Ещё сегодня
Я может быть, потом напишу об этом дне. Наверное напишу. А сейчас просто хочется поставить зарубку - ну так, как узелок завязывают на носовом платке, чтобы не забыть.
Потому что мне уже стало казаться, что ничего этого нет. Ни музыки, ни детей. Что я сижу здесь и играю сама с собой в какую-то очень затянувшуюся, очень скучную, очень жестокую игру. И что всё это не о том...
Но он взмахнул руками, и зазвучала музыка. И дети не сводили с него глаз. Они уже всё знают наизусть, поэтому смотрят на него неотрывно. За их спинами стоят певцы, и голоса их словно большой покойный свод - незыблемый и неизменный. И по канве, по канве, звенит и разрастается, и уже что-то блестит в глазах, уже что-то...
Вспыхивают, одно за другим, деревья. Совсем ещё тёплый воздух обволакивает, будто объятие. Я догоняю поезд, вскакиваю в него - и выдыхаю. И в этом вздохе - о редкость! - нет вины. И нет сомнения.
Трудно.
Потому что мне уже стало казаться, что ничего этого нет. Ни музыки, ни детей. Что я сижу здесь и играю сама с собой в какую-то очень затянувшуюся, очень скучную, очень жестокую игру. И что всё это не о том...
Но он взмахнул руками, и зазвучала музыка. И дети не сводили с него глаз. Они уже всё знают наизусть, поэтому смотрят на него неотрывно. За их спинами стоят певцы, и голоса их словно большой покойный свод - незыблемый и неизменный. И по канве, по канве, звенит и разрастается, и уже что-то блестит в глазах, уже что-то...
Вспыхивают, одно за другим, деревья. Совсем ещё тёплый воздух обволакивает, будто объятие. Я догоняю поезд, вскакиваю в него - и выдыхаю. И в этом вздохе - о редкость! - нет вины. И нет сомнения.
Трудно.