Как мы на Сардинии общались
Недавно общались с приземленной итальянкой, которая очень добрая, открытая, дружелюбная и очень простая. Она нас очень хорошо встретила, расцеловала, накормила вкусностями, долго болтала с нами. Проблема была в языке - она по-английски совсем никак, я по-итальянски с грехом пополам, а тут она еще и мешает его со своим диалектом. Но говорить получалось.
Она меня сочувственно спросила, как же живется в России, когда там все время зима. Мне уже надоедает этот стереотип, но я всегда терпеливо объясняю, что в России кроме зимы бывает и лето с 35-градусной жарой, только очень короткое. Для многих это оказывается большим шоком: «Да вы что, бывает и лето? Минус 20 зимой и плюс 35 летом? А у нас в семье все мужчины умерли, замерзнув заживо во вторую мировую в России!». Потом у меня в ход идет второй аргумент - Россия очень большая, и в ней есть разные регионы с разной температурой. Есть регионы вечной мерзлоты, но есть, например, и Сочи, который находится на широте Лазурного побережья Франции. Тут все, конечно, уверенно начинают кивать головой и с трудом пытаются вспомнить, каких же размеров Россия. В школе-то обычно проходят европейскую историю, а там на картах от России только маленький кусочек. Итальянка задумчиво выдала: «Да, точно, Россия же очень большая, там и правда должно быть где-то тепло. Ведь ездят же люди в Хорватию на отдых….» Ее дочка замахала руками и упрекнула : «Мама, ты что, Россия не рядом с Хорватией. Там сначала Италия, потом Хорватия, а Россия - намного, намного дальше».
Когда с уроками географии России было покончено, начался разговор про их жизнь. Она с самого детства живет в своей деревне, численность которой не доходит до 7 тысяч. Рассказывает, как недавно в кафе с караоке, где она работает, приходил итальянец из деревни в ста километрах к северу и просил ее подпеть. А она не смогла: «Ну какой же он смешной, я же его диалект совсем не знаю, я и слова не прочитаю. Это же совсем другой язык». С восторгом рассказывает, как пять лет назад держала пиццерию, но потом прогорела. Я пытаюсь спросить, а что люди делают в этой деревне. Выясняется, что как раз и едят пиццу, но теперь в другой пиццерии - единственной другой на всю деревню. А перед этим, естественно, ходят на аперетиво - единственный хороший бар просто забит молодежью. Я задаюсь вопросом, почему никто не уезжает в крупный город неподалеку (40 минут езды!), а она спрашивает меня: «А зачем?». Я как-то теряюсь, и объяснить, что деревня из трех улиц - это что-то недоделанное и недоразвитое, не могу. Меня поражает, с каким апломбом она восклицает: «Наша земля слишком хороша, чтобы из нее уезжать!».
В общем, проблема была явно не в языке. Слова все известные и предложения ясные, но жизнь все равно непонятна. Ни мне, ни ей.
Она меня сочувственно спросила, как же живется в России, когда там все время зима. Мне уже надоедает этот стереотип, но я всегда терпеливо объясняю, что в России кроме зимы бывает и лето с 35-градусной жарой, только очень короткое. Для многих это оказывается большим шоком: «Да вы что, бывает и лето? Минус 20 зимой и плюс 35 летом? А у нас в семье все мужчины умерли, замерзнув заживо во вторую мировую в России!». Потом у меня в ход идет второй аргумент - Россия очень большая, и в ней есть разные регионы с разной температурой. Есть регионы вечной мерзлоты, но есть, например, и Сочи, который находится на широте Лазурного побережья Франции. Тут все, конечно, уверенно начинают кивать головой и с трудом пытаются вспомнить, каких же размеров Россия. В школе-то обычно проходят европейскую историю, а там на картах от России только маленький кусочек. Итальянка задумчиво выдала: «Да, точно, Россия же очень большая, там и правда должно быть где-то тепло. Ведь ездят же люди в Хорватию на отдых….» Ее дочка замахала руками и упрекнула : «Мама, ты что, Россия не рядом с Хорватией. Там сначала Италия, потом Хорватия, а Россия - намного, намного дальше».
Когда с уроками географии России было покончено, начался разговор про их жизнь. Она с самого детства живет в своей деревне, численность которой не доходит до 7 тысяч. Рассказывает, как недавно в кафе с караоке, где она работает, приходил итальянец из деревни в ста километрах к северу и просил ее подпеть. А она не смогла: «Ну какой же он смешной, я же его диалект совсем не знаю, я и слова не прочитаю. Это же совсем другой язык». С восторгом рассказывает, как пять лет назад держала пиццерию, но потом прогорела. Я пытаюсь спросить, а что люди делают в этой деревне. Выясняется, что как раз и едят пиццу, но теперь в другой пиццерии - единственной другой на всю деревню. А перед этим, естественно, ходят на аперетиво - единственный хороший бар просто забит молодежью. Я задаюсь вопросом, почему никто не уезжает в крупный город неподалеку (40 минут езды!), а она спрашивает меня: «А зачем?». Я как-то теряюсь, и объяснить, что деревня из трех улиц - это что-то недоделанное и недоразвитое, не могу. Меня поражает, с каким апломбом она восклицает: «Наша земля слишком хороша, чтобы из нее уезжать!».
В общем, проблема была явно не в языке. Слова все известные и предложения ясные, но жизнь все равно непонятна. Ни мне, ни ей.