Тема Сисег.
После длительного перерыва, по собственной воле (покой и воля), начинать хотелось с поэтической строчки:
"сиськи втиснулись в экран".
Какая аллитерация! Какие внутренние рифмы!
Однако, задумался.
Слишком агрессивно. Нужно мягше. И ширше.
Что-то, что людЯм и правда занимательно, да интересно!
Однако, писать-то и не о чем. Как в первый день, когда открыл собственный Живой Журнал. Был грех, уже очень давно. Сказать тогда хотелось много, а на выходе - полторы строчки. Будь я газетчиком в двадцатых - умер бы с голоду.
Писать не о чем! Весь исписался я, всё бедным рыцарям усердно помогая...
Что снилось? Под утро приснился Поти. Будто я снова на улице Бердянской. Рядом с морем. Но это уже не у Марьи Ивановны. Это другая женщина. Другой дом. Она - местная. Пожилая, добрая, одинокая, и с огромным курятником в глубине двора.
Каждое утро так и было:
- Гули-гули-гули-гули...
Я так же стою у окна, выходящего на улицу, полутораэтажного дома. С осознанием, ну вот я приехал. И дом этот тот же. Той пожилой женщины нет. Входные двери точно такие же, тридцатых годов, сильно облупившиеся. Но улица изменилась. И в комнате, такой же пустой, я совершенно один. Нет ни папы, ни мамы. В те времена, здесь, рядом с канавой лежала узкая железная труба. В этой трубе окрестные пацаны прятали свои секреты. Однажды, я там спрятал узелок из носового платка, с железными рублями, украденными у Петра Ивановича. В углу платяного шкафа я нашёл бочонок, когда в очередной раз остался один дома, в квартире бабушки. Под грудой одежды и обуви, стоял деревянный бочонок, полностью набитый советскими железными рублями. Я честно украл несколько штук. С Лениным, и с солдатом в плаще. По стечению обстоятельств, вечер, когда я спрятал узелок в трубе, был тёмный. В очередной раз выключили электричество. В такие дни мы жили при свечах, керосиновых лампах, и фонарях с батарейками. Отец сказал маме, что пошёл за углём. А вернувшись, вдруг, при полусвете, высыпал на стол рубли, с вопросом:
- А что это?
Мама внимательно на меня посмотрела.
Что я сделал?
Я спрятался под стол.
Теперь трубы нет. Вместо кремниевого щебня, улица покрыта асфальтом. На том месте, где когда-то была мусорная яма, земля просела квадратом.
Как-то в январе, когда мне, по случаю плохой успеваемости в школе, запретили выходить на улицу, я снова стоял у окна. Дома был только отец. Мама была на работе. В Доме Офицеров. Светило утреннее солнце, и леденело лёгким морозцем. К яме подошёл чей-то пацан, русский, и долго балансировал разглядывая содержимое. Ко мне подошёл отец. Теперь мы вдвоём стояли, и смотрели из окна. Мальчишка поднял из ямы батарейки, типа Юпитер, и попробовал их на язык. Мы с отцом долго смеялись.
Дом напротив сильно уже перестроили. Я его хорошо запомнил по тому, что там однажды была свадьба, и я, чуть не полночи сидел у окна, ожидая, когда привезут невесту. Невесты я так и не увидел. Зато было много музыки, криков, и стрельбы в воздух. Сигнальными ракетами. Некоторые из них, потом долго спускались на парашютиках. Рядом с тем домом росла вилкообразная шелковица, первое дерево, которое я осилил, до самой верхушки, там было гнездо с птенцами, но её уже спилили. Теперь что-то другое. Наверное пальмы. Тоже не плохо. Прошёл дождь, и разогретый асфальт будто дымился. Хотя небо было таким же серым.
Я удивлённо оглянулся вокруг: как я здесь оказался? Всё ровно так же, как было тогда. Но как же всё изменилось...
Я проснулся, и понял, что за окном всего-навсего прошёл дождь. И я здесь...
"сиськи втиснулись в экран".
Какая аллитерация! Какие внутренние рифмы!
Однако, задумался.
Слишком агрессивно. Нужно мягше. И ширше.
Что-то, что людЯм и правда занимательно, да интересно!
Однако, писать-то и не о чем. Как в первый день, когда открыл собственный Живой Журнал. Был грех, уже очень давно. Сказать тогда хотелось много, а на выходе - полторы строчки. Будь я газетчиком в двадцатых - умер бы с голоду.
Писать не о чем! Весь исписался я, всё бедным рыцарям усердно помогая...
Что снилось? Под утро приснился Поти. Будто я снова на улице Бердянской. Рядом с морем. Но это уже не у Марьи Ивановны. Это другая женщина. Другой дом. Она - местная. Пожилая, добрая, одинокая, и с огромным курятником в глубине двора.
Каждое утро так и было:
- Гули-гули-гули-гули...
Я так же стою у окна, выходящего на улицу, полутораэтажного дома. С осознанием, ну вот я приехал. И дом этот тот же. Той пожилой женщины нет. Входные двери точно такие же, тридцатых годов, сильно облупившиеся. Но улица изменилась. И в комнате, такой же пустой, я совершенно один. Нет ни папы, ни мамы. В те времена, здесь, рядом с канавой лежала узкая железная труба. В этой трубе окрестные пацаны прятали свои секреты. Однажды, я там спрятал узелок из носового платка, с железными рублями, украденными у Петра Ивановича. В углу платяного шкафа я нашёл бочонок, когда в очередной раз остался один дома, в квартире бабушки. Под грудой одежды и обуви, стоял деревянный бочонок, полностью набитый советскими железными рублями. Я честно украл несколько штук. С Лениным, и с солдатом в плаще. По стечению обстоятельств, вечер, когда я спрятал узелок в трубе, был тёмный. В очередной раз выключили электричество. В такие дни мы жили при свечах, керосиновых лампах, и фонарях с батарейками. Отец сказал маме, что пошёл за углём. А вернувшись, вдруг, при полусвете, высыпал на стол рубли, с вопросом:
- А что это?
Мама внимательно на меня посмотрела.
Что я сделал?
Я спрятался под стол.
Теперь трубы нет. Вместо кремниевого щебня, улица покрыта асфальтом. На том месте, где когда-то была мусорная яма, земля просела квадратом.
Как-то в январе, когда мне, по случаю плохой успеваемости в школе, запретили выходить на улицу, я снова стоял у окна. Дома был только отец. Мама была на работе. В Доме Офицеров. Светило утреннее солнце, и леденело лёгким морозцем. К яме подошёл чей-то пацан, русский, и долго балансировал разглядывая содержимое. Ко мне подошёл отец. Теперь мы вдвоём стояли, и смотрели из окна. Мальчишка поднял из ямы батарейки, типа Юпитер, и попробовал их на язык. Мы с отцом долго смеялись.
Дом напротив сильно уже перестроили. Я его хорошо запомнил по тому, что там однажды была свадьба, и я, чуть не полночи сидел у окна, ожидая, когда привезут невесту. Невесты я так и не увидел. Зато было много музыки, криков, и стрельбы в воздух. Сигнальными ракетами. Некоторые из них, потом долго спускались на парашютиках. Рядом с тем домом росла вилкообразная шелковица, первое дерево, которое я осилил, до самой верхушки, там было гнездо с птенцами, но её уже спилили. Теперь что-то другое. Наверное пальмы. Тоже не плохо. Прошёл дождь, и разогретый асфальт будто дымился. Хотя небо было таким же серым.
Я удивлённо оглянулся вокруг: как я здесь оказался? Всё ровно так же, как было тогда. Но как же всё изменилось...
Я проснулся, и понял, что за окном всего-навсего прошёл дождь. И я здесь...