(no subject)
Это был четверг. Хотя, нет. Наверное, все-таки среда. Да какая, собственно, разница, что это был за день. Обычный день. Один из таких дней, когда ничего не предвещает, все вроде бы клеится, но как-то неспокойно. Что-то колет внутри грудной клетки, крутится как юла и кажется,что ещё мгновение и радиус этой чертовой юлы достигнет апогея, она вырвется наружу и помчится по улицам, затягивая и круша своим бешеным танцем все, что попадется ей на пути.
Все было как обычно - комната, окно, даже горшок с уже отчаявшимся дожить до весны и покорно принявшим свою участь растением. Все как обычно, кроме одного. Я вдруг понял, что больше не один. И причиной этого осознания явился вовсе не сквозняк, внезапно пробежавший по ногам, не звук шелестящей бумаги, разбуженной внезапным порывом ветра и даже не качнувшаяся над головой люстра…Просто вдруг стало тихо. И как-то по-иному. По-особенному наполнено.
Впоследствии я часто вспоминал это момент и пытался снова почувствовать это ощущение, поймать его, записать у себя на подкорке, но почему-то не получалось, не складывалось, не разрешалось...
Ты стояла на пороге и робко улыбалась. Все в тебе было окутано этой вязаной робостью, какой-то светлой нерешительностью. И может быть от этой твоей хрупкости, почему-то подстегивающей меня доказывать всем и всякому, что я - мужчина - я довольно-таки грубо окрикнул тебя: «Любезная, решайте уже, наконец, с Вашим направлением движения: либо заходите, либо до свидания. Как-никак зима на улице - мороз, сквозняк. Сами простудитесь и меня простудите…». Ты как-то по-особенному улыбнулась и вошла в мою жизнь. Вот так просто. Без феерверков, романтической музыки и прочей сериально-мелодраматической атрибутики, которую с легкой руки наших классиков киноиндустрии принято считать обязательной в подобных случаях.
Первое время я совершенно не ощущал твоего присутствия в моей жизни. Ты умудрялась просто быть рядом без дополнительных обременений. И я вспоминал о тебе только тогда, когда у меня появлялась свободная минутка. Я даже как-то не придавал значения, как тогда казалось, совершенно обыденному факту твоего явления.
Но в один снова совершенно обыденный день, теперь-то я понимаю, что до этого дня все мои дни были именно такими - «совершенно обыденными» - я вдруг понял, что каждая моя мысль так или иначе хотя бы одним краешком, хотя бы отражением, так или иначе но касается тебя. Конечно , я тут же поделился этим осознанием с тобой. Ты привычно внимательно выслушала меня и улыбнулась. По-особенному.
Именно так: по-особенному. Удивительно, но ты обладала каким-то даром все делать особенно: смотреть, улыбаться, говорить и даже дышать. И все, что тебя окружало, как будто вовлекалось в эту игру и тоже становилось особенным. Стоило тебе появиться, и все менялось, преображалось каким-то светом, движением, наполнялось восторгом. Я сам был залит этим восторгом до краев. Настолько, что несмотря на то, что я повинуясь каким-то неизвестным даже мне суевериям, не рассказывал о тебе никому, даже несмотря на это мои бравые друзья-мужчины видя меня, ухмылялись, понимающе-подбадривающе хлопали меня по плечу, некоторые даже подмигивали. Приятельницы же почему-то стали подолгу задерживать на мне взгляд, как будто изучая и пытаясь понять, не заболел ли я? Ибо с их точки зрения только болезнь могла так меня изменить.
На самом деле причина перемен была проста: я наконец-то разрешил себе быть смелым и перестал бояться тебя. Я даже позволил тебе давать себе советы. О, как ты любила давать мне советы!!! И я почему-то всегда слушался их, хотя мой некогда живой ум протестовал, даже вопил о несуразности и чреватости таких вот решений.
Иногда я кричал о тебе. Рассказывал всем и каждому, какая ты. Какая ты Особенная для меня и я был уверен, что ты обязательно станешь такой же особенной для всего окружающего…. Дурак был. Ты слушала, смотрела по-особенному и почему-то молчала. Как же меня злило вот это твое молчание. Мне хотелось, чтобы ты повысила голос вместе со мной, заявила о себе, показалась моим друзьям - ведь я так гордился тобой. Но ты молчала. И просила меня молчать.
А ещё ты не выносила застоя. Ты все время отрывала окна-двери, разрешала ветру гонять мои бумаги по столу. Ты дружила со сквозняком и не доверяла духоте. Ты говорила, что без движения ты задохнешься, не сможешь дышать. А я кричал в ответ, что мы оба простудимся и заболеем. Что у меня завал на работе и болеть мне нельзя. О себе беспокоился. Чего таить, Я вообще мало о тебе заботился. Ты казалась мне настолько самостоятельной, настолько независимой, что мысль о необходимости оберегать и заботиться о тебе стала посещать меня все реже. А со временем и полностью исчезла из списка моих повседневных забот.
И вот однажды ты заболела. То ли сбылись мои глупые пророчества, то ли дело было в этом проклятом сквозняке, но болезнь захватила тебя полностью. Болела ты по-особенному. Отдаваясь этому процессу полностью, с каким-то маниакальным рвением, с невероятным погружением в процесс. И как всегда, когда ты чем-то была занята, ты вовлекала в это все, что тебя окружало. Вернее сказать, все, что окружало нас. Особенно резонировал тебя я. Если тебя бил озноб - я тоже трясся от колюче-безжалостного холода, внезапно обрушивающегося на меня,если у тебя был жар, я бредил вместе с тобой, когда тебя душил кашель - мои легкие сдавливало горячими прутьями и я задыхался. Ночью, я просыпался и слушал твое дыхание и когда мне казалось, что я его не слышу - мои руки немели от ужаса.
Болела ты долго. Я очень хотел тебе помочь, я пытался, но не умел, а может быть боялся уметь. .. Я был вымотан, зол на самого себя, что мне не удавалось вытащить тебя из этого состояния и я все чаще стал ловить себя на мысли, что хочу спрятаться от этой больной зависимости от тебя, чтобы моя жизнь снова стала обыденной, такой простой, такой понятной.
Ты чувствовала это. Не могла не чувствовать. И сегодня я ненавижу себя за эту свою слабость.
Мы стали меньше разговаривать. Я видел, что ты украдкой смотришь на меня своими большими блестящими от температуры, хотя теперь я думаю, что это были слезы, глазами. Они задавали вопросы. Но мне было проще молчать и делать вид, что я очень занят работой, друзьями, чем угодно, лишь бы отвечать на эти беспощадные, сжигающие мою душу вопросы, которые задавали твои глаза.
Ты вроде бы уже не болела, но мы как будто упустили друг друга из виду и никак не могли найти в толпе. Я много тысяч раз хотел все изменить, попытаться вернуть то бесценно-необъяснимое, рожденное тобой внутри меня, но не мог. Наверное, не мог. А может быть снова боялся.
….ты ушла без выяснений и объяснений, без звонков и смсок. Просто я вдруг отчетливо понял, что тебя больше нет в моей жизни. В этот момент вокруг были люди. Они что-то говорили, я видел, как двигаются их губы, как кивают их головы в такт словам, но не слышал ни звука. Я как будто оглох или это мир стал немым. Я вдруг впервые испытал это чувство - смесь из опустошения и отчаяния, обрушившееся на меня, придавившее к земле и не дававшее несколько секунд дышать….
Сначала я ждал, что ты вернешься. Каждый день я оставлял входную дверь незапертой в надежде, что вернувшись увижу тебя такую привычно, просто необходимо-восторженную. Я искал тебя в каждом уголке своей жизни, начитавшись умных книжек копался в подсознании, пытаясь материализовать тебя силой мысли…..все было пустым. В мою жизнь довольно ухмыляясь снова вселилась обыденность. Она привела за собой серость. Хотя теперь никто не устраивал мне принудительных сквозняков, возвращаясь в пустоту эмоций и дома, я зябко ежился от озноба.
Иногда в моей жизни звонит телефон. Выслушивая вопросительно-требовательные интонации на том конце трубки, я привычно отвечаю:
«любовь? Нет, любовь здесь больше не живет».
Но я разрешил себе надеяться. Надеяться, что я обязательно заслужу твое возвращение и уж тогда пусть даже ценою своей жизни я никогда, слышишь? - никогда не позволю тебе заболеть.
Все было как обычно - комната, окно, даже горшок с уже отчаявшимся дожить до весны и покорно принявшим свою участь растением. Все как обычно, кроме одного. Я вдруг понял, что больше не один. И причиной этого осознания явился вовсе не сквозняк, внезапно пробежавший по ногам, не звук шелестящей бумаги, разбуженной внезапным порывом ветра и даже не качнувшаяся над головой люстра…Просто вдруг стало тихо. И как-то по-иному. По-особенному наполнено.
Впоследствии я часто вспоминал это момент и пытался снова почувствовать это ощущение, поймать его, записать у себя на подкорке, но почему-то не получалось, не складывалось, не разрешалось...
Ты стояла на пороге и робко улыбалась. Все в тебе было окутано этой вязаной робостью, какой-то светлой нерешительностью. И может быть от этой твоей хрупкости, почему-то подстегивающей меня доказывать всем и всякому, что я - мужчина - я довольно-таки грубо окрикнул тебя: «Любезная, решайте уже, наконец, с Вашим направлением движения: либо заходите, либо до свидания. Как-никак зима на улице - мороз, сквозняк. Сами простудитесь и меня простудите…». Ты как-то по-особенному улыбнулась и вошла в мою жизнь. Вот так просто. Без феерверков, романтической музыки и прочей сериально-мелодраматической атрибутики, которую с легкой руки наших классиков киноиндустрии принято считать обязательной в подобных случаях.
Первое время я совершенно не ощущал твоего присутствия в моей жизни. Ты умудрялась просто быть рядом без дополнительных обременений. И я вспоминал о тебе только тогда, когда у меня появлялась свободная минутка. Я даже как-то не придавал значения, как тогда казалось, совершенно обыденному факту твоего явления.
Но в один снова совершенно обыденный день, теперь-то я понимаю, что до этого дня все мои дни были именно такими - «совершенно обыденными» - я вдруг понял, что каждая моя мысль так или иначе хотя бы одним краешком, хотя бы отражением, так или иначе но касается тебя. Конечно , я тут же поделился этим осознанием с тобой. Ты привычно внимательно выслушала меня и улыбнулась. По-особенному.
Именно так: по-особенному. Удивительно, но ты обладала каким-то даром все делать особенно: смотреть, улыбаться, говорить и даже дышать. И все, что тебя окружало, как будто вовлекалось в эту игру и тоже становилось особенным. Стоило тебе появиться, и все менялось, преображалось каким-то светом, движением, наполнялось восторгом. Я сам был залит этим восторгом до краев. Настолько, что несмотря на то, что я повинуясь каким-то неизвестным даже мне суевериям, не рассказывал о тебе никому, даже несмотря на это мои бравые друзья-мужчины видя меня, ухмылялись, понимающе-подбадривающе хлопали меня по плечу, некоторые даже подмигивали. Приятельницы же почему-то стали подолгу задерживать на мне взгляд, как будто изучая и пытаясь понять, не заболел ли я? Ибо с их точки зрения только болезнь могла так меня изменить.
На самом деле причина перемен была проста: я наконец-то разрешил себе быть смелым и перестал бояться тебя. Я даже позволил тебе давать себе советы. О, как ты любила давать мне советы!!! И я почему-то всегда слушался их, хотя мой некогда живой ум протестовал, даже вопил о несуразности и чреватости таких вот решений.
Иногда я кричал о тебе. Рассказывал всем и каждому, какая ты. Какая ты Особенная для меня и я был уверен, что ты обязательно станешь такой же особенной для всего окружающего…. Дурак был. Ты слушала, смотрела по-особенному и почему-то молчала. Как же меня злило вот это твое молчание. Мне хотелось, чтобы ты повысила голос вместе со мной, заявила о себе, показалась моим друзьям - ведь я так гордился тобой. Но ты молчала. И просила меня молчать.
А ещё ты не выносила застоя. Ты все время отрывала окна-двери, разрешала ветру гонять мои бумаги по столу. Ты дружила со сквозняком и не доверяла духоте. Ты говорила, что без движения ты задохнешься, не сможешь дышать. А я кричал в ответ, что мы оба простудимся и заболеем. Что у меня завал на работе и болеть мне нельзя. О себе беспокоился. Чего таить, Я вообще мало о тебе заботился. Ты казалась мне настолько самостоятельной, настолько независимой, что мысль о необходимости оберегать и заботиться о тебе стала посещать меня все реже. А со временем и полностью исчезла из списка моих повседневных забот.
И вот однажды ты заболела. То ли сбылись мои глупые пророчества, то ли дело было в этом проклятом сквозняке, но болезнь захватила тебя полностью. Болела ты по-особенному. Отдаваясь этому процессу полностью, с каким-то маниакальным рвением, с невероятным погружением в процесс. И как всегда, когда ты чем-то была занята, ты вовлекала в это все, что тебя окружало. Вернее сказать, все, что окружало нас. Особенно резонировал тебя я. Если тебя бил озноб - я тоже трясся от колюче-безжалостного холода, внезапно обрушивающегося на меня,если у тебя был жар, я бредил вместе с тобой, когда тебя душил кашель - мои легкие сдавливало горячими прутьями и я задыхался. Ночью, я просыпался и слушал твое дыхание и когда мне казалось, что я его не слышу - мои руки немели от ужаса.
Болела ты долго. Я очень хотел тебе помочь, я пытался, но не умел, а может быть боялся уметь. .. Я был вымотан, зол на самого себя, что мне не удавалось вытащить тебя из этого состояния и я все чаще стал ловить себя на мысли, что хочу спрятаться от этой больной зависимости от тебя, чтобы моя жизнь снова стала обыденной, такой простой, такой понятной.
Ты чувствовала это. Не могла не чувствовать. И сегодня я ненавижу себя за эту свою слабость.
Мы стали меньше разговаривать. Я видел, что ты украдкой смотришь на меня своими большими блестящими от температуры, хотя теперь я думаю, что это были слезы, глазами. Они задавали вопросы. Но мне было проще молчать и делать вид, что я очень занят работой, друзьями, чем угодно, лишь бы отвечать на эти беспощадные, сжигающие мою душу вопросы, которые задавали твои глаза.
Ты вроде бы уже не болела, но мы как будто упустили друг друга из виду и никак не могли найти в толпе. Я много тысяч раз хотел все изменить, попытаться вернуть то бесценно-необъяснимое, рожденное тобой внутри меня, но не мог. Наверное, не мог. А может быть снова боялся.
….ты ушла без выяснений и объяснений, без звонков и смсок. Просто я вдруг отчетливо понял, что тебя больше нет в моей жизни. В этот момент вокруг были люди. Они что-то говорили, я видел, как двигаются их губы, как кивают их головы в такт словам, но не слышал ни звука. Я как будто оглох или это мир стал немым. Я вдруг впервые испытал это чувство - смесь из опустошения и отчаяния, обрушившееся на меня, придавившее к земле и не дававшее несколько секунд дышать….
Сначала я ждал, что ты вернешься. Каждый день я оставлял входную дверь незапертой в надежде, что вернувшись увижу тебя такую привычно, просто необходимо-восторженную. Я искал тебя в каждом уголке своей жизни, начитавшись умных книжек копался в подсознании, пытаясь материализовать тебя силой мысли…..все было пустым. В мою жизнь довольно ухмыляясь снова вселилась обыденность. Она привела за собой серость. Хотя теперь никто не устраивал мне принудительных сквозняков, возвращаясь в пустоту эмоций и дома, я зябко ежился от озноба.
Иногда в моей жизни звонит телефон. Выслушивая вопросительно-требовательные интонации на том конце трубки, я привычно отвечаю:
«любовь? Нет, любовь здесь больше не живет».
Но я разрешил себе надеяться. Надеяться, что я обязательно заслужу твое возвращение и уж тогда пусть даже ценою своей жизни я никогда, слышишь? - никогда не позволю тебе заболеть.