(no subject)
Делаю пересадку в центре города, стою на остановке. Из-за угла выскакивает желтая машина с надписью "Реанимация новорожденных" и с жутким воем рвется через поток машин в сторону ОКБ. Я не могу смотреть даже на обычные неотложки, едущие с сиреной и мигалками, у меня все внутри переворачивается, а от этой желтой машины переворачивается два раза - в первый раз, когда думаю о том, что до взрослой ОКБ далеко, а до детской еще дальше, второй раз - когда вспоминаю, что в это время дня на этой дороге всегда пробки, и жизнь крошечного человека внутри воющей машины машины зависит оттого, успеют ли они продраться через пробки вовремя. Отхожу в сторону и делаю вид, что рассматриваю афиши, чтобы никто не заметил, что я плачу.
Сажусь-таки на маршрутку, едем. Входит старенькая-старенькая чистенькая старушка, просит водителя: "Сынок, подвези бесплатно на рынок за молочком". Водитель кивает, старушка едет стоя две остановки, хотя полно свободных мест, ей неловко садиться - она же не платила. Успевает рассказать, что проработала почти 50 лет в здравоохранении, из них 15 лет - в санитарной авиации. Тысячу раз всех благодарит - водителя, девушку, которая открыла ей дверь, всех остальных пассажиров - просто так. Потому что старушка знает - могли бы безнаказанно накричать, толкнуть, оскорбить, но не сделали этого, и за это она невероятно нам благодарна: "Спасибо за внимание к старому человеку". Она знает, что в нашей стране все люди бесправны, но некоторые - бесправнее. Выходит на рынке. На той остановке, где она вошла, есть магазин, но там молоко на 4 рубля дороже, чем на рынке, а в ее бюджете эти 4 рубля важны. Проишачить полвека и не иметь возможности проехать в маршрутке или плюнуть на четыре переплаченных рубля - это сильно. После этого эпизода все пассажиры угрюмо молчат, всем стыдно за эту старушку, за ее благодарности, за ее бедность, унижение, за себя, за всю эту собачью жизнь.
В парке молодая женщина орет на двухлетнего ребенка, орет так, что у меня в 50 метрах от них звенит в ушах, обещает ему такое, что содрогнулся бы и надзиратель концлагеря. Ребенок виноват в том, что остановился посмотреть на одуванчик в то время, как его мать требовала, чтобы он шел рядом.
На даче каждые выходные слышно, как работает бензопила, звук идет со стороны поля и леса. Я, конечно, изо всех сил надеюсь, что кто-то купил дрова и распиливает на небольшие чурбачки, или что это прорубают пожарные просеки, или что кто-то косит траву газонокосилкой, что деревенские подростки гоняют на старых мопедах по дороге в полях, потому что звук газонокосилки и мопеда легко спутать с пилой. Но здравый смысл подсказывает, что дрова в мае не запасают, пожарные просеки делают (если вообще делают) в рабочие дни, с утра до ночи газоны не стригут, а звук мопеда бы не был одинаковым по силе, то удалялся, то приближался бы. Более вероятны два варианта - либо предприимчивые граждане, купившие куски леса с десятками и сотнями сосен, выпиливают эти самые сосны, чтобы построить на их месте бани и разбить клумбы, либо не менее предприимчивые граждане решили спилить лес, выживший в прошлогоднем аду, пока не начались новые пожары, которые могут уничтожить то, что сейчас можно выгодно продать. Я уже боюсь выходить в собственный огород, потому что от этого звука хочется заткнуть уши и воткнуть голову в свежевскопанную грядку.
Вывода не будет, извините.
Сажусь-таки на маршрутку, едем. Входит старенькая-старенькая чистенькая старушка, просит водителя: "Сынок, подвези бесплатно на рынок за молочком". Водитель кивает, старушка едет стоя две остановки, хотя полно свободных мест, ей неловко садиться - она же не платила. Успевает рассказать, что проработала почти 50 лет в здравоохранении, из них 15 лет - в санитарной авиации. Тысячу раз всех благодарит - водителя, девушку, которая открыла ей дверь, всех остальных пассажиров - просто так. Потому что старушка знает - могли бы безнаказанно накричать, толкнуть, оскорбить, но не сделали этого, и за это она невероятно нам благодарна: "Спасибо за внимание к старому человеку". Она знает, что в нашей стране все люди бесправны, но некоторые - бесправнее. Выходит на рынке. На той остановке, где она вошла, есть магазин, но там молоко на 4 рубля дороже, чем на рынке, а в ее бюджете эти 4 рубля важны. Проишачить полвека и не иметь возможности проехать в маршрутке или плюнуть на четыре переплаченных рубля - это сильно. После этого эпизода все пассажиры угрюмо молчат, всем стыдно за эту старушку, за ее благодарности, за ее бедность, унижение, за себя, за всю эту собачью жизнь.
В парке молодая женщина орет на двухлетнего ребенка, орет так, что у меня в 50 метрах от них звенит в ушах, обещает ему такое, что содрогнулся бы и надзиратель концлагеря. Ребенок виноват в том, что остановился посмотреть на одуванчик в то время, как его мать требовала, чтобы он шел рядом.
На даче каждые выходные слышно, как работает бензопила, звук идет со стороны поля и леса. Я, конечно, изо всех сил надеюсь, что кто-то купил дрова и распиливает на небольшие чурбачки, или что это прорубают пожарные просеки, или что кто-то косит траву газонокосилкой, что деревенские подростки гоняют на старых мопедах по дороге в полях, потому что звук газонокосилки и мопеда легко спутать с пилой. Но здравый смысл подсказывает, что дрова в мае не запасают, пожарные просеки делают (если вообще делают) в рабочие дни, с утра до ночи газоны не стригут, а звук мопеда бы не был одинаковым по силе, то удалялся, то приближался бы. Более вероятны два варианта - либо предприимчивые граждане, купившие куски леса с десятками и сотнями сосен, выпиливают эти самые сосны, чтобы построить на их месте бани и разбить клумбы, либо не менее предприимчивые граждане решили спилить лес, выживший в прошлогоднем аду, пока не начались новые пожары, которые могут уничтожить то, что сейчас можно выгодно продать. Я уже боюсь выходить в собственный огород, потому что от этого звука хочется заткнуть уши и воткнуть голову в свежевскопанную грядку.
Вывода не будет, извините.