К себе и от себя
"А, понятно, знаем мы это бегство от себя" - ревниво говорит мужчина, когда я собираюсь снова куда-то ехать. И я соглашаюсь, ну да, бегу от себя, ага, - просто потому, что мне легче кивнуть, чем возмущаться.
И вот я уезжаю на самый нос Европы, где никогда не была раньше. Новым утром я ощупываю новую реальность, как слепой ощупывает лицо нового друга, я вдыхаю запах нового воздуха, я стараюсь поверить в то, что я сбежала в правильное место.
В первый день я сижу на крыше-террасе маленького арт-кафе в уютном курортном городке, подставляю лицо солнцу и почему-то очень явно вспоминаю, как будто в пространстве и времени что-то искривилось, и я переживаю тот момент заново - как в только что прошедшем декабре мы сидим с братом на высокой деревянной "деке" ресторанчика в совершенно пустынном Ред Хуке в Нью-Йорке, и нам среди начинающейся зимы Восточного Побережья пахнет будущей весной, и вот уже этим нынешним Лиссабоном пахнет, наверное. И официантка выходит, выносит нам еду и слишком горячий кофе, и удивляется, что мы хотим обедать "аутсайд", ведь сейчас по их нью-йоркским понятиям зима.
Я почему-то после возвращения из Америки ни разу не вспомнила эту прогулку по Ред Хуку, а если вспомнила, то только как картинки, показывая кому-то фотографии.
А теперь, в приморском пригороде Лиссабона этот кусочек моей совсем недавней жизни возвращается ко мне запахом, ощущением близости океана, дощатым столом, свободой.
Потом, в следующие часы и дни моя жизнь начинает разворачиваться, как капустный кочан, как пучок сладкой ваты, пласт за пластом. Приходят запахи и спрятанные в подсознании моменты и целые дни, казалось, забытые, существующие только на плоских фотографиях, произошедшие будто бы не со мной, ан нет - они мои, они моя плоть, мой мозг, они все бережно упакованы и архивированы почти без утрат, и вот, они вылезают расправить свои слюдяные крылышки на приморском солнышке.
Ко мне приходит и чудесный мой с младшей дочерью прошлый и так скоро забытый за невзгодами октябрь в Тель-Авиве, я вдруг подробно вспоминаю каждый шаг наших прогулок и вкус всех фруктов, и все наши разговоры, и прошлое лето с детьми в Барселоне, вот такую же, как та, на которой я стою сейчас, маленькую железнодорожную станцию у берега моря, большие старые лодки по ту сторону рельс.
Лос-Анджелес и Сан-Франциско, Крым и Киев, литовский хутор и берег маленькой среднерусской реки, грустное осеннее солнце Брюсселя и опавшие цветы неведомого дерева на французских улицах, всё это как будто бы ушло, забылось, маленькие детали счастливых дней, но они есть, и я всё-таки СМОГУ ИХ ВЗЯТЬ И УНЕСТИ С СОБОЙ (с)
И всё-всё-всё, дальше и дальше, до самой юности, вон она, в оранжевых цветах дикой настурции, свисающих с тёмных каменных стен, мимо которых проносится мой поезд, а я смотрю на них, на мелькающие оранжевые плети, прилипнув лбом к стеклу.
И вон там двое показывают маленькой девочке поезд, девочка кудрявая и сидит на плечах у отца - разве это не то, что было когда-то со мной?
Я понимаю, что во мне ничего никуда не делось, все города и все дни, прожитые мной, вся любовь, которая была, она вот тут, где ей и положено быть, день за днём и год за годом готовы явить себя.
Я еду, еду, я бегу, лечу, нет, не от себя, ты был не прав - к себе, к такой, какой я была, какой мне всегда хотелось быть.
Какой мне просто необходимо быть.
И вот я уезжаю на самый нос Европы, где никогда не была раньше. Новым утром я ощупываю новую реальность, как слепой ощупывает лицо нового друга, я вдыхаю запах нового воздуха, я стараюсь поверить в то, что я сбежала в правильное место.
В первый день я сижу на крыше-террасе маленького арт-кафе в уютном курортном городке, подставляю лицо солнцу и почему-то очень явно вспоминаю, как будто в пространстве и времени что-то искривилось, и я переживаю тот момент заново - как в только что прошедшем декабре мы сидим с братом на высокой деревянной "деке" ресторанчика в совершенно пустынном Ред Хуке в Нью-Йорке, и нам среди начинающейся зимы Восточного Побережья пахнет будущей весной, и вот уже этим нынешним Лиссабоном пахнет, наверное. И официантка выходит, выносит нам еду и слишком горячий кофе, и удивляется, что мы хотим обедать "аутсайд", ведь сейчас по их нью-йоркским понятиям зима.
Я почему-то после возвращения из Америки ни разу не вспомнила эту прогулку по Ред Хуку, а если вспомнила, то только как картинки, показывая кому-то фотографии.
А теперь, в приморском пригороде Лиссабона этот кусочек моей совсем недавней жизни возвращается ко мне запахом, ощущением близости океана, дощатым столом, свободой.
Потом, в следующие часы и дни моя жизнь начинает разворачиваться, как капустный кочан, как пучок сладкой ваты, пласт за пластом. Приходят запахи и спрятанные в подсознании моменты и целые дни, казалось, забытые, существующие только на плоских фотографиях, произошедшие будто бы не со мной, ан нет - они мои, они моя плоть, мой мозг, они все бережно упакованы и архивированы почти без утрат, и вот, они вылезают расправить свои слюдяные крылышки на приморском солнышке.
Ко мне приходит и чудесный мой с младшей дочерью прошлый и так скоро забытый за невзгодами октябрь в Тель-Авиве, я вдруг подробно вспоминаю каждый шаг наших прогулок и вкус всех фруктов, и все наши разговоры, и прошлое лето с детьми в Барселоне, вот такую же, как та, на которой я стою сейчас, маленькую железнодорожную станцию у берега моря, большие старые лодки по ту сторону рельс.
Лос-Анджелес и Сан-Франциско, Крым и Киев, литовский хутор и берег маленькой среднерусской реки, грустное осеннее солнце Брюсселя и опавшие цветы неведомого дерева на французских улицах, всё это как будто бы ушло, забылось, маленькие детали счастливых дней, но они есть, и я всё-таки СМОГУ ИХ ВЗЯТЬ И УНЕСТИ С СОБОЙ (с)
И всё-всё-всё, дальше и дальше, до самой юности, вон она, в оранжевых цветах дикой настурции, свисающих с тёмных каменных стен, мимо которых проносится мой поезд, а я смотрю на них, на мелькающие оранжевые плети, прилипнув лбом к стеклу.
И вон там двое показывают маленькой девочке поезд, девочка кудрявая и сидит на плечах у отца - разве это не то, что было когда-то со мной?
Я понимаю, что во мне ничего никуда не делось, все города и все дни, прожитые мной, вся любовь, которая была, она вот тут, где ей и положено быть, день за днём и год за годом готовы явить себя.
Я еду, еду, я бегу, лечу, нет, не от себя, ты был не прав - к себе, к такой, какой я была, какой мне всегда хотелось быть.
Какой мне просто необходимо быть.