про археологов из книжки
С тем, что сегодня день археолога, это сообщение случайно удачно совпало)).
Решила всё-таки почитать основную часть книжки про раскопки Рима.
Первая глава посвящена археологам древности (относительной).
Данте, например, был плохим археологом, он не упоминал в своих произведениях древнеримские памятники, которые буквально должны были бросаться ему в глаза - амфитеатры Вероны, Арля и Пола (Arles and Pola), хотя "белые как снег саркофаги" римских кладбищ описывал. Про руины Рима тоже молчал как партизан.
Петрарка был не намного лучшим археологом, хоть и подарил коллекцию из нескольких римских монет королю Карлу-4.
Он совершенно неправильно называл римские памятники, несмотря на правильные названия, высеченные на них огромными буквами: "Он называет термы Caracalla - palatium Antonini; фонтан Аква Джулия - цимбрум Марии; пантеон Агриппы - templum Cybelis, колонну Траяна - могилой этого императора и пирамиду Гая Цестия - мавзолеем Рема, брата Ромула".
(He calls the baths of Caracalla palatium Antonini ; the fountain of the Aqua Julia, cymbrum Marii ; the pantheon of Agrippa, templum Cybelis. He refers to the column of Trajan as the tomb of that emperor ; and the pyramid of Caius Cestius as the mausoleum of Remus, brother of Romulus)
И левая отмазка Поджо Браччолини, что "надписи были скрыты от него растениями, растущими в стыках мраморных блоков", не прокатила, потому что "эти надписи видел и скопировал современник и друг Петрарки Кола ди Риенцо".
Вот этот Кола ди Риенцо и был первым настоящим археологом, по мнению автора книжки.
Попытка выяснить, кто это такой, обнаружила романическо-романтического героя, борца за всё хорошее против всего плохого восстановление в 14 веке славы древнего Рима и даже преуспевшего в своих революционных поползновениях против среднеримских баронов, но потом сошедшего с ума и превратившегося в тирана, казнившего своих соратников, и потому закономерно плохо кончившего.
Читать про Колу (кое-где сообщается, что на самом деле его звали Никола ди Лориенцо, но он зачем-то сократил свое имя) лучше всего, конечно, у итальянцев, но список посвященных ему произведений искусства длиннее всего у англов.
В 1835 году английский писатель Эдвард Бульвер-Литтон написал исторический роман «Риенци, последний из римских трибунов», посвящённый ди Риенцо. Вскоре этот роман привлёк внимание молодого немецкого композитора Рихарда Вагнера и стал основой либретто для его оперы Rienzi, der Letzte der Tribunen. Впервые она поставлена была в 1841 году в Дрездене.
Жизнь и судьба Кола ди Риенцо стали предметом романа Эдварда Бульвер-Литтона (1835 г.), трагических пьес Гюстава Друино (1826 г.), Мэри Рассел Митфорд (1828 г.), Джулиуса Мозена (1837 г.) и Фридриха Энгельса. (1841 г.), а также некоторых стихов «Паломничества Чайльд-Гарольда» (1818 г.) лорда Байрона.
Ирландский поэт и драматург Джон Тодхантер написал в 1881 году драму под названием «Настоящая трагедия римского трибуна Риенци». Шекспировская по стилю, она во многом исторически точна.
Пьесы о Коле ди Риенцо были также написаны польскими авторами конца 19 века Адамом Асником и Стефаном Жеромским, которые находили сходство между восстанием Риенцо и борьбой Польши за независимость.
Его письма под редакцией А. Габриэлли были опубликованы в «Fonti per la storia d’Italia» (т. 6-й, Рим, 1890).
По словам Августа Кубичека, друга детства Адольфа Гитлера, именно на представлении оперы Вагнера «Риенци» у Гитлера в подростковом возрасте было первое восторженное видение воссоединения немецкого народа.
За его демагогическую риторику, популярность и настроения против истеблишмента (как дворянства) некоторые источники считают его более ранним популистом и протофашистской фигурой.
Ну вот прежде, чем стать борцом и тираном, Кола собирал древнеримские надписи.
«Каждый день, - говорит его биограф, - он ходил среди руин, внимательно рассматривая каждый кусок скульптурного мрамора.
Никто не мог читать и расшифровывать надписи лучше, чем он».
Тем не менее, несмотря на его энтузиазм по поводу античного мира и его эпиграфических записей, несмотря на преклонение перед римским величием, которое волновало его душу, Кола ди Риенцо не может быть назван, как утверждает его биограф, образцом научной точности.
Его латинские послания написаны скорее в стиле Библии, чем в стиле Саллюстия; а что касается его способности расшифровывать и толковать древние надписи, то единственное свидетельство, которым мы располагаем, не говорит в его пользу.
Среди древних эпиграфических документов известна бронзовая табличка, которая сейчас находится в Капитолийском музее и содержит lex Regia; то есть копия, выгравированная на бронзе, декрета, которым S.P.Q.R. даровала Флавию Веспасиану императорскую власть и власть над жизнью и смертью.
Эта табличка использовалась папой Бонифацием VIII при сооружении алтаря в Сан-Джованни-Латеранском, и была так неуклюже вделана в стену, что ее почти невозможно было прочесть.
Кола в 1346 г. распорядился вынести ее из безвестного укрытия и установить в центре базилики.
Там, показывая ее своим соотечественникам, он имел обыкновение говорить пламенные слова о праве народа на выбор своей формы правления.
Все идет нормально. Но когда он начинает объяснять текст документа, он сбивается с пути и ступает на коварную почву.
Параграф закона о помории (pomorium), то есть о праве, дарованном Веспасиану на расширение границ города Рима, Кола истолковывает так, как будто помориум означает помариум, или яблоневый сад (pomarium, or apple-orchard); как будто в этом абзаце говорится об Италии как о саде Римской империи.
С сожалением должен сказать, что эта интерпретация, какой бы абсурдной она ни была, не была его собственной, а была традиционной в партии гибеллинов.
Сам Данте уже назвал Италию садами империи.
Но мы обязаны ему самым первым собранием латинских эпитафий, составленным в соответствии с принципами современной науки.
В библиотеке принца Киджи в Риме, в библиотеке Медичи во Флоренции и в Публичной библиотеке в Утрехте много лет назад были обнаружены три рукописных списка эпиграфического сборника, авторство которых приписывалось, во-первых, Николе Синьорили (Nicola Signorili), секретарю римского сената при папе Мартине V (secretary of the Roman Senate, under Pope Martin V).
Дальнейшие исследования, проведенные в Национальной библиотеке в Неаполе, привели к обнаружению гораздо более старой копии той же книги, датируемой понтификатом Урбана VI. ; то есть, написанный по крайней мере на семьдесят пять лет ранее.
После долгого и кропотливого исследования оригинал был наконец обнаружен в библиотеке аббатства Сан-Никола-дель-Арена в Катании.
Нет сомнений, что это работа Кола ди Риенцо.
Его материалы были собраны, по-видимому, между 1344 и 1347 годами.
В то время никто, кроме Кола, не умел читать и копировать старинные мраморы; следовательно, книга принадлежит ему.
Отныне мы будем восхищаться свирепым трибуном не только как великим политиком, вождем и агитатором, но и как великим для своего времени археологом.
(книжка)
Дальше в главе методично (или не очень) перечисляются разные римские папы-археологи, собиравшие разные сокровища и что-то-там восстанавливающие.
Про собственно римские раскопки сказано один раз.
Сначала приводятся подробные литературные исторические сведения про некий кружок то ли еретиков, то ли любителей весёлых гулянок, созданный Помпонием Лето.
Потом чудесно найденные при раскопках подтверждения существования кружка и его членов.
"В ходе раскопок, проведенных моим прославленным учителем, коммендаторе Г. Б. де Росси, в катакомбах Калликста, 12 мая 1852 г. в самой отдаленной части того подземного лабиринта, который использовался братством Помпонио как тайное место встречи, на белой штукатурке потолка дымом сальной свечи была написана следующая надпись: «16 января 1475 года. Пантагат, Маммей, Папирий, Миникин, Эмилий, Минуций, все они почитатели и исследователи древностей и наслаждения римских развратных женщин, [собрались здесь] при Помпонии, верховном понтифике».
С тех пор в катакомбах СС Пьетро и Марчеллино и Претекстата было обнаружено много других записей того же характера, в которых Пантагаф (кардинал Платина?) именуется sacerdos academiæ Romanæ, а Помпоний снова верховным понтификом.
Несомненно только одно: Помпонио и его коллеги поступили очень мудро, доверив свою тайну самым глубоким и неприступным тайникам римских катакомб.
Одна строчка, одно слово из записей, обнаруженных нами четыре века спустя и своевременно доведенных до сведения двора замка Сан-Анджело, предали бы их головы мечу публичного палача."
И последняя на сегодня цитата):
"Теперь я должен упомянуть прославленную группу мастеров чинквеченто, художников и археологов одновременно, чьи исследования, описания, измерения и чертежи древних зданий Рима входят в число лучших документов, которыми располагает наша любимая наука.
Эти документы, исчисляемые тысячами, один другого ценнее другого, стали известны лишь несколько лет назад.
Абекен, редакторы флорентийского издания Джорджо Вазари и барон Генрих де Геймюллер время от времени упоминали или даже публиковали некоторые образцы коллекции; но из этих фрагментарных указаний мы пришли к выводу, что рисунки мастеров чинквеченто будут более полезны для иллюстрации современного, чем античного искусства.
В качестве примера щедрости, с которой археология время от времени воздает за преданность и рвение своих учеников, в качестве примера здоровой радости и эмоций, которые изучение древнего мира способно доставить посвященным, я прошу позволено рассказать о личном опыте.
Несмотря на более чем двадцать лет непрерывных исследований, как в активной, так и в спекулятивной области, многие из наших римских руин все еще оставались для меня загадкой, их происхождение, их конструкция, их история были совершенно неизвестны.
Сколько часов я провел до и вокруг таких старинных зданий, как те, которые были превращены в церкви - Сан Адриано, св. Космы и Дамиано, Сан-Стефано-делле-Кароцце и другие, пытаясь, подобно Эдипу, разгадать тайну Сфинкса, вырвать тайну, которая, казалось, была погребена под этими руинами с падением Империи!
Отказавшись от всякой надежды на успех, фактически классифицировав эти здания как «безымянные», я однажды попал в отдел рисунков и гравюр Галереи Уффици во Флоренции под любезным руководством их хранителя, синьора Нерино Ферри.
... Оригинальные и неопубликованные архитектурные зарисовки флорентийских художников чинквеченто были показаны мне просто из любопытства.
Я не мог описать, что я чувствовал в тот момент, когда я увидел (сразу), что решение почти каждой топографической задачи медленно проходит перед моими глазами в виде зарисовок, сделанных на месте, когда эти памятники были впервые раскопаны, три или четыре века назад, и сделанные такими людьми, художниками и археологами, как восемь Сангалло, Бальдассаре и Саллюстио Перуцци, Рафаэль Санцио, два Альберти, Браманте, Сансовино, Джованни Антонио Дозио, де Маркис и так далее (as the eight Sangallos, Baldassare and Sallustio Peruzzi, Raphael Sanzio, the two Albertis, Bramante, Sansovino, Giovanni Antonio Dosio, De Marchis, and so on).
Я не думаю, что натуралист, открывающий новый вид жесткокрылых, химик, открывающий новый химический элемент, астроном, открывающий новый астероид, могут почувствовать то, что чувствует археолог под благодатным влиянием таких важных и совершенно неожиданных открытий.
Когда мой учитель Коммендаторе де Росси обнаружил в Марцианской библиотеке в Венеции знаменитый кодекс Пьетро Сабино, он провел тридцать шесть часов, как бы пожирая этот том, не заботясь ни о еде, ни об отдыхе, и не оставил свою долгожданную добычу, пока действительно не потерял сознание от истощения.
Археология есть наука, которая, в отличие от других, тотчас же начинает вознаграждать усердие изучающего глубоким нравственным удовлетворением, не обязывая его к скучному, утомительному ученичеству.
Это наука настолько благородная и увлекательная, что она чудесным образом помогает формировать характер смышленых юношей; и настолько изменчива по форме, в своих различных аспектах и ответвлениях, что может удовлетворить любой вкус, любую склонность.
Правда, ее изучение требует духа предприимчивости, изобилия средств, тонкого ума и постоянства в усердии.
Однако молодым людям Америки, которым особенно посвящены эти страницы, эти элементы даны еще более щедро, чем, быть может, в случае с другими нациями.
Первые шаги, сделанные нынешним поколением в области археологии, такие как исследование Ассоса, вклад в исследования в Наукратисе, учреждение школы в Афинах, учреждение первоклассных научных журналов и т. д., доказывают что американские студенты привносят в антикварную область такое же количество успешных предприятий, которые заставили их занять лидирующие позиции во многих других областях науки.
Позвольте мне выразить надежду, что отчет о наших недавних открытиях в Риме, который дан в следующих главах, подтвердит и даже усилит их тягу к этим благородным и полезным занятиям и вовлечет большее число способных молодых людей в ряды наше дружное братство".
Решила всё-таки почитать основную часть книжки про раскопки Рима.
Первая глава посвящена археологам древности (относительной).
Данте, например, был плохим археологом, он не упоминал в своих произведениях древнеримские памятники, которые буквально должны были бросаться ему в глаза - амфитеатры Вероны, Арля и Пола (Arles and Pola), хотя "белые как снег саркофаги" римских кладбищ описывал. Про руины Рима тоже молчал как партизан.
Петрарка был не намного лучшим археологом, хоть и подарил коллекцию из нескольких римских монет королю Карлу-4.
Он совершенно неправильно называл римские памятники, несмотря на правильные названия, высеченные на них огромными буквами: "Он называет термы Caracalla - palatium Antonini; фонтан Аква Джулия - цимбрум Марии; пантеон Агриппы - templum Cybelis, колонну Траяна - могилой этого императора и пирамиду Гая Цестия - мавзолеем Рема, брата Ромула".
(He calls the baths of Caracalla palatium Antonini ; the fountain of the Aqua Julia, cymbrum Marii ; the pantheon of Agrippa, templum Cybelis. He refers to the column of Trajan as the tomb of that emperor ; and the pyramid of Caius Cestius as the mausoleum of Remus, brother of Romulus)
И левая отмазка Поджо Браччолини, что "надписи были скрыты от него растениями, растущими в стыках мраморных блоков", не прокатила, потому что "эти надписи видел и скопировал современник и друг Петрарки Кола ди Риенцо".
Вот этот Кола ди Риенцо и был первым настоящим археологом, по мнению автора книжки.
Попытка выяснить, кто это такой, обнаружила романическо-романтического героя, борца за всё хорошее против всего плохого восстановление в 14 веке славы древнего Рима и даже преуспевшего в своих революционных поползновениях против среднеримских баронов, но потом сошедшего с ума и превратившегося в тирана, казнившего своих соратников, и потому закономерно плохо кончившего.
Читать про Колу (кое-где сообщается, что на самом деле его звали Никола ди Лориенцо, но он зачем-то сократил свое имя) лучше всего, конечно, у итальянцев, но список посвященных ему произведений искусства длиннее всего у англов.
В 1835 году английский писатель Эдвард Бульвер-Литтон написал исторический роман «Риенци, последний из римских трибунов», посвящённый ди Риенцо. Вскоре этот роман привлёк внимание молодого немецкого композитора Рихарда Вагнера и стал основой либретто для его оперы Rienzi, der Letzte der Tribunen. Впервые она поставлена была в 1841 году в Дрездене.
Жизнь и судьба Кола ди Риенцо стали предметом романа Эдварда Бульвер-Литтона (1835 г.), трагических пьес Гюстава Друино (1826 г.), Мэри Рассел Митфорд (1828 г.), Джулиуса Мозена (1837 г.) и Фридриха Энгельса. (1841 г.), а также некоторых стихов «Паломничества Чайльд-Гарольда» (1818 г.) лорда Байрона.
Ирландский поэт и драматург Джон Тодхантер написал в 1881 году драму под названием «Настоящая трагедия римского трибуна Риенци». Шекспировская по стилю, она во многом исторически точна.
Пьесы о Коле ди Риенцо были также написаны польскими авторами конца 19 века Адамом Асником и Стефаном Жеромским, которые находили сходство между восстанием Риенцо и борьбой Польши за независимость.
Его письма под редакцией А. Габриэлли были опубликованы в «Fonti per la storia d’Italia» (т. 6-й, Рим, 1890).
По словам Августа Кубичека, друга детства Адольфа Гитлера, именно на представлении оперы Вагнера «Риенци» у Гитлера в подростковом возрасте было первое восторженное видение воссоединения немецкого народа.
За его демагогическую риторику, популярность и настроения против истеблишмента (как дворянства) некоторые источники считают его более ранним популистом и протофашистской фигурой.
Ну вот прежде, чем стать борцом и тираном, Кола собирал древнеримские надписи.
«Каждый день, - говорит его биограф, - он ходил среди руин, внимательно рассматривая каждый кусок скульптурного мрамора.
Никто не мог читать и расшифровывать надписи лучше, чем он».
Тем не менее, несмотря на его энтузиазм по поводу античного мира и его эпиграфических записей, несмотря на преклонение перед римским величием, которое волновало его душу, Кола ди Риенцо не может быть назван, как утверждает его биограф, образцом научной точности.
Его латинские послания написаны скорее в стиле Библии, чем в стиле Саллюстия; а что касается его способности расшифровывать и толковать древние надписи, то единственное свидетельство, которым мы располагаем, не говорит в его пользу.
Среди древних эпиграфических документов известна бронзовая табличка, которая сейчас находится в Капитолийском музее и содержит lex Regia; то есть копия, выгравированная на бронзе, декрета, которым S.P.Q.R. даровала Флавию Веспасиану императорскую власть и власть над жизнью и смертью.
Эта табличка использовалась папой Бонифацием VIII при сооружении алтаря в Сан-Джованни-Латеранском, и была так неуклюже вделана в стену, что ее почти невозможно было прочесть.
Кола в 1346 г. распорядился вынести ее из безвестного укрытия и установить в центре базилики.
Там, показывая ее своим соотечественникам, он имел обыкновение говорить пламенные слова о праве народа на выбор своей формы правления.
Все идет нормально. Но когда он начинает объяснять текст документа, он сбивается с пути и ступает на коварную почву.
Параграф закона о помории (pomorium), то есть о праве, дарованном Веспасиану на расширение границ города Рима, Кола истолковывает так, как будто помориум означает помариум, или яблоневый сад (pomarium, or apple-orchard); как будто в этом абзаце говорится об Италии как о саде Римской империи.
С сожалением должен сказать, что эта интерпретация, какой бы абсурдной она ни была, не была его собственной, а была традиционной в партии гибеллинов.
Сам Данте уже назвал Италию садами империи.
Но мы обязаны ему самым первым собранием латинских эпитафий, составленным в соответствии с принципами современной науки.
В библиотеке принца Киджи в Риме, в библиотеке Медичи во Флоренции и в Публичной библиотеке в Утрехте много лет назад были обнаружены три рукописных списка эпиграфического сборника, авторство которых приписывалось, во-первых, Николе Синьорили (Nicola Signorili), секретарю римского сената при папе Мартине V (secretary of the Roman Senate, under Pope Martin V).
Дальнейшие исследования, проведенные в Национальной библиотеке в Неаполе, привели к обнаружению гораздо более старой копии той же книги, датируемой понтификатом Урбана VI. ; то есть, написанный по крайней мере на семьдесят пять лет ранее.
После долгого и кропотливого исследования оригинал был наконец обнаружен в библиотеке аббатства Сан-Никола-дель-Арена в Катании.
Нет сомнений, что это работа Кола ди Риенцо.
Его материалы были собраны, по-видимому, между 1344 и 1347 годами.
В то время никто, кроме Кола, не умел читать и копировать старинные мраморы; следовательно, книга принадлежит ему.
Отныне мы будем восхищаться свирепым трибуном не только как великим политиком, вождем и агитатором, но и как великим для своего времени археологом.
(книжка)
Дальше в главе методично (или не очень) перечисляются разные римские папы-археологи, собиравшие разные сокровища и что-то-там восстанавливающие.
Про собственно римские раскопки сказано один раз.
Сначала приводятся подробные литературные исторические сведения про некий кружок то ли еретиков, то ли любителей весёлых гулянок, созданный Помпонием Лето.
Потом чудесно найденные при раскопках подтверждения существования кружка и его членов.
"В ходе раскопок, проведенных моим прославленным учителем, коммендаторе Г. Б. де Росси, в катакомбах Калликста, 12 мая 1852 г. в самой отдаленной части того подземного лабиринта, который использовался братством Помпонио как тайное место встречи, на белой штукатурке потолка дымом сальной свечи была написана следующая надпись: «16 января 1475 года. Пантагат, Маммей, Папирий, Миникин, Эмилий, Минуций, все они почитатели и исследователи древностей и наслаждения римских развратных женщин, [собрались здесь] при Помпонии, верховном понтифике».
С тех пор в катакомбах СС Пьетро и Марчеллино и Претекстата было обнаружено много других записей того же характера, в которых Пантагаф (кардинал Платина?) именуется sacerdos academiæ Romanæ, а Помпоний снова верховным понтификом.
Несомненно только одно: Помпонио и его коллеги поступили очень мудро, доверив свою тайну самым глубоким и неприступным тайникам римских катакомб.
Одна строчка, одно слово из записей, обнаруженных нами четыре века спустя и своевременно доведенных до сведения двора замка Сан-Анджело, предали бы их головы мечу публичного палача."
И последняя на сегодня цитата):
"Теперь я должен упомянуть прославленную группу мастеров чинквеченто, художников и археологов одновременно, чьи исследования, описания, измерения и чертежи древних зданий Рима входят в число лучших документов, которыми располагает наша любимая наука.
Эти документы, исчисляемые тысячами, один другого ценнее другого, стали известны лишь несколько лет назад.
Абекен, редакторы флорентийского издания Джорджо Вазари и барон Генрих де Геймюллер время от времени упоминали или даже публиковали некоторые образцы коллекции; но из этих фрагментарных указаний мы пришли к выводу, что рисунки мастеров чинквеченто будут более полезны для иллюстрации современного, чем античного искусства.
В качестве примера щедрости, с которой археология время от времени воздает за преданность и рвение своих учеников, в качестве примера здоровой радости и эмоций, которые изучение древнего мира способно доставить посвященным, я прошу позволено рассказать о личном опыте.
Несмотря на более чем двадцать лет непрерывных исследований, как в активной, так и в спекулятивной области, многие из наших римских руин все еще оставались для меня загадкой, их происхождение, их конструкция, их история были совершенно неизвестны.
Сколько часов я провел до и вокруг таких старинных зданий, как те, которые были превращены в церкви - Сан Адриано, св. Космы и Дамиано, Сан-Стефано-делле-Кароцце и другие, пытаясь, подобно Эдипу, разгадать тайну Сфинкса, вырвать тайну, которая, казалось, была погребена под этими руинами с падением Империи!
Отказавшись от всякой надежды на успех, фактически классифицировав эти здания как «безымянные», я однажды попал в отдел рисунков и гравюр Галереи Уффици во Флоренции под любезным руководством их хранителя, синьора Нерино Ферри.
... Оригинальные и неопубликованные архитектурные зарисовки флорентийских художников чинквеченто были показаны мне просто из любопытства.
Я не мог описать, что я чувствовал в тот момент, когда я увидел (сразу), что решение почти каждой топографической задачи медленно проходит перед моими глазами в виде зарисовок, сделанных на месте, когда эти памятники были впервые раскопаны, три или четыре века назад, и сделанные такими людьми, художниками и археологами, как восемь Сангалло, Бальдассаре и Саллюстио Перуцци, Рафаэль Санцио, два Альберти, Браманте, Сансовино, Джованни Антонио Дозио, де Маркис и так далее (as the eight Sangallos, Baldassare and Sallustio Peruzzi, Raphael Sanzio, the two Albertis, Bramante, Sansovino, Giovanni Antonio Dosio, De Marchis, and so on).
Я не думаю, что натуралист, открывающий новый вид жесткокрылых, химик, открывающий новый химический элемент, астроном, открывающий новый астероид, могут почувствовать то, что чувствует археолог под благодатным влиянием таких важных и совершенно неожиданных открытий.
Когда мой учитель Коммендаторе де Росси обнаружил в Марцианской библиотеке в Венеции знаменитый кодекс Пьетро Сабино, он провел тридцать шесть часов, как бы пожирая этот том, не заботясь ни о еде, ни об отдыхе, и не оставил свою долгожданную добычу, пока действительно не потерял сознание от истощения.
Археология есть наука, которая, в отличие от других, тотчас же начинает вознаграждать усердие изучающего глубоким нравственным удовлетворением, не обязывая его к скучному, утомительному ученичеству.
Это наука настолько благородная и увлекательная, что она чудесным образом помогает формировать характер смышленых юношей; и настолько изменчива по форме, в своих различных аспектах и ответвлениях, что может удовлетворить любой вкус, любую склонность.
Правда, ее изучение требует духа предприимчивости, изобилия средств, тонкого ума и постоянства в усердии.
Однако молодым людям Америки, которым особенно посвящены эти страницы, эти элементы даны еще более щедро, чем, быть может, в случае с другими нациями.
Первые шаги, сделанные нынешним поколением в области археологии, такие как исследование Ассоса, вклад в исследования в Наукратисе, учреждение школы в Афинах, учреждение первоклассных научных журналов и т. д., доказывают что американские студенты привносят в антикварную область такое же количество успешных предприятий, которые заставили их занять лидирующие позиции во многих других областях науки.
Позвольте мне выразить надежду, что отчет о наших недавних открытиях в Риме, который дан в следующих главах, подтвердит и даже усилит их тягу к этим благородным и полезным занятиям и вовлечет большее число способных молодых людей в ряды наше дружное братство".