Лет пять-шесть назад смотрел по итальянскому ТВ документальный фильм с воспоминаниями о Второй Мировой. В нем военная хроника перемежалась с интервью, взятыми у советских ветеранов и тех, кто служил в немецком вермахте, в муссолиниевской армии. Среди прочих был дед из бывших альпийских стрелков. Его снимали на фоне домашней стены, где висел мундир, награды, оружие.
Рассказывал как по писаному: передвижения войск, названия частей... Меня крепко раздражала безличная манера повествования: ни малейших следов оценок режима, пославшего его за тридевять земель. Этос "винтика", размышляющего внутри приказа.
И вдруг... Прозвучал вопрос о друзьях на Восточном фронте. И прежде каменный дед "поплыл".
На его руках при отступлении от Сталинграда (бой под Николаевкой 26 января 1943-го года) от ранения и холода скончался близкий друг, земляк. Они с остатками дивизии Тридентина успели вырваться из окружения, но многие умерли на марше от обморожения и истощенности. Выжившие походили на тени и командование решило эвакуировать их на родину.
Дорогой в поезде этот человек вспоминал, как друг писал письма жене, представлял сцены своего возвращения, клялся, что никогда больше не позволит превратить себя в солдата и просил... "когда кончится ад", чтобы она пришла встречать его на вокзал в любимом белом платье.
Когда поезд прибыл в Тренто, на перроне в толпе встречавших была жена друга. В белом платье.
Впервые вспомнив эту сцену спустя 60 лет, дед заревел. Сначала беззвучно, потом - в голос, пряча лицо в ладонях.
На экране был уже не вояка, бубнящий про долг, а крестьянин с Севера Апеннин, которого мобилизовали, выдернули из привычной жизни и отправили убивать людей, о которых он не имел ни малейшего представления, к которым не испытывал ни ненависти, ни любви.
Он не был романтическим юношей, опьяненным речами аристократа-ницшеанца Д'Аннунцио. Его не трогала пропаганда дуче, вещавшая про античное имперское величие. Просто старался выжить. Испытывая животный страх перед неведомой силой, забросившей миллионы обывателей в чудовищные, трагические обстоятельства.
Ни тогда, ни потом у него в голове не возникало мысли об ответственности за макроисторию. Война воспринималась как космическая катастрофа, стихийный катаклизм, наподобие землетрясения или схода лавины. Тем, кому не удалось уклониться, оставалось держаться друг друга. И надеяться уцелеть в степях, где, по словам британского историка Эдварда Харлета Карра, насмерть схлестнулись "две школы гегелевской логики".
+ + +
Не знаю точно, по мотивам чьего письма сочинял свою "Nikolajevka" миланский рок-кантауторе
Массимо Привьеро. Слышал только, что оно было написано кем-то из числа тех самых альпийских стрелков. Быть может - его автором был
Нуто Ревелли, который после возвращения с Восточного фронта в начале весны 1943-го года создал один из самых крупных антифашистских партизанских отрядов движения "Giustizia e Libertà".
Massimo Priviero - Nikolajevka
Click to view
Ti scrivo dolce vita mia
chissà tu come stai
se ti riscalda il sole
se guardi le tue rose
se pensi ancora a me
il tempo qui non cambia mai
e il vento brucia gli occhi
la neve è così bianca
fa così freddo qui a Nikolajevka
Il capitano dice che
arriva chi ci salverà
ci dice “state in guardia...che il nemico è dappertutto,
il nemico, lui non dorme mai”
e fumo quelle che trovo
e sogno un po' di vino
e poi parlo da solo
e guardo il cielo chiaro
che non tramonta mai, non tramonta mai
e poi vorrei volare via
e poi vorrei volare via
volare fino al fiume
volare fino al Piave
che prima o dopo arriverà
che prima o dopo arriverà
dove nascono le rose
dove vedrò mia madre
e poi... prendere quel treno
che porta a casa tua
e chiederti perdono
di questa vacca guerra
che non è colpa mia
non è colpa mia...non è colpa mia.....