манжетное
Пора привыкнуть к тому, что самые удивительные встречи и самые нужные события происходят спонтанно и не имеют отношения к планированию. Достаточно плыть по течению и улыбаться.
Утром встретила соседку и лицейского завуча, та пригласила на последний в сезоне мюзикл, поставленный бывшими учениками. Эти ребята, срывавшие голоса в спортзале долгими зимними вечерами, мне давно нравятся. И мы пошли - я и Лев Львиное Сердце (кстати, у Чашечкина новое семейное прозвище, прежнее стало ему мало). И вот к чему это привело: первый раз я заплакала, когда отец Джульетты, деспотичный и хамоватый персонаж, уже объявив о ее грядущем замужестве с Парисом, вдруг запел о том, как больно и страшно отцу отпускать свой цветок, свою дочь, в мир чужих мужчин. Он уже старик, его дочь приведет в этот мир новые цветы, и так свершится круговорот жизни.
Я не думаю, что в такой трактовке есть хоть сколько-нибудь нарочитости. Я, наоборот, думаю - как это мне до сих пор не приходило на ум поставить себя на место мужчины, отца девочки. Крайне интересно. Страхи за своего ребенка должны принять (по роли) гипертрофированные формы - и к ним еще прибавится сожаление об утраченной силе и власти; ни одна мать так не устроена, разве только она Алиенора Аквитанская. Но и эта почетная бабушка Европы была слишком занята политикой, чтобы развивать отношения с детьми.
А дети прорастают совсем в другой мир, не тот, который мы для них готовим. У них своя параллельная реальность, свои честь и доблесть, свои вершины для покорения. Чтобы увидеть реальность нового поколения, нужно отказаться от привязанности к своей собственной: либо - либо. Бывает, что веревку принимают за змею, и пока видят змею, не видят веревки, а когда разглядят веревку, исчезает змея. Они никогда не показываются вместе.
Со всей ответственностью: мне очень, очень нравятся это время и это поколение. Что до мюзикла - угадайте, когда я заплакала второй раз.
Во-первых,
любовь длиннее жизни,
во-вторых,
сердца, против фундаментальных законов,
не стареют и не остывают.
Утром встретила соседку и лицейского завуча, та пригласила на последний в сезоне мюзикл, поставленный бывшими учениками. Эти ребята, срывавшие голоса в спортзале долгими зимними вечерами, мне давно нравятся. И мы пошли - я и Лев Львиное Сердце (кстати, у Чашечкина новое семейное прозвище, прежнее стало ему мало). И вот к чему это привело: первый раз я заплакала, когда отец Джульетты, деспотичный и хамоватый персонаж, уже объявив о ее грядущем замужестве с Парисом, вдруг запел о том, как больно и страшно отцу отпускать свой цветок, свою дочь, в мир чужих мужчин. Он уже старик, его дочь приведет в этот мир новые цветы, и так свершится круговорот жизни.
Я не думаю, что в такой трактовке есть хоть сколько-нибудь нарочитости. Я, наоборот, думаю - как это мне до сих пор не приходило на ум поставить себя на место мужчины, отца девочки. Крайне интересно. Страхи за своего ребенка должны принять (по роли) гипертрофированные формы - и к ним еще прибавится сожаление об утраченной силе и власти; ни одна мать так не устроена, разве только она Алиенора Аквитанская. Но и эта почетная бабушка Европы была слишком занята политикой, чтобы развивать отношения с детьми.
А дети прорастают совсем в другой мир, не тот, который мы для них готовим. У них своя параллельная реальность, свои честь и доблесть, свои вершины для покорения. Чтобы увидеть реальность нового поколения, нужно отказаться от привязанности к своей собственной: либо - либо. Бывает, что веревку принимают за змею, и пока видят змею, не видят веревки, а когда разглядят веревку, исчезает змея. Они никогда не показываются вместе.
Со всей ответственностью: мне очень, очень нравятся это время и это поколение. Что до мюзикла - угадайте, когда я заплакала второй раз.
Во-первых,
любовь длиннее жизни,
во-вторых,
сердца, против фундаментальных законов,
не стареют и не остывают.