25 октября 1917 года,

[muddylevski]

Владислав Иноземцев пишет:

Российская диаспора - одна из самых крупных в мире, но, что примечательно, в статистике Банка международных расчетов, который ведет постоянный учет денежных переводов из различных стран мира (и в них), Россия упоминается только в одном контексте: как страна-донор. Это означает, что поступающий поток средств не превышает $500 млн в год. Иностранные инвестиции в Россию, конечно, приходят в основном от русских - но идут они с Кипра, Виргинских островов и из других оффшорных юрисдикций - то есть в страну приходят лишь те средства, которые ранее отсюда же и были украдены. И хочется задать себе вопрос: уехавшие русские считают свою страну столь богатой и успешной, что вопрос о поддержке ее не стоит? Но это, как минимум, не так - даже не говоря о бедственном положении в целом ряде регионов, о разрушающемся образовании, нищих стариках, рас­пространяющемся СПИДе - средний подушевой ВВП в России в точности равен мексиканскому (мы находимся на 63-м и 62-м и 65-м и 66-м местах в рейтингах МВФ и Всемирного банка соответственно). Но в Мексику от соотечественников приходит до $30 млрд в год, а к нам - менее $500 млн.

Более того, ни одно правительство не имеет сегодня специальных программ поддержки добровольно уехавших соотечественников; напротив, ско­рее государства и общества ждут помощи и инвестиций от них. Израиль или Армения не финансируют строительство за рубежом синагог и храмов (можно вспом­нить, как драматически собирались средства на постройку нового армянс­кого храма в Москве) - в отличие от России, где администрация президента строит церковь в Париже, а бюджетные деньги миллионами тра­­тятся на мало кому (кроме их организаторов и исполнителей) нужные про­екты по продвижению «русской идеи».

Иначе говоря, вопрос может быть поставлен очень просто: почему Россия, постоянно рассуждающая о «русском мире», собственном величии и своей уникальности, не вызывает никакой выражающейся в мате­риальной форме симпатии и признательности тех, кто когда-то был (а порой все еще остается) ее частью? И мне кажется, что пока на этот вопрос не будет дано четкого и честного ответа, мы вряд ли сможем понять, кто мы и в каком направлении идем.