всё время на кормление Гриши и уборку его продуктов жизнедеятельности. И она бы давно выпустила Гришу на вольные хлеба, но обилие кошек в округе и совершеннейшее неумение Гриши летать удерживают её от этого шага. А потому требуется или забрать Гришу обратно в душную московскую квартиру или срочно откомандировать для Гриши другую няньку.
Как вы уже догадываетесь, у родителей нашлась уважительная причина не ехать на дачу - путёвка на черноморский берег Абхазии жгла им руки, но не совесть, а у меня, как назло, начались каникулы, поэтому единственной кандидатурой на роль няньки оказалась я.
В принципе, поехать летом на дачу я собиралась - у нас там всегда была очень тёплая компания, годная и для поездок на озеро, и для разжигания "непионерских" ночных костров в лесу, и для баттлов по настольному теннису, и прочих настольно-застольных игр. В общем, лето всегда было веселым, и в мои планы совершенно не входило обихаживание вороны. Теперь же выбора у меня не было, поэтому что Гриша в буквальном смысле слова был посажен мне на шею, точнее, на плечо.
Поскольку вся власть и все обязанности в отношении приблудной вороны были возложены теперь на меня, я решительно выделила птичке отдельное помещение - маленькую мансардную комнатку, где пернатое чудище имело достаточно простора для передвижения и не требовало постоянного присмотра - только дверь надо было закрывать поплотнее. Убираться в этом импровизированном вольере тоже можно было всего раз в день. Но полностью лишить животное свежего воздуха и общения с людьми у меня не получилось - кормление и обязательное выгуливание происходили внизу.
Режим Гришиной жизни радикально повлиял на мой привычный дачный распорядок дня. И если раньше я могла гулять до утра, спать до полудня, чтобы проснувшись, вновь уходить в народ, то теперь я вынуждена была просыпаться ни свет ни заря под Гришины истошные вопли, спускать его вниз, кормить, выгуливать под присмотром на травке, после чего опять возвращать в "вольер". И так несколько раз на дню.
Постепенно мы перешли от кормления каждые два часа к более редким, но не менее обильным приёмам пищи, что наконец позволило мне периодически покидать боевой пост. Но часы постоянно тикали на руке, отмеряя минуты свободы.
Друзья, конечно, были несколько удивлены такой моей внезапной привязанностью к дому, но тактично не спрашивали о причине, потому что все знали по себе - каждого могут постигнуть репрессии со стороны старшего поколения в виде прополки, полива и всяческого прочего рабства на восьми сотках. Я же раскрывать истинную причину не спешила. Потому что знать кому-либо, что ты, как дурак, сидишь дома из-за какой-то вороны, совершенно не обязательно.
Но тайны редко остаются тайнами. И эта прожила недолго.
В один из дней, когда я очередной раз вырвалась из своей орнитологической тюрьмы, и когда до окончания свободы оставалось по моим расчётам не меньше часа, на горизонте показалась... ты-ды-ды-дын... бабушка, взволнованно, громко и хорошо поставленным голосом объявившая: "Милочка! Иди домой скорее! Кормить пора! Гриша кричит!"
Немая сцена была почище финальной в "Ревизоре".
Друзья-приятели мои, разинув рты, глядели поочерёдно на меня, на бабушку за забором, потом опять на меня...
А вы что бы подумали в такой ситуации?
Вот так внезапно в 14 лет я официально выступила в роли кормящей матери некоего кричащего Гриши.
Потом, конечно, все по очереди заходили смотреть на Гришу, проверяя мои объяснения о вороне и долге юного натуралиста, но осадочек всё равно остался.
P,S.
Всё лето Гриша провёл на даче. Укрупнился, обнаглел сверх всякой меры, привык к персональной комнате и категорически отказывался помещаться в самую большую клетку, которую удалось найти в зоомагазине. Закончилось это для Гриши трагически.
Однажды прекрасным солнечным сентябрьским днём мы столкнулись с отцом у входной двери. Я пришла из школы, он пораньше вернулся с работы, и мы зашли с ним в квартиру вместе. Навстречу нам вышла заплаканная мамочка и на испуганный хоровой возглас "что случилось?!" сообщила, что Гриша нас покинул, переместившись в птичий рай. Далее следовал подробный рассказ о том, что она готовила промышленные запасы баклажанной икры, а Гриша, решив поучаствовать в процессе, перелетел со стула прямо в глубокую кастрюлю с кипящим на плите деликатесом.
Нам с отцом было очень трудно сдержать непроизвольно расплывающиеся на лицах довольные улыбки, при этом отец, не удержавшись, даже потёр руки, чем ещё больше расстроил мамочку.
Нет, не подумайте, что мы были уж такие жестокие. Гришу было, в общем-то, жалко, но ... почему-то не очень.
Я тогда училась в школе - конец восьмого класса, весна.
Экзамены, зубрёжка. Перевод в 9 класс. Всё очень и очень серьёзно, не до глупостей.
И вот, пока я готовлюсь и сдаю экзамены, добрая моя мамочка подбирает на улице...
Нет, любители котиков, это был не котик! И не пёсик, потому что пёсик у нас тогда уже был. Добрая мамочка подбирает на улице... Ну... Ну, кто же догадается первым?!
Нет, это был не хомячок, не белочка, и не волнистый попугайчик.
Чёрт, я не дождусь уже, когда вы догадаетесь!
Короче, добрая мамочка подбирает ворону!
Ага, самую натуральную ворону-слётка, находящуюся в том самом нежном возрасте, когда вороны ещё не научились толком летать, но выпрыгивают из гнезда и перемещаются по веткам и заборам за своими пернатыми родителями в ожидании кормёжки.
В общем, прихожу я однажды домой и вижу картину маслом: на кухне на спинке стула сидит пернатое чудовище, полуприкрыв глазки белесоватыми плёночками, и периодически разевает клювастую пасть, куда жалостливая моя мамочка закладывает мелко нарезанное сырое мясо, и вокруг этой идиллии на полу лежат газеты густо покрытые отборным вороньим помётом.
Живописное начало.
Всю первую неделю птичка жила рядом с холодильником. Не в такой уж и большой кухне - скорее длинной, чем широкой, когда между столом, стоящим у стены, и кухонным гарнитуром напротив вполне могут разойтись плечом к плечу два очень стройных человека. Спала животина в большой коробке, а рассвет встречала радостными трелями, отчаянно призывая хоть кого-нибудь, чтобы срочно положили сырого мяса в её, птичкину, бездонную утробу.
Впрочем, орало существо практически постоянно и стремилось к постоянному перемещению в пространстве. Правда выше и дальше спинки стула перелёты-перепрыги были ограничены верёвкой, соединяющий ногу птички с батареей, только эта верёвка, к сожалению, совершенно не мешала удобрять окрестности качественным и крепким, как цемент, гуано. Причём расстеленные повсюду газеты почти не помогали, так как вороны - умнейшие птицы и легко обучаются всяческим кунштюкам.
Когда птичка была голодна, а это состояние было практически перманентным, она становилась гладкой и какой-то длинной, словно превращалась в обрубок толстой кривой ветки, плотно оклеенной серыми перьями и оканчивающейся с одной стороны хищным клювом, а с другой - неряшливой перьевой метёлкой. Вид у этого обрубка был совсем недобрым. Когда же птичка была сыта, то есть примерно первые полчаса после кормления, она распушалась, притворяясь мохнатым серым мячиком, из которого торчит кривой чёрный гвоздь.
Уже на второй день у птички появилось имя - Гриша. Но он это был или она, узнать нам было не суждено. На Гришу же оно отзывалось только во время кормления.
Можно сказать, что жизнь пернатого монстра была сытой, но довольно скучной. Зато жизнь бывших законных обитателей квартиры, включая собаку, резко осложнилась невозможностью свободно и в любое время пользоваться кухней по назначению - птичка непрестанно следила за входящими и всячески пыталась привлечь к себе внимание.
В выходные родители наконец поехали на дачу и увезли монстра с собой - растущему пернатому организму срочно требовался свежий подмосковный воздух и новые впечатления. По правде говоря, в московской квартире с этим организмом свежего воздуха никому уже не хватало - несмотря на тёплые майские дни окна открывать было категорически запрещено во избежание падения птички с высоты шестого этажа.
Итак, Гришу торжественно вывезли на дачу, где он (пускай теперь будет он) остался на попечении бабушки. Но ровно через неделю бабушка дошла-таки до сторожки и позвонила в Москву, чтобы сообщить, что жизнь её с Гришей не задалась, и она совершенно ничего не успевает делать в саду и на огороде, потому что тратит всё время на кормление Гриши и уборку его продуктов жизнедеятельности. И она бы давно выпустила Гришу на вольные хлеба, но обилие кошек в округе и совершеннейшее неумение Гриши летать удерживают её от этого шага. А потому требуется или забрать Гришу обратно в душную московскую квартиру или срочно откомандировать для Гриши другую няньку.
Как вы уже догадываетесь, у родителей нашлась уважительная причина не ехать на дачу - путёвка на черноморский берег Абхазии жгла им руки, но не совесть, а у меня, как назло, начались каникулы, поэтому единственной кандидатурой на роль няньки оказалась я.
В принципе, поехать летом на дачу я собиралась - у нас там всегда была очень тёплая компания, годная и для поездок на озеро, и для разжигания "непионерских" ночных костров в лесу, и для баттлов по настольному теннису, и прочих настольно-застольных игр. В общем, лето всегда было веселым, и в мои планы совершенно не входило обихаживание вороны. Теперь же выбора у меня не было, поэтому что Гриша в буквальном смысле слова был посажен мне на шею, точнее, на плечо.
Поскольку вся власть и все обязанности в отношении приблудной вороны были возложены теперь на меня, я решительно выделила птичке отдельное помещение - маленькую мансардную комнатку, где пернатое чудище имело достаточно простора для передвижения и не требовало постоянного присмотра - только дверь надо было закрывать поплотнее. Убираться в этом импровизированном вольере тоже можно было всего раз в день. Но полностью лишить животное свежего воздуха и общения с людьми у меня не получилось - кормление и обязательное выгуливание происходили внизу.
Режим Гришиной жизни радикально повлиял на мой привычный дачный распорядок дня. И если раньше я могла гулять до утра, спать до полудня, чтобы проснувшись, вновь уходить в народ, то теперь я вынуждена была просыпаться ни свет ни заря под Гришины истошные вопли, спускать его вниз, кормить, выгуливать под присмотром на травке, после чего опять возвращать в "вольер". И так несколько раз на дню.
Постепенно мы перешли от кормления каждые два часа к более редким, но не менее обильным приёмам пищи, что наконец позволило мне периодически покидать боевой пост. Но часы постоянно тикали на руке, отмеряя минуты свободы.
Друзья, конечно, были несколько удивлены такой моей внезапной привязанностью к дому, но тактично не спрашивали о причине, потому что все знали по себе - каждого могут постигнуть репрессии со стороны старшего поколения в виде прополки, полива и всяческого прочего рабства на восьми сотках. Я же раскрывать истинную причину не спешила. Потому что знать кому-либо, что ты, как дурак, сидишь дома из-за какой-то вороны, совершенно не обязательно.
Но тайны редко остаются тайнами. И эта прожила недолго.
В один из дней, когда я очередной раз вырвалась из своей орнитологической тюрьмы, и когда до окончания свободы оставалось по моим расчётам не меньше часа, на горизонте показалась... ты-ды-ды-дын... бабушка, взволнованно, громко и хорошо поставленным голосом объявившая: "Милочка! Иди домой скорее! Кормить пора! Гриша кричит!"
Немая сцена была почище финальной в "Ревизоре".
Друзья-приятели мои, разинув рты, глядели поочерёдно на меня, на бабушку за забором, потом опять на меня...
А вы что бы подумали в такой ситуации?
Вот так внезапно в 14 лет я официально выступила в роли кормящей матери некоего кричащего Гриши.
Потом, конечно, все по очереди заходили смотреть на Гришу, проверяя мои объяснения о вороне и долге юного натуралиста, но осадочек всё равно остался.
P,S.
Всё лето Гриша провёл на даче. Укрупнился, обнаглел сверх всякой меры, привык к персональной комнате и категорически отказывался помещаться в самую большую клетку, которую удалось найти в зоомагазине. Закончилось это для Гриши трагически.
Однажды прекрасным солнечным сентябрьским днём мы столкнулись с отцом у входной двери. Я пришла из школы, он пораньше вернулся с работы, и мы зашли с ним в квартиру вместе. Навстречу нам вышла заплаканная мамочка и на испуганный хоровой возглас "что случилось?!" сообщила, что Гриша нас покинул, переместившись в птичий рай. Далее следовал подробный рассказ о том, что она готовила промышленные запасы баклажанной икры, а Гриша, решив поучаствовать в процессе, перелетел со стула прямо в глубокую кастрюлю с кипящим на плите деликатесом.
Нам с отцом было очень трудно сдержать непроизвольно расплывающиеся на лицах довольные улыбки, при этом отец, не удержавшись, даже потёр руки, чем ещё больше расстроил мамочку.
Нет, не подумайте, что мы были уж такие жестокие. Гришу было, в общем-то, жалко, но ... почему-то не очень.