У жены еще до свадьбы был сибирский Барсик -- одноглазый дачный пират, курощатель сцабак любого размера, змей на завтрак и слепышей на обед. Это после стерилизации. До -- его в руки можно было взять только в холщовых рукавицах. Мне по пьяни после корпоратива попалось у подъезда под ноги что-то мявчее, которое я, под влиянием алкодоброты, машинально приютил -- утром, после гугления выяснилось, самец породы "русская голубая" и "что нам с ним делать?". Т.к. "бездок" и в заводчики нам не упало, а соседи не сознались и правов не заявили -- после избавления от мартовских страданий остался жить у нас под именем Маркиз (про имя -- это меня перед фактом поставили, хотя вел он себя как "любой дворовый Васян"). Теща, царствие ей небесное, повозбухала тогда... Но смирилась. Как я потом узнал -- это был хитрый план. Аналогично микрокролику жены, отданому внезапно незнакомым людям, Маркиз был "утерян" на даче подозрительным способом. Правда, опосля скандала с битьем щачла посуды, дома подозрительным способом образовался похожий на медвежонка "одноименный" серый котенок, который вымахал вот в него:
Склонная к классификации жена опосля гугления "нарекла его нибелунгом", Маркиз 2.0 не возражает, орет белугой под любой закрытой дверью.. Я поржал, но смирился. Теща, царствие ей небесное, тоже не возражает.
Долго ли коротко ли, прогуливались мы как-то по утру по маршруту продмаг и обратно, возле аптеки на крыльце сидело нечто лопоухое, трехцветное, размером с две ладошки. Сказал жене строго "Света, она наверное аптечная, ее кормят, все норм". Моросил легкий дождик, звучало не убедительно. Я впал в предчувствия. Вернулся я после работы... И был поставлен перед фактом.
Звать Муся. Как подобрашка, любит повеселиться, особенно пожрать (в момент постановки факта, была портативнее, а вот ухи были... как щас). Хотя, пребывая в алкодепрессии как в комиксе "Но как же...", переименовал ее в Муху, не осознавая всего свалившегося прямо на дом щастья, даже без всякой алкодоброты: мне тогда предстояло тащить этого которебенка по ветеринарам, разбираться, зачем ей сожгли ухо зеленкой, убеждатсья, что первый поход в платную клинику -- не гарантия выявления лишая ("потертости" у М. в подмышке и за другим ухом обнаружились при подробном визуальном осмотре), и готовиться обкалывать намечающееся котостадо профилактическими уколами, после повторного посещения платной клиники, применяя конвейерное домашнее насилие и впадая в алкопохуизм. Но. Мурчит Муся сразу -- даже в руках ветеринаров мурчала до самой процедуры почистки ухов, оказав в процессе бессмысленное и беспощадное котячье сопротивление и вызвав возгласы "Где любовь, Муся? Где мур-мур?" А мухой летает по квартире... за мухой. "Под мухой" из эндорфинов, робко выходя из алкодепрессии, был я, когда родил ей вереницу имен-эпитетов от "котушечка-шпулечка", до "муша-мухося", "у Муси уси, у Муши уши". Мурлыкатель у нее будь-здоров -- особенно когда утром создает топот котов и внезапно укладывается под бок, вызывая парадоксальный игнор будильника.
Ну и... кто бы сомневался. "Упс... мы снова сделали это!" Я, как уже вошло в традицию, оказался перед фактом. Внезапно:
По оперативной легенде британ-подобран, звать Мартин. Иногда Борман. Чаще Лютер, когда не Кинг. Ест все, любит детей. Характер сложный. Любит мыть моск Мусе (до избавления от мартовских страданий, проходу ей не давал, представляя собой душераздирающее зрелище: жеребец велосипеда, истлевший от спермотоксикоза, орущий басом) Муся, как женщина, делает вид, флиртует, терпит и "кидает". Сам он ведет себя парадоксально: постоянно оценивает угрозу, если кажется, что угрожают, делает кувырок через плечо в нижнюю стойку. Когти на передних лапах потрачены в борьбе с прежними хозяевами-живодерами, которые очевидно нарушили все правила содержания -- "играли руками", применяя немотивированное с т.з. кота домашнее насилие, да и жизнь дворового васяна для... по мнению жены, британского джентльмена не проходит даром. Т.е. сэр Мартин кусается как скотина, если ему показалось, что "уже долго меня гладишь ты уходи". При этом склонен просить прощения, играя со спиной в барашку, но берегов не видит совершенно -- жеппа поднял, место потерял, "давно лежу тут я, проходи прохожий, эй".