Полет ласточки
Когда переживаешь большую любовь редкими короткими встречами, начинает казаться, что любимый человек соткан из прозрачного вечернего воздуха и сияющей звездами тишины. Что его негромкий голос всегда звучит под аккомпанимент кузнечиков и веселые крики играющих в отдалении детей, а то трудное и страшное, мучительное и волнующее, о чем что мы рассказываем друг другу ночами, отложено на бесконечное время и еще долго-долго не потревожит нашей радости быть вместе.
Когда переживаешь большую любовь, пространство и время встреч сворачиваются в жгут, в воронку, в концентрат, и все, что осталось по краям - до и после - представляется пустой незаселенной территорией с разреженным воздухом и бесцельно понатыканными указателями, основная функция которых - вести тебя по привычной канве обязанностей и событий без необходимости включать обратно аппарат чувств и мыслей к ним относящихся.
Тепло и восхищение, ошеломляющее родство и сходство, простота близости и драгоценная искренность аккумулируются внутри в виде тяжелого, заполненного волшебным эликсиром сосуда, но он намертво заткнут пробкой во избежание извержения, и должно пройти какое-то время, прежде чем накопленная в нем чудесная энергия начнет высвобождаться, питая твою жизнь день за днем до новой встречи, давая силы в самые тяжелые минуты, вызывая улыбку даже при мимолетном воспоминании, ободряя и обещая, поддерживая, направляя и оправдывая.
За несколько дней до её приезда случилось удивительное утро. Было прохладно и пасмурно, воздух был влажен от ночного дождя. Я проснулась в тишине большого дома, и поняла, что я в нем одна. Детей увели гулять, хозяин уехал на рыбалку, а я, выспавшаяся и не чувствующая никакой потребности в работе, умылась, спустилась вниз, приготовила себе кофе с сухариком в пустой кухне и выбралась на крыльцо с видом на лес и с книжкой на коленях. Я пила кофе, читала и молчала. И в этом молчании вдруг начало проступать что-то моё, чего я не слышала давным-давно. Подняв глаза, я увидела в серо-белом, затянутом сплошными облаками небе ласточек. Они то парили, то весело неслись, подхваченные легкими порывами ветра, то вдруг пикировали вниз, чтобы тут же снова взмыть ввысь одним ликующим движением. Их прихотливый, изломанный полет покрывал небо причудливым невидимым узором из непредсказуемых линий, а беспечные голоса прорезали серость воздуха, наполняя его легкостью сиюминутной радости и одновременно отсылая в самые сокровенные и самые любимые мгновения детства. Я долго-долго наблюдала за ними, думая только о том, как я соскучилась по их нежному озорному щебету и стремительным, упругим, почти невесомым телам, словно кружащимся в упоительном танце.
Потом пришла мама, в коляске у неё спал мыш. Ты с кем первым будешь сегодня заниматься - с Маней или с Саней, деловито спросила мама. Ни с кем не буду, с внезапным облегчением ответила я. И пошла наливать себе вторую чашку кофе. Я больше ничего не помню из того дня, только то, что мне было хорошо. Наверное, это и есть отдых.
В другие дни этого приезда мы успели походить за грибами и порыбачить, поиграть в бадминтон и настольный теннис со всеми, кроме моей бабушки и Вани, съесть тонну яблок с нашей яблони, опустошить малинник, подружить кучу детей, поиграть в четыре руки на рояле, построить вигвам, найти клад, увидеть выдру, прочитать много хороших книжек, обалетить девушек сказочным лебединым озером и на мгновение заглянуть в глаза тем, кому это оказалось нужно.
Это лето по-прежнему не очень похоже на лето из условной мечты, слишком много в нем боли и растерянности, слишком много страха, работы, спешки и суеты. Оно рваное и короткое, оно пролетает со скоростью рокового поезда, не тормозящего на поворотах, оно раздирает душу неслучившимися днями и ночами, оно нереально, как любое счастье, которое трудно дается и потому осознается полностью только с большим опозданием. Но оно еще не закончилось. Закончилась только эта глава, и она была прекрасна.
И с днем рожденья тебя, Бегемот.
Когда переживаешь большую любовь, пространство и время встреч сворачиваются в жгут, в воронку, в концентрат, и все, что осталось по краям - до и после - представляется пустой незаселенной территорией с разреженным воздухом и бесцельно понатыканными указателями, основная функция которых - вести тебя по привычной канве обязанностей и событий без необходимости включать обратно аппарат чувств и мыслей к ним относящихся.
Тепло и восхищение, ошеломляющее родство и сходство, простота близости и драгоценная искренность аккумулируются внутри в виде тяжелого, заполненного волшебным эликсиром сосуда, но он намертво заткнут пробкой во избежание извержения, и должно пройти какое-то время, прежде чем накопленная в нем чудесная энергия начнет высвобождаться, питая твою жизнь день за днем до новой встречи, давая силы в самые тяжелые минуты, вызывая улыбку даже при мимолетном воспоминании, ободряя и обещая, поддерживая, направляя и оправдывая.
За несколько дней до её приезда случилось удивительное утро. Было прохладно и пасмурно, воздух был влажен от ночного дождя. Я проснулась в тишине большого дома, и поняла, что я в нем одна. Детей увели гулять, хозяин уехал на рыбалку, а я, выспавшаяся и не чувствующая никакой потребности в работе, умылась, спустилась вниз, приготовила себе кофе с сухариком в пустой кухне и выбралась на крыльцо с видом на лес и с книжкой на коленях. Я пила кофе, читала и молчала. И в этом молчании вдруг начало проступать что-то моё, чего я не слышала давным-давно. Подняв глаза, я увидела в серо-белом, затянутом сплошными облаками небе ласточек. Они то парили, то весело неслись, подхваченные легкими порывами ветра, то вдруг пикировали вниз, чтобы тут же снова взмыть ввысь одним ликующим движением. Их прихотливый, изломанный полет покрывал небо причудливым невидимым узором из непредсказуемых линий, а беспечные голоса прорезали серость воздуха, наполняя его легкостью сиюминутной радости и одновременно отсылая в самые сокровенные и самые любимые мгновения детства. Я долго-долго наблюдала за ними, думая только о том, как я соскучилась по их нежному озорному щебету и стремительным, упругим, почти невесомым телам, словно кружащимся в упоительном танце.
Потом пришла мама, в коляске у неё спал мыш. Ты с кем первым будешь сегодня заниматься - с Маней или с Саней, деловито спросила мама. Ни с кем не буду, с внезапным облегчением ответила я. И пошла наливать себе вторую чашку кофе. Я больше ничего не помню из того дня, только то, что мне было хорошо. Наверное, это и есть отдых.
В другие дни этого приезда мы успели походить за грибами и порыбачить, поиграть в бадминтон и настольный теннис со всеми, кроме моей бабушки и Вани, съесть тонну яблок с нашей яблони, опустошить малинник, подружить кучу детей, поиграть в четыре руки на рояле, построить вигвам, найти клад, увидеть выдру, прочитать много хороших книжек, обалетить девушек сказочным лебединым озером и на мгновение заглянуть в глаза тем, кому это оказалось нужно.
Это лето по-прежнему не очень похоже на лето из условной мечты, слишком много в нем боли и растерянности, слишком много страха, работы, спешки и суеты. Оно рваное и короткое, оно пролетает со скоростью рокового поезда, не тормозящего на поворотах, оно раздирает душу неслучившимися днями и ночами, оно нереально, как любое счастье, которое трудно дается и потому осознается полностью только с большим опозданием. Но оно еще не закончилось. Закончилась только эта глава, и она была прекрасна.
И с днем рожденья тебя, Бегемот.