(no subject)
У нас рядом с дачей хотят построить нечто под названием «Солнечный город Незнайки». На НАШЕМ поле. У НАШЕГО леса. Там, куда тетя Зоя ходит за травами, там, где березовый бор, там, где мы гуляем с дочкой и собакой, там, куда я езжу 27 лет из 29. Сейчас в поле в землю вбили колышки. Периодически приходят какие-то мужики с тележками и рубят траву. Пока это все. Я не знаю, кто это строит. Я не знаю, кто позволил это сделать. Я вообще ничего не знаю. Равно как и все, здесь живущие. Паллна, бабушка из соседней деревни, которая пасет в поле коз, говорит, что здесь проложат асфальт. Девочка Настя говорит, что домов будет 600. Дядя Коля говорит, что строит сын Громова. Мы ничего не знаем. Только колышки - как кресты.
Я родилась и выросла в центре Москвы, на Петровке. В этом же доме выросла моя мама. В начале 1990-х родителям предложили выбор: или они сваливают из этой квартиры, или они могут попрощаться с детьми. Родители выбрали первый вариант. Нас выселили в хрущевку на окраине Москвы. После дома рядом с Эрмитажем пятиэтажная коробочка с с/у совмещенным казалась пришельцем - мой дом был на Петровке. Тем не менее, в «коробочке» я прожила 15 лет и даже успела к ней привыкнуть. Потом я вышла замуж и переехала на другую окраину Москвы, по-прежнему считая домом уже родительскую хрущевку. И вот теперь там все перерыли, проложили вокруг дома трубы, уничтожили все зеленые газоны, вырубили деревья.
Я знаю, почему у нас в Кремле тандем. Я знаю, откуда берутся скины и прочие выродки. Они берутся из уничтоженного пространства. Мы - люди, которым нечего терять. У нас нет гнезд - их уничтожают. Нам нечем дорожить. Сквер, хозяйственный магазин, палатка с квасом, церковь, которые были видны из окна твоего дома, завтра могут исчезнуть. Просто так. Пространство, которое сформировало тебя, дало тебе друзей, воспоминания, определило мировоззрение да и целую жизнь, может быть стерто на раз-два. В этом причина наших бед. Я боюсь, я не хочу привыкать к тому дому, где живу сейчас.
Помню, в детстве мы с братом посадили во дворе два маленьких дерева. Через час их придавил «жигуль». Я думала, что убью его владельца. Пока его не было, мы прокололи ему шины, наглухо замазали стекла пластилином, отломали зеркало и выбили фары. И смылись. Это было возмездие. Мы делали это со страхом, но торжествовали от того, что возмездие свершилось.
Мы не выкопаем колышки на дачном поле - они поставят новые. «Они» - это некая аморфная субстанция. Это местоимение никогда не станет именем собственным - нам просто никто никогда не скажет имен. Не из страха или опасений, нет. Просто - а на фига? С другой стороны, а мы что, будем бороться? Нет. Я не знаю, откуда взялись эти люди. Я даже допускаю, что так могут вести себя чужаки, которых ничто не связывает с этой землей. Но это же люди, правда? Их же кто-то родил и растил. Кто, где и как??
В дачном доме полно вещей с Петровки. Он всегда был чем-то незыблемым и нерушимым. Он никогда не менялся. Здесь встречаешь людей, которых видел еще 25 лет назад, и они с тобой здороваются и спрашивают, как дела. Здесь всегда был наш летний параллельный мир, который давал ощущение дома. А мы - мы рано или поздно этот дом покинем. Потому что за забором будут рыть землю и построят солнечныйгороднезнайки. Или торговый центр. Или завод по производству бетона. Или бензоколонку. И выложат все плиткой.
Я радуюсь, что в Кремле сидят те, кто там сидят. Все могло бы быть гораздо хуже.
Я родилась и выросла в центре Москвы, на Петровке. В этом же доме выросла моя мама. В начале 1990-х родителям предложили выбор: или они сваливают из этой квартиры, или они могут попрощаться с детьми. Родители выбрали первый вариант. Нас выселили в хрущевку на окраине Москвы. После дома рядом с Эрмитажем пятиэтажная коробочка с с/у совмещенным казалась пришельцем - мой дом был на Петровке. Тем не менее, в «коробочке» я прожила 15 лет и даже успела к ней привыкнуть. Потом я вышла замуж и переехала на другую окраину Москвы, по-прежнему считая домом уже родительскую хрущевку. И вот теперь там все перерыли, проложили вокруг дома трубы, уничтожили все зеленые газоны, вырубили деревья.
Я знаю, почему у нас в Кремле тандем. Я знаю, откуда берутся скины и прочие выродки. Они берутся из уничтоженного пространства. Мы - люди, которым нечего терять. У нас нет гнезд - их уничтожают. Нам нечем дорожить. Сквер, хозяйственный магазин, палатка с квасом, церковь, которые были видны из окна твоего дома, завтра могут исчезнуть. Просто так. Пространство, которое сформировало тебя, дало тебе друзей, воспоминания, определило мировоззрение да и целую жизнь, может быть стерто на раз-два. В этом причина наших бед. Я боюсь, я не хочу привыкать к тому дому, где живу сейчас.
Помню, в детстве мы с братом посадили во дворе два маленьких дерева. Через час их придавил «жигуль». Я думала, что убью его владельца. Пока его не было, мы прокололи ему шины, наглухо замазали стекла пластилином, отломали зеркало и выбили фары. И смылись. Это было возмездие. Мы делали это со страхом, но торжествовали от того, что возмездие свершилось.
Мы не выкопаем колышки на дачном поле - они поставят новые. «Они» - это некая аморфная субстанция. Это местоимение никогда не станет именем собственным - нам просто никто никогда не скажет имен. Не из страха или опасений, нет. Просто - а на фига? С другой стороны, а мы что, будем бороться? Нет. Я не знаю, откуда взялись эти люди. Я даже допускаю, что так могут вести себя чужаки, которых ничто не связывает с этой землей. Но это же люди, правда? Их же кто-то родил и растил. Кто, где и как??
В дачном доме полно вещей с Петровки. Он всегда был чем-то незыблемым и нерушимым. Он никогда не менялся. Здесь встречаешь людей, которых видел еще 25 лет назад, и они с тобой здороваются и спрашивают, как дела. Здесь всегда был наш летний параллельный мир, который давал ощущение дома. А мы - мы рано или поздно этот дом покинем. Потому что за забором будут рыть землю и построят солнечныйгороднезнайки. Или торговый центр. Или завод по производству бетона. Или бензоколонку. И выложат все плиткой.
Я радуюсь, что в Кремле сидят те, кто там сидят. Все могло бы быть гораздо хуже.