Отрочество. Часть 24
Продолжение главы III. Отрочество.
См. Часть 1 - 10, 11 - 20, 21, 22, 23.
См. также главы:
Глава I. Довоенное детство. Части 1 - 15.
Глава II. Военное детство. Части 1 - 20.
басни Крылова
Когда мы проходили басни Крылова, мой дедушка весьма оживился. Оказывается, он много басен знал наизусть. Знали их и мама, и папа. Наверное они были в школьных программах их времен тоже. Мне они нравились, и я выучил наизусть не одну басню. Каждую из них дома слушали с удовольствием. Иногда даже просили повторить. Временами поправляли или говорили, что я не там делаю ударение.
Мне было жалко попрыгунью-стрекозу из басни «Стрекоза и Муравей», а трудолюбивый муравей казался мне чрезмерно жестоким:
- Ты все пела?
Это дело.
Так пойди же, попляши.
Вдруг мама, подумав, сказала.
- Все эти басни есть у Лафонтена, французского баснописца. Крылов их в основном переводил.
Я с удивлением посмотрел на маму.
- Да-да, - сказала она, - но переводы хорошие.
Я так и не понял тогда, Крылов - баснописец или переводчик басен? И сейчас не знаю точно. Наверное, все-таки, он переводил Лафонтена, но как любой талантливый переводчик, внес много своего.
горе от ума
Российская история первой половины 19 века с ее глубокой неудовлетворенностью самодержавным строем, вылившейся в декабристский мятеж в 1925 году, когда многие ощутили внезапно дух свободы, поражение декабристов, длительный период наступившей реакции, существовали для меня как-то абстрактно. Я знал, что было много просвещенных людей, стремившихся к реформам, были реакцуионеры, душившие свободу, но почему-то и те, и другие образовывали один «высший свет», танцевали на одних и тех же балах, посещали одни и те же салоны, интриговали, служили в привилегированных полках, участвовали в войнах в офицерских чинах, дрались на дуэлях.
Вот это ощущение узости слоя людей, творивших историю России, прошло после моего знакомства с комедией А.С. Грибоедова «Горе от ума». Там была мастерски показана изнанка этого общества. И мне очень нравился стих Грибоедова. Он легко запоминался, и буквально недели за две я знал уже наизусть минимум треть комедии. Конечно, я подмечал фразы, щекотавшие мой интерес к женскому полу: «Она не родила, но по расчету, по моему, должна родить». Конечно, мне нравились крылатые выражения: «Ах, боже мой, что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» Но конечно, не только это определяло мое восхищение поэмой. Чацкий с его пылким чувством на время стал моим кумиром: «Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.Бегу, не оглянусь. Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувства уголок. Карету мне, карету!»
Байрон: Чайлд-Гарольд
Мы не изучали творчество Дж. Г. Байрона на уроках литературы, но, видимо, Инна Викторовна, не могла совсем опустить творчество великого английского поэта. Она вкратце рассказала о его необычной биографии и так же вкратце о герое его поэмы - Чайлд-Гарольде. Но ни одной строфы почему-то прочитано не было. Пришлось мне взять в юношеском зале Байрона и прочитать про Байрона более подробно. Тогда я понял, насколько необычен он был в свое время и каким «опасным» персонажем был Чайлд Гарольд. Поэт прославляет природу тех мест, где сам побывал и историю этих стран, при этом Байрон превозносит героизм народов, пытающихся освободится от угнетения. Он призывает их к сопротивлению, к борьбе - и именно это составляет основной пафос его поэмы.
У меня не такой английский, чтобы я мог читать Байрона в подлиннике, и я завидую тебе, мой потомок, для которого английский язык почти родной, и ты сможешь читать Байрона по-английски. Правда я сожалею, что ты не оценишь должным образом красоту руссеого языка, языка Пушкина и Лермонтова.
Когда я впоследствии прочитал замечательный перевод Вильгельма Левика поэмы «Паломничество Чайлд -Гарольда» и понял, почему Пушкин так увлекался Байроном и даже переводил на русский язык его стихи.
южные поэмы
Южные поэмы Пушкина «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыгане» я прочитал на одном дыхании. У меня дома был большой том сочинений Пушкина, где все это было, и я, не отрываясь прочел этот том от корки до корки. Нелья сказать, что я его не открывал раньше. Открывал и читал. Но никогда не читал взахлеб, как сейчас. А сейчас появилось чувство, которое не давало отрваться от пушкинского стиха. Я читал эти поэмы и перечитывал. Так получилось, видимо, это было связано со школьной программой, так что не было случайным, но прочитал я южные поэмы после Байрона, и Байрона уже читать больше не хотелось. Только Пушкина. Любовь к его стихам осталась у меня на всю жизнь. Герои поэм Пушкина навсегда остались в моей памяти, и они живут вместе со мной. Они в моем восприятии мира. Иногда я чувствую окружающий меня мир так, как чувствовали бы они, и я даже понимаю это.
Евгений Онегин
«Евгения Онегина» я уже читал года за два-за три до этого, но он тогда не оставил во мне никакого следа, видно, не дорос я еще тогда. А теперь, в восьмом классе я взглянул на эту поэму совершенно другими глазами. Не только музыка стиха, но и содержание поэмы произвели на меня сильнейшее впечатление. Я взглянул на Онегина как на человека, жившего в моем городе всего 120 лет назад.
Он даже на балет ходил в тот же театр, что и я, и восхищался там искусством балета и и пластикой балерин:
- И влруг - прыжок, и вдруг - летит. Лети, как пух, от уст эола. То стан совьет, то разовьет и быстро ножкой ножку бьет.
Я проникся его взглядами, почувствовал его скуку и его проснувшуюся, но запоздавшую любовь к Татьяне. Ленский по пылкости чувств был мне, конечно, ближе, но как он посмел дать убить себя?! Татьяна же вызвала во мне восхищение своей смелостью и возвышенностью чувств, а потом, в конце поэмы своей верностью. Перечитывая по многу раз отдельные главы, я постепенно выучивал поэму и, в конце концов, довольно быстро знал ее наизусть. Даже на школьном вечере прочел сон Татьяны, причем очень беспокоился, как воспримут любовную сцену, когда Онегин слагает Татьяну на шаткую скамью и клонит голову свою к ней на плечо:
И страшно ей; и торопливо Татьяна силится бежать: Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: Не может; дверь толкнул Евгений: И взорам адских привидений Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех, Копыты, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, Усы, кровавы языки,Рога и пальцы костяные, Все указует на нее, И все кричат: мое! мое!
Мое! - сказал Евгений грозно, И шайка вся сокрылась вдруг; Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг; Онегин тихо увлекает Татьяну в угол и слагает Ее на шаткую скамью И клонит голову свою К ней на плечо; вдруг Ольга входит, За нею Ленский; свет блеснул; Онегин руку замахнул, И дико он очами бродит, И незваных гостей бранит; Татьяна чуть жива лежит.
Я прочел эти строки, как в тумане, представляя себе воочию эту любовную картину, но после вечера никто ничего мне про эту сцену не сказал и никто ни в чем не упрекнул.
Борис Годунов
Я с упоением читал и стихи, и прозу Пушкина. И, наконец, дело дошло до пьесы. До «Бориса Годунова» я вообще пьес не читал. Мне это казалось скучным. Смотреть в театре - другое дело. Но в Пушкина я как бы вчитался и был потрясен образами, которые он создал. Но вот в данный момент я вижу не Бориса и не Лжедмитрия, а Пимена, летописца:
Еще одно, последнее сказанье -
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному.
Недаром многих лет свидетелем господь меня поставил
И книжному искусству вразумил.
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд, усердный, безымянный.
Засветит он, как я, свою лампаду
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет...
Я задумался, может быть впервые, о том, что такое история, исторические факты.
Вот то, что напишет Пимен, то и останется в памяти потомков. Удивительно! Не правда ли?
за ним несется всадник медный на звонко-скачущем коне
З несколько лет жизни в Ленинграде я уже привык к тому, что почти каждый год случаются наводнения. Ветер с Финского залива гонит воду обратно в Неву, и уровень воды поднимается выше ординара. Эти необычным словом обозначали тот уровень, где вода стоит всегда. По радио начинали передавать сводки. Потом затапливало подвалы домов в некоторых районах.
Но это были рядовые наводнения. Пушкин описал наводнение 1924 года, которое было катастрофическим. Мама рассказывала, что и в 1924 году тоже произошло весьма сильное наводнение, хотя и слабее, чем 100 лет назад. Но с какой любовью Пушкин пишет о моем родном городе!
По оживлённым берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен. Корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся.
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелёными садами
Её покрылись острова…
Красуйся град Петров
И стой неколебимо, как Россия.
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Главным героем поэмы я видел, конечно не жалкого Евгения, сошедшего с ума, а Петра Великого, моего героя той поры. Петр идит на бронзовом коне, и он не боится наводнения.
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою,
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
И еще:
О, мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Я не мог пройти мимо чеканных строк Пушкина о Петре Великом, граде Петрове и замечательном образе коня то «звонко-скачущего», то скачущего «с тяжелым топотом».
Эту поэму Пушкина я тоже прочел на школьном вечере наизусть. Правда не всю, а только большой отрывок, потому что она слишком длинна для одного вечера.
Продолжение следует
См. Часть 1 - 10, 11 - 20, 21, 22, 23.
См. также главы:
Глава I. Довоенное детство. Части 1 - 15.
Глава II. Военное детство. Части 1 - 20.
басни Крылова
Когда мы проходили басни Крылова, мой дедушка весьма оживился. Оказывается, он много басен знал наизусть. Знали их и мама, и папа. Наверное они были в школьных программах их времен тоже. Мне они нравились, и я выучил наизусть не одну басню. Каждую из них дома слушали с удовольствием. Иногда даже просили повторить. Временами поправляли или говорили, что я не там делаю ударение.
Мне было жалко попрыгунью-стрекозу из басни «Стрекоза и Муравей», а трудолюбивый муравей казался мне чрезмерно жестоким:
- Ты все пела?
Это дело.
Так пойди же, попляши.
Вдруг мама, подумав, сказала.
- Все эти басни есть у Лафонтена, французского баснописца. Крылов их в основном переводил.
Я с удивлением посмотрел на маму.
- Да-да, - сказала она, - но переводы хорошие.
Я так и не понял тогда, Крылов - баснописец или переводчик басен? И сейчас не знаю точно. Наверное, все-таки, он переводил Лафонтена, но как любой талантливый переводчик, внес много своего.
горе от ума
Российская история первой половины 19 века с ее глубокой неудовлетворенностью самодержавным строем, вылившейся в декабристский мятеж в 1925 году, когда многие ощутили внезапно дух свободы, поражение декабристов, длительный период наступившей реакции, существовали для меня как-то абстрактно. Я знал, что было много просвещенных людей, стремившихся к реформам, были реакцуионеры, душившие свободу, но почему-то и те, и другие образовывали один «высший свет», танцевали на одних и тех же балах, посещали одни и те же салоны, интриговали, служили в привилегированных полках, участвовали в войнах в офицерских чинах, дрались на дуэлях.
Вот это ощущение узости слоя людей, творивших историю России, прошло после моего знакомства с комедией А.С. Грибоедова «Горе от ума». Там была мастерски показана изнанка этого общества. И мне очень нравился стих Грибоедова. Он легко запоминался, и буквально недели за две я знал уже наизусть минимум треть комедии. Конечно, я подмечал фразы, щекотавшие мой интерес к женскому полу: «Она не родила, но по расчету, по моему, должна родить». Конечно, мне нравились крылатые выражения: «Ах, боже мой, что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» Но конечно, не только это определяло мое восхищение поэмой. Чацкий с его пылким чувством на время стал моим кумиром: «Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.Бегу, не оглянусь. Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувства уголок. Карету мне, карету!»
Байрон: Чайлд-Гарольд
Мы не изучали творчество Дж. Г. Байрона на уроках литературы, но, видимо, Инна Викторовна, не могла совсем опустить творчество великого английского поэта. Она вкратце рассказала о его необычной биографии и так же вкратце о герое его поэмы - Чайлд-Гарольде. Но ни одной строфы почему-то прочитано не было. Пришлось мне взять в юношеском зале Байрона и прочитать про Байрона более подробно. Тогда я понял, насколько необычен он был в свое время и каким «опасным» персонажем был Чайлд Гарольд. Поэт прославляет природу тех мест, где сам побывал и историю этих стран, при этом Байрон превозносит героизм народов, пытающихся освободится от угнетения. Он призывает их к сопротивлению, к борьбе - и именно это составляет основной пафос его поэмы.
У меня не такой английский, чтобы я мог читать Байрона в подлиннике, и я завидую тебе, мой потомок, для которого английский язык почти родной, и ты сможешь читать Байрона по-английски. Правда я сожалею, что ты не оценишь должным образом красоту руссеого языка, языка Пушкина и Лермонтова.
Когда я впоследствии прочитал замечательный перевод Вильгельма Левика поэмы «Паломничество Чайлд -Гарольда» и понял, почему Пушкин так увлекался Байроном и даже переводил на русский язык его стихи.
южные поэмы
Южные поэмы Пушкина «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыгане» я прочитал на одном дыхании. У меня дома был большой том сочинений Пушкина, где все это было, и я, не отрываясь прочел этот том от корки до корки. Нелья сказать, что я его не открывал раньше. Открывал и читал. Но никогда не читал взахлеб, как сейчас. А сейчас появилось чувство, которое не давало отрваться от пушкинского стиха. Я читал эти поэмы и перечитывал. Так получилось, видимо, это было связано со школьной программой, так что не было случайным, но прочитал я южные поэмы после Байрона, и Байрона уже читать больше не хотелось. Только Пушкина. Любовь к его стихам осталась у меня на всю жизнь. Герои поэм Пушкина навсегда остались в моей памяти, и они живут вместе со мной. Они в моем восприятии мира. Иногда я чувствую окружающий меня мир так, как чувствовали бы они, и я даже понимаю это.
Евгений Онегин
«Евгения Онегина» я уже читал года за два-за три до этого, но он тогда не оставил во мне никакого следа, видно, не дорос я еще тогда. А теперь, в восьмом классе я взглянул на эту поэму совершенно другими глазами. Не только музыка стиха, но и содержание поэмы произвели на меня сильнейшее впечатление. Я взглянул на Онегина как на человека, жившего в моем городе всего 120 лет назад.
Он даже на балет ходил в тот же театр, что и я, и восхищался там искусством балета и и пластикой балерин:
- И влруг - прыжок, и вдруг - летит. Лети, как пух, от уст эола. То стан совьет, то разовьет и быстро ножкой ножку бьет.
Я проникся его взглядами, почувствовал его скуку и его проснувшуюся, но запоздавшую любовь к Татьяне. Ленский по пылкости чувств был мне, конечно, ближе, но как он посмел дать убить себя?! Татьяна же вызвала во мне восхищение своей смелостью и возвышенностью чувств, а потом, в конце поэмы своей верностью. Перечитывая по многу раз отдельные главы, я постепенно выучивал поэму и, в конце концов, довольно быстро знал ее наизусть. Даже на школьном вечере прочел сон Татьяны, причем очень беспокоился, как воспримут любовную сцену, когда Онегин слагает Татьяну на шаткую скамью и клонит голову свою к ней на плечо:
И страшно ей; и торопливо Татьяна силится бежать: Нельзя никак; нетерпеливо Метаясь, хочет закричать: Не может; дверь толкнул Евгений: И взорам адских привидений Явилась дева; ярый смех Раздался дико; очи всех, Копыты, хоботы кривые, Хвосты хохлатые, клыки, Усы, кровавы языки,Рога и пальцы костяные, Все указует на нее, И все кричат: мое! мое!
Мое! - сказал Евгений грозно, И шайка вся сокрылась вдруг; Осталася во тьме морозной Младая дева с ним сам-друг; Онегин тихо увлекает Татьяну в угол и слагает Ее на шаткую скамью И клонит голову свою К ней на плечо; вдруг Ольга входит, За нею Ленский; свет блеснул; Онегин руку замахнул, И дико он очами бродит, И незваных гостей бранит; Татьяна чуть жива лежит.
Я прочел эти строки, как в тумане, представляя себе воочию эту любовную картину, но после вечера никто ничего мне про эту сцену не сказал и никто ни в чем не упрекнул.
Борис Годунов
Я с упоением читал и стихи, и прозу Пушкина. И, наконец, дело дошло до пьесы. До «Бориса Годунова» я вообще пьес не читал. Мне это казалось скучным. Смотреть в театре - другое дело. Но в Пушкина я как бы вчитался и был потрясен образами, которые он создал. Но вот в данный момент я вижу не Бориса и не Лжедмитрия, а Пимена, летописца:
Еще одно, последнее сказанье -
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному.
Недаром многих лет свидетелем господь меня поставил
И книжному искусству вразумил.
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд, усердный, безымянный.
Засветит он, как я, свою лампаду
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет...
Я задумался, может быть впервые, о том, что такое история, исторические факты.
Вот то, что напишет Пимен, то и останется в памяти потомков. Удивительно! Не правда ли?
за ним несется всадник медный на звонко-скачущем коне
З несколько лет жизни в Ленинграде я уже привык к тому, что почти каждый год случаются наводнения. Ветер с Финского залива гонит воду обратно в Неву, и уровень воды поднимается выше ординара. Эти необычным словом обозначали тот уровень, где вода стоит всегда. По радио начинали передавать сводки. Потом затапливало подвалы домов в некоторых районах.
Но это были рядовые наводнения. Пушкин описал наводнение 1924 года, которое было катастрофическим. Мама рассказывала, что и в 1924 году тоже произошло весьма сильное наводнение, хотя и слабее, чем 100 лет назад. Но с какой любовью Пушкин пишет о моем родном городе!
По оживлённым берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен. Корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся.
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелёными садами
Её покрылись острова…
Красуйся град Петров
И стой неколебимо, как Россия.
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Главным героем поэмы я видел, конечно не жалкого Евгения, сошедшего с ума, а Петра Великого, моего героя той поры. Петр идит на бронзовом коне, и он не боится наводнения.
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою,
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
И еще:
О, мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Я не мог пройти мимо чеканных строк Пушкина о Петре Великом, граде Петрове и замечательном образе коня то «звонко-скачущего», то скачущего «с тяжелым топотом».
Эту поэму Пушкина я тоже прочел на школьном вечере наизусть. Правда не всю, а только большой отрывок, потому что она слишком длинна для одного вечера.
Продолжение следует