Баталистика
Я не думал (только надеялся), что повестушка, написанная мною, вызовет некоторый интерес. Однако интерес был, и пожалуй впервые, вполне искренний. В связи с этим, для всех читателей предыдущих четырёх постов даю «бонус». Первую часть этого текста. Текст намеренно построен так, как будто первая часть никак не связана со второй.. Однако если внимательно поразмыслить…
Итак :
«А между тем армия - это слепок общества
развитого социализма. Ей присущи все его ду-
ховные ценности, она живёт в соответствии с
принципами и устоями советского образа жи-
зни. И всё, что сегодня входит в нашу жизнь
под названием «социалистической цивилизо-
ванности» - политическая культура, культура
труда и потребления, культура отношений, -
прямо относится и к воинским коллективам
и ко всем военнослужащим.»
Б.Уткин, генерал-лейтенант, “Время. Армия. Писатель”.
«Знамя» 1983 г. Ноябрь.
(Между прочим подписуюсь под каждым словом того референта, который настрочил эту статью для генерала Уткина)
В районе Кушки стояла обыкновенная жара. Термометры в пунктах связи торчали на пятидесяти трёх градусах. Пот испарялся, не успевая выступить; сказывалась высокогорная сухость. Жёлтые хэбэшки выгорали в первые же дни. Добела. Разъедаемая солью ткань, лопалась по линиям сгибов. Гарнизон, потерявшийся среди бескрайнего неба, будто оказался выброшен на каменный остров. Куда ни глянь - песок.
Всё вокруг дышало затаённой враждебностью. Скалы, дороги, лица. Противник был всюду. И нигде одновременно! Молодые, едва после училищ, лейтенанты ничего не могли понять. Это было так не похоже на то, чему их учили. Война оказалась сброшена на них, как куча чердачного хлама. И в красноватых азиатских глазах читалась даже не ненависть - насмешка!
Особенно много было людей без ног. Оставшиеся с руками и ногами, держали длинные карабины под локтем, наготове. Но кто именно скрывался под грязными лохмотьями: мирный дехканин революционного народа или подлый наймит империализма - знал только Аллах. Бог, который у них был. Когда наступала ночь, и в небо всплывал полумесяц, всё менялось. Призраки блуждали по долине.
Собрав крохи перезревшего урожая, душманы быстро исчезали, для отвлечения давая несколько бессмысленных залпов в сторону позиций. В ответ поднималась мортирная стрельба. Громадные пушки били по квадратам. С девяти вечера и до часу ночи. Почти каждый день. Но это был огонь в ничто. По призракам, которых нельзя увидеть. Они таились ближе, чем можно было ждать. Они были по эту сторону колючей проволоки - внутри! В безопасности себя не чувствовал никто. И здесь легко верилось в причуды самых невероятных примет.
Оперативные группы стервенели от невозможности что-то изменить. С вечера, поднятые разрывами, пыль и копоть днём оседали на лица «спецов». Они возвращались с выездов, гремя сухими флягами, долго молчали и в ответ только скалили белые зубы. Их воспалённые глаза ещё не могли забыть, как танки, пришедшие с той стороны государственной границы, ровняли утлый деревенский пейзаж в извивах местного рельефа. «Исфаганский ковёр». Дело заканчивали отряды огнемётчиков. От всего этого, как с перепоя, тряслись руки.
Механики-таджики знали, что в кишлаках жили их заграничные родственники-единоверцы. Но они вели свою броню на цель, даже не ожидая, когда к старейшинам вышлют парламентёров. Здесь сначала стреляли - потом думали.
В пункте связи категорически запрещалось спать. Даже просто приткнуться в угол и покемарить. Дуреющие от жары и бессонницы связисты уходили на «перекур» и запирались в уборных, подальше от начальства. «Всё в руках Аллаха», - стенал с минарета мулло, когда за зубчатой кромкой пряталось лицо солнца…
Автобатальон двадцать первой «мотокопытной» дивизии тащил «нитку» сквозь тьму и камни индиговой ночи. Приглушив свет и моторы, колонна вязала петли между спящих хребтов. Но даже танковая броня не могла выдержать пристального взгляда невидимых глаз. Кто-то нежно ласкал свои беззащитные жертвы сквозь прицельные планки.
Старые английские карабины моджахеддинов были действительно длинными. Стволы четырнадцатого года (год, когда и заварилась вся эта буча, год, о котором забыли за давностью срока) имели страшную убойную силу. Это знали те, кто, падая на колени, стаскивал с плеч дырявый бронежилет и начинал блевать на голые камни кровью. Падал, но всё ж-таки живой. Другим везло меньше…
…Настоящих выстрелов никто не услышал. Просто, когда головной танк сопровождения пересёк незримую черту, лобовое стекло машины связи вдруг лопнуло и разлетелось облачком сверкающей окрошки. Водитель ещё успел инстинктивно ударить по тормозам, прежде чем рухнуть на дно кабины. Колонна запнулась, сбилась с ритма. В голове и с тыла полыхнуло по одному неровному разрыву. Потянуло клубами ватного дыма. Рыжее на чёрном.
Шурави пришли туда, куда приходить нельзя. Они слишком часто засматривались в масштабные карты. Это заслоняло действительность.
Начальник штаба артиллерии - на днях его срок в гарнизоне подходил к концу - с готовностью вывалился из боковой дверцы. Он потащил трубку телефона и скорчился под колёсами «эмтэшки», лихорадочно блистая стёклами очков. Точка огня между гранитных террас безнадёжно ускользала.
Строй быстро рассыпался. Грузовики и бээрдэмки перемешались. Узкий серпантин дороги не давал развернуться. Какая-то машина с заглохшим мотором перегородила путь. Со всех сторон неслись сигналы и невнятные крики. Сержант, стоя на ступеньке «Урала», вцепился в кронштейн зеркальца и тыкал пальцем куда-то в небо. Оттуда вся эта суета походила на тревогу в колонии полевых муравьёв. Рассеянная луна издали лила безразличный свет на дорогу, в самую гущу нечёткой маяты силуэтов.
Прикомандированный лейтенант, ожидавший первую получку, любопытствуя, влез на крышу кунга. Он только хотел лучше разглядеть, что происходит. Треск, стук, гам, щёлканье сухих затворов и глухой рёв моторов забивали воздух. Лейтенант припал на грудь, оглянулся, приподнялся. Снайперская пуля мягко вошла ему между глаз и вырвала половину затылка. Лейтенант открыл безмолвный рот и, перевалившись на спину, упал с машины в камни. Будто тюк с песком.
Согласованной координации огня не получалось. Никак. Сверкающие пулемёты водили стволами. Беспорядочные фонтаны бились во все стороны. В ямы, в тени, в горы. От верхушек до подножия.
Бесполезно!
Длинные морзянки трассеров сплетались в клубки и быстро разбегались. Раскалённые, малинового цвета болванки ударялись в гранитные уступы и отскакивали в немыслимый рикошет. Жалкое подобие майского салюта.
Танк поднял хобот. Подпрыгнув на толстых лапах, дал залп наугад. Магниевая вспышка - плюшевая темень в глазах, оглушительный рёв и дохлое курение из отплюнувшегося ствола. Но подобная иллюминация уже никак не действовала на воображение партизан. Связная эмтэшка продолжала скакать, будто её со всех сторон пинали сапогами. В тонкой броне появлялись всё новые и новые дырки. Рация замолчала.
Когда вскрылась цистерна с соляркой - будто кто-то включил подсветку. Жидкий огонь рекой полился между равнодушных камней. Дно ущелья озарилось, как сцена в сиянии рампы. Силуэты из театра теней заметались от борта к борту.
И вдруг огонь прекратился. Так же внезапно, как и возник. Будто дунуло ветром. И занавес упал.
Уже начинало светать. Наступил час предутреннего безмолвия. Только сейчас, упреждая следующий акт, появилось звено вертолётов прикрытия. Цепочка злых комаров опустилась из неба, поднялась из-за зубчатых гряд и, сделав образцовый круг, вышла на ударную позицию.
- С какой стороны они пришли? - Красное в отблесках лицо измазано потом, в глазах неверия, вопрос обращён в никуда.
Как всегда подвела связь. Или что-то ещё. Обстановка внизу менялась слишком быстро. И пока сводка обходила все оперативные инстанции, реальное положение вещей уже было иллюзией.
Тем, кто сидит наверху, за штурвалом, безразлично, кто втащил в этот забытый угол столько машин без опознавательных знаков. Стрелять друг в друга могли все, даже те кто считался «своим». Особенно ныне. Время «Ч» приказывало сбросить груз именно здесь. И это давало гарантию целости звёзд на погонах.
- Что они делают? - только и успел воскликнуть начальник марша. В полёте хохочущих машин он различил подозрительно знакомый рисунок боевого захода. Вертолёты зависли на несколько секунд и, хищно наклонив угрюмые морды к земле, пошли в атаку.
Удар был страшен!
Первый раз в жизни край глаза видит, как небо сменяется ливнем из града камней. Краешек мозга слышит многоголосый щебет и скрежет песка по каске. Лицо ощущает, как хлещет по щекам прыгающая земля. Такое нельзя увидеть ни до, ни после. Это всегда сейчас, в доли секунды, пока слепая вспышка не застлала глаза.
Отставленный в сторону бэтээр вдруг дёрнулся, распираемый газами. Раздулся. Плоскости взбухли. И когда начало срывать крышки люков, машина лопнула изнутри. Как кондитерский пакет. Взрывная волна поволокла вдоль дороги дымящиеся обломки.
Люди, понявшие, что оказались в западне, зажимая уши и вывернув рты, кинулись прочь с дороги. В скалы! Свои же мины-ловушки и душманские карабины уже не были так страшны.
Выбрасывая длинные струпья, «вертушки» отстреливали пачку за пачкой. Разрывы рвали шоссе, как бумажный серпантин. Бээмпэшки горели, будто спичечные коробки. Тяжёлые груды металла переворачивались, подставляя колеса и голые днища небесам. Среди рёва реактивных снарядов и огненных ручьёв раздавались вопли изувеченных людей. В неровных отблесках живое мясо с причитанием расползалось в стороны от нестерпимого бензинового сияния.
Безымянный стрелок поднялся в полный рост. Рванулся на крышку брошенного броневика. Развернул раскоряченный пулемёт. Мелькнуло искажённое в броске лицо. Кто-то ещё успел вдогонку пожелать ему удачи.
Длинная дуга запрокинулась удилищем, качнулась и двинулась навстречу в подбрюшье «вертушки». Непрерывная гильзовая река хлынула с наклонного борта. В приближении казалось, будто трассеры стремились в цель всё скорее и скорее. Но стрелок не успел. Небо вздохнуло. И пулемётчика вымело из гнезда, как осенний разлапистый лист.
Удар с воздуха был жесток. И короток. Но для тех, кто извивался под прицелами - это длилось слишком долго. Слишком. Теперь для них, сегодня не было таким, как вчера. Сегодня они были уже другими. И даже тот из них, кто продолжал ходить по этой земле и дышать.
«Вертушки» вдруг опомнились. Облегчённо развернувшись, ушли. Всё так же похохатывая. Искромсанная колонна осталась спокойно догорать. Потрескивало пламя. Тихо оседала сажа. Чёрная перхоть подменила снег. Стоял запах соляра, палёной резины и горелых волос.
Ещё боец, извернувшись в немыслимой позе, лежал под просевшим колесом. Он уронил локоть в озерцо горящего мазута. На его лице застыло всегдашнее изумление. Соскакивая на землю, он потерял ремень, нижнее бельё бесстыдно выбилось наружу. Бельё было белым и чистым.
Откуда-то сорвалась и, цокая, выкатилась пустая каска. Остановилась на середине, раскачивая ремешками. Сквозь оторванный лоскут металла был виден конус горы, вонзившийся в светлеющий горизонт. Где-то в стороне - над Союзом - покатилась и исчезла ещё одна звёздочка. До рассвета оставалось совсем недолго, всего несколько минут.
Когда сквозь бледные бинты проступила воспалённая полоска утра, на дне ущелья насчитали семьдесят семь «двухсотых». Тела уже стали оплывать, и мёртвая плоть неприятно липла к пальцам.
Какой-то грустный узбек ковылял вдоль обочины навстречу приближающимся грузовикам, вместо костыля орудуя беспомощным «калашом».
……………………………………………………………………………………………………...