Что-то хорошее
После похорон мне сунули какие-то деньги, как бы собранные на поминки. Там было 18 тысяч, собранных его друзьями. Я взяла их, потому что никто не хотел брать их обратно, спросила тех, кого успела спросить и только что с их согласия перевела эти деньги в два места - Антону Буслову, которому как раз осталось собрать совсем чуть-чуть до нужной суммы, и одной нашей с Виталькой общей подруге, которую он очень любил, дружил с ней и её дочерью, постоянно переписывался, и которая недавно написала подзамочный пост для друзей с просьбой о помощи. У неё тяжело больна мама и младшая дочь нуждается в срочном лечении. Если она сочтёт нужным, она напишет об этом.
Так мы все вместе с тобой, Виталька, снова что-то для кого-то сделали хорошее. Ты сделал хорошее.
Я специально пришла впервые за этот длинный страшный день, который для меня начался в прошлую среду, и никак не кончится - в мастерскую, села за тот самый компьютер, на экране которого тем страшным утром прочла "прощай, Мура" - я заставила себя сесть сюда и теперь я смотрю на его портрет, всегда стоявший здесь прямо передо мной и, не осуждайте, радуюсь. Он курит на портрете и я курю, и кричу ему: Виталька! Мы ещё ого-го! Мы ещё столько всего с тобой сделаем, вот увидишь.
В четверг я погрузилась в страшное отчаяние. Я получила это отчаяние от него в наследство, он дал мне его, чтоб я почувствовала, как ему было плохо и одиноко. Я грызла себя за своё дурацкое жизнелюбие, которым пыталась подбодрить и вытащить его, предлагая то поездки, то лечение, то общие дела. Ему было так же плохо, как мне в тот день, а я не понимала. Всё "похуй" - всё, что есть, родные, свет, жизнь, молитвы, всё. Чёрная тоска. Такое со мной было впервые в жизни и я поняла, дура, поздно - что чувствовал он.
В пятницу по пути на похороны я злилась на него. Я вспоминала его злые слова, его падение, его ошибки. Я говорила об этом.
А потом были все те люди, десятки людей, которые пришли, приехали издалека проводить его, сказать ему, как они его любили. Они обнимали меня, мирились друг с другом и вспоминали хорошее, его свет, его силу, его любовь к людям, всё, что оставило его в тот страшный день.
И мне они говорили: вспоминай хорошее. Вспоминай хорошее.
И, после того, как я поцеловала свою любовь в ледяной лоб, пришло Хорошее. Оно обрушилось и хлынуло лавиной, оно захлестнуло меня. Все наши почти семь лет, все наши улыбки, ласковые прозвища, объятия, надежды и поражения, наши ночи и дни, моря и океаны, поездки, подвиги и хулиганства хлынули на меня страшной болью и страшной радостью. Мы прожили эти семь лет так, что хватило бы на две жизни. Их и хватило на две жизни. Мою и его.
Его похоронили в моём кресте, а на мне - его крест. В самом начале нашего знакомства мы купили в церкви возле того места, где потом поселились и были счастливы и несчастны, два одинаковых крестика с Николаем Чудотворцем и надели их друг на друга.
В четверг мне позвонила его первая жена, Ирка, мы тут же встретились и чуть ли не всё время держались за руки, вместе, в одной машине поехали хоронить его и теперь всегда будем сёстрами, мы похожи как сёстры. Спасибо тебе за неё, Виталька!
Мне досталась моя первая в жизни крестница, Ульяна. Маленький ангел, прикладывавшийся спать к тебе в наше последнюю ночь рядом, у друзей, их маленькая дочь, которую ты крестил. Её мама была рада, что теперь я исполняющий твои обязанности, Виталька.
Люди обретали новых друзей и мирились со старыми на твоих проводах. Потому что всегда, когда люди встречали и, вот теперь, провожали тебя - было так и по другому быть не могло.
Мне досталось твоё отчаяние, но оно проходит. Ты был воин, и я тоже воин, и мы ещё повоюем. Всё, что я буду делать хорошего в жизни, я сделаю твоим именем, ты так много помогал людям и мы не остановимся.
Вспоминайте его, пишите о нём, он был открыт и общителен, он любил, когда о нём пишут и говорят. Он обожал, когда я писала о нём, и я буду писать и вспоминать Хорошее. Пишите и вы. Он много делал в этом нашем долбаном интернете - добрых дел и глупостей, да, но на похороны приехал человек, которому он спас жизнь через интернет, написав статью, по которой ему собрали кровь и он выздоровел - и они никогда не виделись. Поэтому пишите здесь, здесь он сказал свои последние слова, добрые и злые. Пишите и читайте о нём, прошу вас.
Я курю и курю, и он курит с фотографии напротив, и мы улыбаемся друг другу. И да, в его глазах сейчас только Хорошее. У Зла больше нет сил.
Так мы все вместе с тобой, Виталька, снова что-то для кого-то сделали хорошее. Ты сделал хорошее.
Я специально пришла впервые за этот длинный страшный день, который для меня начался в прошлую среду, и никак не кончится - в мастерскую, села за тот самый компьютер, на экране которого тем страшным утром прочла "прощай, Мура" - я заставила себя сесть сюда и теперь я смотрю на его портрет, всегда стоявший здесь прямо передо мной и, не осуждайте, радуюсь. Он курит на портрете и я курю, и кричу ему: Виталька! Мы ещё ого-го! Мы ещё столько всего с тобой сделаем, вот увидишь.
В четверг я погрузилась в страшное отчаяние. Я получила это отчаяние от него в наследство, он дал мне его, чтоб я почувствовала, как ему было плохо и одиноко. Я грызла себя за своё дурацкое жизнелюбие, которым пыталась подбодрить и вытащить его, предлагая то поездки, то лечение, то общие дела. Ему было так же плохо, как мне в тот день, а я не понимала. Всё "похуй" - всё, что есть, родные, свет, жизнь, молитвы, всё. Чёрная тоска. Такое со мной было впервые в жизни и я поняла, дура, поздно - что чувствовал он.
В пятницу по пути на похороны я злилась на него. Я вспоминала его злые слова, его падение, его ошибки. Я говорила об этом.
А потом были все те люди, десятки людей, которые пришли, приехали издалека проводить его, сказать ему, как они его любили. Они обнимали меня, мирились друг с другом и вспоминали хорошее, его свет, его силу, его любовь к людям, всё, что оставило его в тот страшный день.
И мне они говорили: вспоминай хорошее. Вспоминай хорошее.
И, после того, как я поцеловала свою любовь в ледяной лоб, пришло Хорошее. Оно обрушилось и хлынуло лавиной, оно захлестнуло меня. Все наши почти семь лет, все наши улыбки, ласковые прозвища, объятия, надежды и поражения, наши ночи и дни, моря и океаны, поездки, подвиги и хулиганства хлынули на меня страшной болью и страшной радостью. Мы прожили эти семь лет так, что хватило бы на две жизни. Их и хватило на две жизни. Мою и его.
Его похоронили в моём кресте, а на мне - его крест. В самом начале нашего знакомства мы купили в церкви возле того места, где потом поселились и были счастливы и несчастны, два одинаковых крестика с Николаем Чудотворцем и надели их друг на друга.
В четверг мне позвонила его первая жена, Ирка, мы тут же встретились и чуть ли не всё время держались за руки, вместе, в одной машине поехали хоронить его и теперь всегда будем сёстрами, мы похожи как сёстры. Спасибо тебе за неё, Виталька!
Мне досталась моя первая в жизни крестница, Ульяна. Маленький ангел, прикладывавшийся спать к тебе в наше последнюю ночь рядом, у друзей, их маленькая дочь, которую ты крестил. Её мама была рада, что теперь я исполняющий твои обязанности, Виталька.
Люди обретали новых друзей и мирились со старыми на твоих проводах. Потому что всегда, когда люди встречали и, вот теперь, провожали тебя - было так и по другому быть не могло.
Мне досталось твоё отчаяние, но оно проходит. Ты был воин, и я тоже воин, и мы ещё повоюем. Всё, что я буду делать хорошего в жизни, я сделаю твоим именем, ты так много помогал людям и мы не остановимся.
Вспоминайте его, пишите о нём, он был открыт и общителен, он любил, когда о нём пишут и говорят. Он обожал, когда я писала о нём, и я буду писать и вспоминать Хорошее. Пишите и вы. Он много делал в этом нашем долбаном интернете - добрых дел и глупостей, да, но на похороны приехал человек, которому он спас жизнь через интернет, написав статью, по которой ему собрали кровь и он выздоровел - и они никогда не виделись. Поэтому пишите здесь, здесь он сказал свои последние слова, добрые и злые. Пишите и читайте о нём, прошу вас.
Я курю и курю, и он курит с фотографии напротив, и мы улыбаемся друг другу. И да, в его глазах сейчас только Хорошее. У Зла больше нет сил.