77. Отар Иоселиани
Работа журналистом дает ряд преимуществ, среди которых, возможно, самое главное - возможность общения с великими людьми. Однажды мне повезло - в октябре 2006-го года мне была дарована встреча с подлинно великим кинорежиссером Отаром Иоселиани. В связи с 77-летием Мэтра мне хочется хотя бы отрывочно вспомнить тот разговор.
- …Такие дикие деньги тратятся на белиберду в нашей несчастной стране, что выделить немного денег для того, чтобы произошло какое-то произведение искусства, особенного труда не составляет.
- Какую страну Вы называете нашей? Россию, Грузию, Францию?..
- Вы знаете, все дело в том, что от понятия «наша страна» избавиться не очень легко. Поэтому если власти, сегодня придержащие, и администрация пытается эту страну распороть по швам, то душевно это не очень удается. Потому что это было общее большое несчастье. В ссылке были и эстонцы, и грузины, и евреи, и русские. ГУЛАГ был наполнен разного рода народностями, и это все называлось Страна. Если он назывался архипелагом, то там было собрано все. И у нас всё наше прошлое в этой стране. И поэтому, когда я говорю «наша страна» - это наша страна.
А то, что они вдруг решили, что бывшие монголы, ставшие русскими - это русские, ну, пускай себе решают. Пусть они посмотрят в зеркало, на кого они похожи, все. И поищут свое прошлое и свои корни. Багратион, кстати, тоже был русским. Бородин, композитор, который был Гедеванишвили, был русским. Это не имеет никакого значения. Главное, какого рода страдания пережили люди, жившие на этой огромной территории, или какого рода радости, солидарности и братства. Вот поэтому, когда я говорю «наша страна» - это наша страна. И никакие решения о границах или о чем-либо этого не изменят.
- Следите ли Вы за российским кинематографом? Вам это интересно?
- Иногда да, иногда совсем даже неинтересно. В большинстве случаев совсем неинтересно. Но иногда попадаются какие-то перлы такого рода, что обойти их невозможно. Вот, например, совсем недавно сын Леши Германа снял картину, потом снял другую. Это все-таки человек, на которого можно рассчитывать. Месхиев снимает очень серьезные фильмы…
Я, к сожалению, не имел ни времени, ни возможности со всем этим ознакомиться, но думаю, что остались приличные и порядочные люди в русском кинематографе. А то, что люди снимают для того, чтобы заработать деньги - это явление общее для всех коррумпированных кинематографистов во всем мире, начиная от Америки и кончая Индией. Поэтому ничего удивительного нет, и это всегда так было… Я думаю, что люди, обладающие талантом не могут, не могут халтурить. Невозможно.
- В Ваших фильмах, как правило, снимаются непрофессионалы…
- Вы знаете, когда лицедейство становиться профессией, то это большая беда. А сыграть в одном фильме роль человека, который похож на тебя самого - это не очень трудно. А мне очень важно, чтобы личность, которая играет в кино и исполняет функцию олицетворять тот или иной персонаж, чтобы она была мила моему сердцу, богата человечески или… настолько бедна, чтобы она была бы краской во всей гамме персонажей, которых я составляю в одну семью. Поэтому использование профессиональных актеров довольно тяжелая вещь, потому что у них клише и штампы. К сожалению. Это ремесло обязывает их к этому и привычка. И порой даже профессиональный актер сам не знает, кто он такой, потому что он столько ролей переиграл на этом свете, что кто он такой сам, на самом деле, он уже не помнит. Поэтому такого рода опасностей я пытаюсь избегать и снимаю людей, которые сами по себе артистичны. А все мы, на этом свете живущие, артистичны, другого варианта у нас нету, все мы что-то изображаем всё время. Ну, пусть поизображают перед кинокамерой… И никаких разочарований я по этому поводу не испытываю. Они, конечно, исполняют свои функции лучше, чем профессиональные актеры, которых я мог бы набрать.
- А почему Вы сами стали играть в своих фильмах?
- Я бы хотел сыграть вообще все роли в моих фильмах - потому что я знаю, как их надо делать. Некоторые роли настолько просты и настолько их сложно исполнить, что, так как я знаю, как это надо сделать, то лучше я сам сделаю. Никаких других претензий на актерство у меня нет. Но если нужно, ну, чтобы человек умел рисовать, чтоб человек умел играть на музыкальных инструментах, чтобы он был… староват и чтоб был не знаменит и не известен… Вот. Это четыре таких критерия.
- В Ваших фильмах - минимум склеек, сюжет развивается неспешно. Вам никогда не хотелось снимать так, как снимают сегодня - чтоб всё мелькало, двигалось и неслось куда-то?
- Нет, у меня может происходить драка, у меня может происходить мордобитие, у меня может происходить катастрофа - но всё это должно быть организовано так, как будто этот кусок уже смонтирован внутри плана, одного плана. Ритм происходящего на экране зависит от того, что происходит на экране, а камера в это время или наблюдает за этим, или вмешивается, или приближается, или удаляется… Во всяком случае, все планы продуманы - в том плане, что перемещение актеров и перемещение камеры создают определенный рисунок внутри. И мы очень длинный эпизод можем снять одним махом. Но это совсем не спорт, и не то чтобы я гоняюсь за какой-то экономией…
Но я терпеть не могу, когда фильм нарублен на мелкие куски, это мне не выносимо. Я люблю, чтобы актер имел возможность дышать в течение всей сцены и сыграть ее целиком. И я терпеть не могу, когда один говорит лицом к нам, а другой стоит к нам затылком, а потом мы другого показываем лицом, а первого показываем затылком. И потом десять раз меняем ту же точку зрения, и говорят они всякую белиберду. Вот этого я терпеть не могу. И еще я терпеть не могу свойственную кинематографистам манеру снимать, как кто-то смотрит куда-то - и что-то он видит. А потом мы возвращаемся к нему, и он задумчиво на это смотрит... Вот этот блеф я не выношу. Поэтому я таких вещей избегаю. И снимаю длинными кусками, и в зависимости от ритма происходящего эти куски носят в себе разного рода энергию.
- …Такие дикие деньги тратятся на белиберду в нашей несчастной стране, что выделить немного денег для того, чтобы произошло какое-то произведение искусства, особенного труда не составляет.
- Какую страну Вы называете нашей? Россию, Грузию, Францию?..
- Вы знаете, все дело в том, что от понятия «наша страна» избавиться не очень легко. Поэтому если власти, сегодня придержащие, и администрация пытается эту страну распороть по швам, то душевно это не очень удается. Потому что это было общее большое несчастье. В ссылке были и эстонцы, и грузины, и евреи, и русские. ГУЛАГ был наполнен разного рода народностями, и это все называлось Страна. Если он назывался архипелагом, то там было собрано все. И у нас всё наше прошлое в этой стране. И поэтому, когда я говорю «наша страна» - это наша страна.
А то, что они вдруг решили, что бывшие монголы, ставшие русскими - это русские, ну, пускай себе решают. Пусть они посмотрят в зеркало, на кого они похожи, все. И поищут свое прошлое и свои корни. Багратион, кстати, тоже был русским. Бородин, композитор, который был Гедеванишвили, был русским. Это не имеет никакого значения. Главное, какого рода страдания пережили люди, жившие на этой огромной территории, или какого рода радости, солидарности и братства. Вот поэтому, когда я говорю «наша страна» - это наша страна. И никакие решения о границах или о чем-либо этого не изменят.
- Следите ли Вы за российским кинематографом? Вам это интересно?
- Иногда да, иногда совсем даже неинтересно. В большинстве случаев совсем неинтересно. Но иногда попадаются какие-то перлы такого рода, что обойти их невозможно. Вот, например, совсем недавно сын Леши Германа снял картину, потом снял другую. Это все-таки человек, на которого можно рассчитывать. Месхиев снимает очень серьезные фильмы…
Я, к сожалению, не имел ни времени, ни возможности со всем этим ознакомиться, но думаю, что остались приличные и порядочные люди в русском кинематографе. А то, что люди снимают для того, чтобы заработать деньги - это явление общее для всех коррумпированных кинематографистов во всем мире, начиная от Америки и кончая Индией. Поэтому ничего удивительного нет, и это всегда так было… Я думаю, что люди, обладающие талантом не могут, не могут халтурить. Невозможно.
- В Ваших фильмах, как правило, снимаются непрофессионалы…
- Вы знаете, когда лицедейство становиться профессией, то это большая беда. А сыграть в одном фильме роль человека, который похож на тебя самого - это не очень трудно. А мне очень важно, чтобы личность, которая играет в кино и исполняет функцию олицетворять тот или иной персонаж, чтобы она была мила моему сердцу, богата человечески или… настолько бедна, чтобы она была бы краской во всей гамме персонажей, которых я составляю в одну семью. Поэтому использование профессиональных актеров довольно тяжелая вещь, потому что у них клише и штампы. К сожалению. Это ремесло обязывает их к этому и привычка. И порой даже профессиональный актер сам не знает, кто он такой, потому что он столько ролей переиграл на этом свете, что кто он такой сам, на самом деле, он уже не помнит. Поэтому такого рода опасностей я пытаюсь избегать и снимаю людей, которые сами по себе артистичны. А все мы, на этом свете живущие, артистичны, другого варианта у нас нету, все мы что-то изображаем всё время. Ну, пусть поизображают перед кинокамерой… И никаких разочарований я по этому поводу не испытываю. Они, конечно, исполняют свои функции лучше, чем профессиональные актеры, которых я мог бы набрать.
- А почему Вы сами стали играть в своих фильмах?
- Я бы хотел сыграть вообще все роли в моих фильмах - потому что я знаю, как их надо делать. Некоторые роли настолько просты и настолько их сложно исполнить, что, так как я знаю, как это надо сделать, то лучше я сам сделаю. Никаких других претензий на актерство у меня нет. Но если нужно, ну, чтобы человек умел рисовать, чтоб человек умел играть на музыкальных инструментах, чтобы он был… староват и чтоб был не знаменит и не известен… Вот. Это четыре таких критерия.
- В Ваших фильмах - минимум склеек, сюжет развивается неспешно. Вам никогда не хотелось снимать так, как снимают сегодня - чтоб всё мелькало, двигалось и неслось куда-то?
- Нет, у меня может происходить драка, у меня может происходить мордобитие, у меня может происходить катастрофа - но всё это должно быть организовано так, как будто этот кусок уже смонтирован внутри плана, одного плана. Ритм происходящего на экране зависит от того, что происходит на экране, а камера в это время или наблюдает за этим, или вмешивается, или приближается, или удаляется… Во всяком случае, все планы продуманы - в том плане, что перемещение актеров и перемещение камеры создают определенный рисунок внутри. И мы очень длинный эпизод можем снять одним махом. Но это совсем не спорт, и не то чтобы я гоняюсь за какой-то экономией…
Но я терпеть не могу, когда фильм нарублен на мелкие куски, это мне не выносимо. Я люблю, чтобы актер имел возможность дышать в течение всей сцены и сыграть ее целиком. И я терпеть не могу, когда один говорит лицом к нам, а другой стоит к нам затылком, а потом мы другого показываем лицом, а первого показываем затылком. И потом десять раз меняем ту же точку зрения, и говорят они всякую белиберду. Вот этого я терпеть не могу. И еще я терпеть не могу свойственную кинематографистам манеру снимать, как кто-то смотрит куда-то - и что-то он видит. А потом мы возвращаемся к нему, и он задумчиво на это смотрит... Вот этот блеф я не выношу. Поэтому я таких вещей избегаю. И снимаю длинными кусками, и в зависимости от ритма происходящего эти куски носят в себе разного рода энергию.