"Берегите себя" или Новороссийская зарисовка без номера - Петрович
Оригинал взят у kenigtiger в "Берегите себя" или Новороссийская зарисовка без номера - Петрович
Каждый раз, уезжая в Новороссию, слышу от друзей и знакомых "Береги себя". Чем больше слышал, тем больше задумывался над смыслом этих слов. Как прикажете себя беречь? Не рисковать лишний раз? Не идти вперёд вместе со всеми? Как?
Знаете, был у нас в батальоне замполит, Петрович. Правильный такой замполит, бородатый, умудрённый житейским опытом казак-старообрядец. Как и положено казакам, всё знает про козни жыдомасонов. Основная форма работы с личным составом - игра в нарды и коллекция похабных анекдотов. Работает значительно лучше заучивания биографии Плотницкого и статьи о том, что означают цвета флага ЛНР, написанной главпуровцами явно под воздействием веществ.
Петрович может быть сколь угодно тяжелым человеком в общении, особенно когда предаётся рассуждениям о жыдомасонстве, он может быть далеко не лучшим тактиком или стратегом. Но это настоящий политрук, который, когда надо, может повести за собой людей и подать им пример личной храбрости. Иногда без этого - никак.
В начале февраля, когда на ЛНРовском фланге наступления на Дебальцево остро требовались любые подкрепления людьми и техникой, батальон "Август", потрёпанный под Санжаровкой и уже выставивший на фронт всю разведку и мотострелков, собрал третью боевую группу - человек 30 танкистов с поврежденных машин и машин с серьёзными неисправностями. Все исправные танки уже воевали под Чернухино. Группе в качестве брони достались последняя исправная БМП-2 нашего батальона и "копейка", приданная от соседей. Вести группу из офицеров старше лейтенанта было некому, и её повел Петрович, временно замещавший отстранённого после Санжаровки комбата...
Перед этим, на Санжаровке, Петровича ранило. Очень неудачно съездил на разведку - укропы накрыли машину из АГС-ов, повезло что вовремя вызвали на их позиции огонь нашей арты, после чего удалось вытащить людей на БТРе. Замполита ранило в руку, ногу, посекло осколками. Но уже через несколько дней, раздобыв валенки под размер забинтованной ноги, Петрович вернулся в строй. А потом погрузился вместе с нами в "Урал" и поехал на Вергулёвку, где собирались боевые группы, уходившие на Дебальцево. Там мы получили пополнение - десятка три новобранцев, только что из военкомата. Среди этих добровольцев очень немногие служили раньше в армии, но на комвзвода и трех командиров отделений опытных людей хватило. Тут же новобранцам раздавали автоматы, на ходу учили хоть как-то пользоваться РПГ-7.
Наблюдая всю эту движуху, я прикидывал, сколько процентов такого "Фольксштурма" имеют шансы вернуться назад. Особенно учитывая, что кроме Петровича офицеров было только двое - наш медик, Саша, и я, связист. Наличие брони несколько смягчало картину. Мы тогда не знали, что ни одна из "бэх" не может стрелять.
Петрович даже с палочкой не мог подолгу ходить из-за боли в раненой ноге, поэтому, когда нас высадили из "Уралов" в ночной темноте где-то на железке между Вергулёвкой и Дебалей, замполита погрузили в правый десант нашей "бэхи". Левый десант был набит боекомплектом, туда же я забросил Р-159 с запасными аккумуляторами, и полез на место командира, в башню. Остальные бойцы приглашение прокатиться на броне восприняли без энтузиазма. Опасались, что "бэхи" - первые цели, случись на пути засада? Не знаю.
Я в тот момент, карабкаясь на броню с фактически бесполезной левой рукой (ну оччень неприятная штука компрессионный ушиб суставов), думал о том, что, случись обстрел и попадание в "бэху", скажем, из РПГ, надо выскакивать не назад, а вперёд. Потому как с одной рукой я один Петровича из десантного отделения не вытащу. Так что надо хватать вылезающего механа и вместе бежать вытаскивать политрука и тащить в укрытие.
Перед тем как Петровича погрузили в "бэху", представитель командования дал нам генштабовскую карту образца середины восьмидесятых, показал рукой в темноту, в которой скрывалось полотно железной дороги и, в завершение инструктажа, сказал:
- Сигнал "Свои" - зелёная ракета. Извините, мужики, но ни ракет, ни ракетницы у меня для вас нет.
Мы тронулись.
Было совершенно очевидно, почему нас выгрузили из "Уралов" - начиналась "зона уверенного покрытия" вражеской артиллерии. Теперь только вопрос времени - когда прилетит первая плюха. В "неуверенную" зону попадала даже Вергулёвка, на которую иногда прилетали 122-мм или 152-мм "чемоданы". А нас тут можно было крыть даже 120-ми миномётами.
"Когда прилетела первая - все бросились в стороны. Думал - не соберу!" - рассказывает Петрович.
Но танкисты и добровольцы-новобранцы, пересидев первую серию разрывов, снова собрались и потопали за "бэхами". И так - до самого края частного сектора Дебали, где мы встретились с бойцами Евпатории из "Призрака". Свист - рассредоточение - разрывы - снова собрались - пошли.
Я, сидя на башне, первое время пригибался, но потом перестал - и так было трудно с трясущейся вдоль насыпи "бэхи" рассмотреть что-нибудь впереди. Петрович был беспокойным пассажиром - то и дело стучал мне по ботинку палкой и что-то кричал. Я кричал в ответ что не слышу - и его, и мои слова тонули в рёве дизеля. Да, спасибо, знатоки, я знаю, где в десанте подключается к ПТУ тангента(НП) для шлемофона. Если бы у нас их было тогда исправных столько, чтобы можно было оставлять по штучке в десанте...
В общем, где-то час с лишним мы ползли вперёд слепые и неуправляемые, пока по нам, то ли на звук моторов, то ли ещё как, работали миномёты. Повезло - не было даже раненых. Потерявшихся и отставших - тоже. Наверное, стыдно было "потеряться" где-то в тылу, когда впереди едет в бой раненый седой старичок. Единственное что, кто-то впопыхах бросил в посадке, где укрывалась пехота, пару вещмешков. За ними отправили людей, когда отряд дошёл до Дебали и стал втягиваться в город, определяясь с позициями и задачами на завтра.
Остаток ночи я продремал на стуле в штабной хате у Евпатории под бесконечные казачьи рассказы о кознях ацких жыдов, удивляясь тому успокаивающему действию, которое оказывали на людей байки-шутки-прибаутки и подколки Петровича. Продолжалось это действие и все последующие дни - рвутся где-то рядом мины, то оживает, то затихает автоматная стрельба, а Петрович, набив трубочку и неспешно прикурив, начинает:
- Решил как-то доктор Ватсон отучить Шерлока Холмса курить трубку...
Автоматная стрельба становится ближе, Петрович прерывается, кладёт руку на плечо ближайшему к нему бойцу:
- Сходи, проверь, кто и почему стреляет. Наши или не наши.
Боец уходит, возвращается с докладом. Петрович как раз заканчивает:
- ...Через месяц Холмс курить не бросил, а вот Ватсон уже без трубочки не мог.
Утром мы по Димитрова и соседним улицам вышли на границу района "8 марта", встретились с Аркадьичем, комадовавшим "призраковцами" и отправились искать во-первых - командира, отряд которого мы должны были сменить, "Занозу", а во-вторых - укропов. Так получилось, что, разойдясь у переезда, мы нашли их примерно одновременно. Я связался с "Занозой" по рации и, ориентируясь по его указаниям, пошёл искать его опорный пункт, а Петрович с остальными двинулся вперёд и очень скоро лицом к лицу столкнулся с укропами.
То ли они тупо проморгали наших, заметив только в самый последний момент, то ли хотели взять в плен. "Русские! Сдавайтесь!" - раздалось практически одновременно с визуальным контактом на кинжальной дистанции. Меня там не было, но рассказывают, что отзыв на такое предложение последовал классический "Иди %&@$#! Русские не сдаются!" И два отряда вжались в первые попавшиеся укрытия, целясь друг в друга примерно на том месте, где днём раньше укропы расстреляли группу наших, после которой на земле остались лежать 5 убитых.
Я примерно в это же время, протопав чуток по железке обратно в сторону Вергулёвки, увидел фигуру в шлеме и в камуфляже, которая, казалось, покачивалась на ветру. Это был сам "Заноза", вымотанный бессонными ночами, когда он с бойцами бегал "кошмарить" укропов как раз туда, откуда я пришёл. Мне стало немного не по себе, когда я понял, что полчаса топтался на пороге лучшего мира перед самыми укроповскими позициями, каким-то чудом прикрываемый от огня и наблюдения то одними, то другими станционными постройками.
Когда я вернулся назад, вести народ на новые позиции, которые мы принимали у "Занозы", Петрович уже успел сходить на переговоры с ВСУшниками по поводу эвакуации тел погибших бойцов и вообще поговорить за жизнь, за музыку, за жыдомасонов. На следующий день, после того как пришли наши танки и дали пару залпов по домам, в которых сидели укропы, там никого не осталось. Не было даже следов крови - укропы ушли дальше. "У нас есть исправный танк, а у вас его нет!" - железный довод прошлогодней зимней кампании.
Когда понадобилось отправить меня в тыл, в качестве проводника для корпусного начальства, Петрович попросил привезти ему хорошего обезболивающего. Боли, что в раненной руке, что в раненой ноге, его изматывали. И, возвращаясь назад, я вёз в нагрудном кармане ветровки маленькое сокровище - три шприца прозрачной жидкости с зубодробительным названием, добытые в корпусе. Офицер с корпуса, то ли зампотыл, то ли зампотех, а тогда почему-то шлялись на передовую сплошь зампотылы и зампотехи, упираясь пузом в руль УАЗика, бодро скакавшего по ухабам и воронкам, возмущался: "Ну и чё там кто гонит на отечественный автопром?!?" А я все думал, как бы с такими скачками случайно не нажать на шприцы. Командовать, кроме Петровича, всё ещё было некому. И он командовал, пока мы не встретились с ДНРовцами в туннеле под ж/д путями. К этому моменту уже подошла от Чернухино наша разведка, и в присутствии комвзвода разведки Петровичу стало полегче...
Отвоевав зиму и сдав батальон новому комбату, Петрович вернулся к своей политработе. Было дело, даже погулял на свадьбе одного из офицеров первого состава батальона, тоже казака. Свадьба была скромной, как и положено в военное время, первые тосты подняли в скверике рядом с ЗАГСом.
- Мурза! Кока-кола свежая? - подначивал Петрович, слегка недовольный тем, что ему сидеть за рулём.
- Свежая. Урожай этого года, - парировал я.
Ближе к осени Петрович всё-таки уехал лечиться в Россию - хромать он перестал, а рука всё не заживала. Вот его весеннее интервью.
Так вот знаете, граждане... Каждый раз, когда мне в очередной раз кто-то говорит "береги себя", я вспоминаю ту зиму, Петровича, вспоминаю другого нашего "дедушку", чернобородого Чапая, который и сейчас не вылезает с передовой. Вспоминаю ополченца-сердечника, которому в прошлом августе стало плохо прямо на посту, на изваринском КПП. Вспоминаю таможенника на том же Изварино с прооперированными менисками, стоящего на дежурстве без всяких скидок на.
Здесь служат, здесь воюют за Россию, старики и женщины, работяги-сердечники и шахтеры-силикозники. Они не берегут и не экономят себя. Они отдают борьбе все свои силы, выкладываются по полной. Они знают, что за ними - Россия. Не Плотницкий, которого, бывает, изрядно поругивают, и не Путин, от которого тоже не все в восторге, а Россия. Можно быть осторожным. Но "беречь себя"... У меня вряд ли получится.
Когда Сильвестра Петровича ранило и солдаты принесли его на плаще под крепостную стену к бабиньке Евдохе, Таисья замерла от испуга, - показалось, что сейчас он скажет ей верную и страшную весть. Но он молчал. На бескровном лице его ярко блестели синие глаза. Она подала ему кружку с водой, он пригубил, вздохнул, взял Таисью за руку. Быть может, он не узнал ее, быть может, просто был в забытьи, когда сказал громко, твердо, ясно:
- Русского человека имя держать честно и грозно!
Таисья ничего не ответила, другие увечные подняли головы с соломы, вслушались. Капитан-командор опять замолчал надолго.
- Честно и грозно... - повторил молодой матрос шепотом.
Сильвестр Петрович услышал шепот, объяснил:
- В старину так говорилось: дабы во всем свете русского человека имя держать честно и грозно.
Бабинька Евдоха туго затянула ему ногу холстом, он еще немного полежал, кликнул своих солдат, они повели его обратно на воротную башню - командовать. Брови его были сурово сдвинуты, губы сжаты. Таисья проводила
его до лестницы, все надеялась услышать слово про кормщика. У ступенек он остановился отдышаться, сказал словно в споре:
- Крепость! Что - крепость? Человек - вот крепость истинная, непоборимая. Человек!
Таисья слушала затаив дыхание, ей казалось, что Сильвестр Петрович говорит о кормщике. И в самом деле он говорил о нем.
- Крепость! - повторил он, глубоко глядя Таисье в глаза. - Рябов, кормщик, - вот крепость, надежнее которой нет на земле. Он подвиг свершил.
Ему обязаны мы многим в сей баталии, ему, да Крыкову покойному, Афанасию Петровичу, да еще таким же русским людям...
- Сильвестр Петрович! - воскликнула она. - Сильвестр Петрович!
Но к нему подошел Егорша Пустовойтов с вопросом о том, как выходить абордажным лодкам, и капитан-командор ушел с ним.
Вот как-то так.
Каждый раз, уезжая в Новороссию, слышу от друзей и знакомых "Береги себя". Чем больше слышал, тем больше задумывался над смыслом этих слов. Как прикажете себя беречь? Не рисковать лишний раз? Не идти вперёд вместе со всеми? Как?
Знаете, был у нас в батальоне замполит, Петрович. Правильный такой замполит, бородатый, умудрённый житейским опытом казак-старообрядец. Как и положено казакам, всё знает про козни жыдомасонов. Основная форма работы с личным составом - игра в нарды и коллекция похабных анекдотов. Работает значительно лучше заучивания биографии Плотницкого и статьи о том, что означают цвета флага ЛНР, написанной главпуровцами явно под воздействием веществ.
Петрович может быть сколь угодно тяжелым человеком в общении, особенно когда предаётся рассуждениям о жыдомасонстве, он может быть далеко не лучшим тактиком или стратегом. Но это настоящий политрук, который, когда надо, может повести за собой людей и подать им пример личной храбрости. Иногда без этого - никак.
В начале февраля, когда на ЛНРовском фланге наступления на Дебальцево остро требовались любые подкрепления людьми и техникой, батальон "Август", потрёпанный под Санжаровкой и уже выставивший на фронт всю разведку и мотострелков, собрал третью боевую группу - человек 30 танкистов с поврежденных машин и машин с серьёзными неисправностями. Все исправные танки уже воевали под Чернухино. Группе в качестве брони достались последняя исправная БМП-2 нашего батальона и "копейка", приданная от соседей. Вести группу из офицеров старше лейтенанта было некому, и её повел Петрович, временно замещавший отстранённого после Санжаровки комбата...
Перед этим, на Санжаровке, Петровича ранило. Очень неудачно съездил на разведку - укропы накрыли машину из АГС-ов, повезло что вовремя вызвали на их позиции огонь нашей арты, после чего удалось вытащить людей на БТРе. Замполита ранило в руку, ногу, посекло осколками. Но уже через несколько дней, раздобыв валенки под размер забинтованной ноги, Петрович вернулся в строй. А потом погрузился вместе с нами в "Урал" и поехал на Вергулёвку, где собирались боевые группы, уходившие на Дебальцево. Там мы получили пополнение - десятка три новобранцев, только что из военкомата. Среди этих добровольцев очень немногие служили раньше в армии, но на комвзвода и трех командиров отделений опытных людей хватило. Тут же новобранцам раздавали автоматы, на ходу учили хоть как-то пользоваться РПГ-7.
Наблюдая всю эту движуху, я прикидывал, сколько процентов такого "Фольксштурма" имеют шансы вернуться назад. Особенно учитывая, что кроме Петровича офицеров было только двое - наш медик, Саша, и я, связист. Наличие брони несколько смягчало картину. Мы тогда не знали, что ни одна из "бэх" не может стрелять.
Петрович даже с палочкой не мог подолгу ходить из-за боли в раненой ноге, поэтому, когда нас высадили из "Уралов" в ночной темноте где-то на железке между Вергулёвкой и Дебалей, замполита погрузили в правый десант нашей "бэхи". Левый десант был набит боекомплектом, туда же я забросил Р-159 с запасными аккумуляторами, и полез на место командира, в башню. Остальные бойцы приглашение прокатиться на броне восприняли без энтузиазма. Опасались, что "бэхи" - первые цели, случись на пути засада? Не знаю.
Я в тот момент, карабкаясь на броню с фактически бесполезной левой рукой (ну оччень неприятная штука компрессионный ушиб суставов), думал о том, что, случись обстрел и попадание в "бэху", скажем, из РПГ, надо выскакивать не назад, а вперёд. Потому как с одной рукой я один Петровича из десантного отделения не вытащу. Так что надо хватать вылезающего механа и вместе бежать вытаскивать политрука и тащить в укрытие.
Перед тем как Петровича погрузили в "бэху", представитель командования дал нам генштабовскую карту образца середины восьмидесятых, показал рукой в темноту, в которой скрывалось полотно железной дороги и, в завершение инструктажа, сказал:
- Сигнал "Свои" - зелёная ракета. Извините, мужики, но ни ракет, ни ракетницы у меня для вас нет.
Мы тронулись.
Было совершенно очевидно, почему нас выгрузили из "Уралов" - начиналась "зона уверенного покрытия" вражеской артиллерии. Теперь только вопрос времени - когда прилетит первая плюха. В "неуверенную" зону попадала даже Вергулёвка, на которую иногда прилетали 122-мм или 152-мм "чемоданы". А нас тут можно было крыть даже 120-ми миномётами.
"Когда прилетела первая - все бросились в стороны. Думал - не соберу!" - рассказывает Петрович.
Но танкисты и добровольцы-новобранцы, пересидев первую серию разрывов, снова собрались и потопали за "бэхами". И так - до самого края частного сектора Дебали, где мы встретились с бойцами Евпатории из "Призрака". Свист - рассредоточение - разрывы - снова собрались - пошли.
Я, сидя на башне, первое время пригибался, но потом перестал - и так было трудно с трясущейся вдоль насыпи "бэхи" рассмотреть что-нибудь впереди. Петрович был беспокойным пассажиром - то и дело стучал мне по ботинку палкой и что-то кричал. Я кричал в ответ что не слышу - и его, и мои слова тонули в рёве дизеля. Да, спасибо, знатоки, я знаю, где в десанте подключается к ПТУ тангента(НП) для шлемофона. Если бы у нас их было тогда исправных столько, чтобы можно было оставлять по штучке в десанте...
В общем, где-то час с лишним мы ползли вперёд слепые и неуправляемые, пока по нам, то ли на звук моторов, то ли ещё как, работали миномёты. Повезло - не было даже раненых. Потерявшихся и отставших - тоже. Наверное, стыдно было "потеряться" где-то в тылу, когда впереди едет в бой раненый седой старичок. Единственное что, кто-то впопыхах бросил в посадке, где укрывалась пехота, пару вещмешков. За ними отправили людей, когда отряд дошёл до Дебали и стал втягиваться в город, определяясь с позициями и задачами на завтра.
Остаток ночи я продремал на стуле в штабной хате у Евпатории под бесконечные казачьи рассказы о кознях ацких жыдов, удивляясь тому успокаивающему действию, которое оказывали на людей байки-шутки-прибаутки и подколки Петровича. Продолжалось это действие и все последующие дни - рвутся где-то рядом мины, то оживает, то затихает автоматная стрельба, а Петрович, набив трубочку и неспешно прикурив, начинает:
- Решил как-то доктор Ватсон отучить Шерлока Холмса курить трубку...
Автоматная стрельба становится ближе, Петрович прерывается, кладёт руку на плечо ближайшему к нему бойцу:
- Сходи, проверь, кто и почему стреляет. Наши или не наши.
Боец уходит, возвращается с докладом. Петрович как раз заканчивает:
- ...Через месяц Холмс курить не бросил, а вот Ватсон уже без трубочки не мог.
Утром мы по Димитрова и соседним улицам вышли на границу района "8 марта", встретились с Аркадьичем, комадовавшим "призраковцами" и отправились искать во-первых - командира, отряд которого мы должны были сменить, "Занозу", а во-вторых - укропов. Так получилось, что, разойдясь у переезда, мы нашли их примерно одновременно. Я связался с "Занозой" по рации и, ориентируясь по его указаниям, пошёл искать его опорный пункт, а Петрович с остальными двинулся вперёд и очень скоро лицом к лицу столкнулся с укропами.
То ли они тупо проморгали наших, заметив только в самый последний момент, то ли хотели взять в плен. "Русские! Сдавайтесь!" - раздалось практически одновременно с визуальным контактом на кинжальной дистанции. Меня там не было, но рассказывают, что отзыв на такое предложение последовал классический "Иди %&@$#! Русские не сдаются!" И два отряда вжались в первые попавшиеся укрытия, целясь друг в друга примерно на том месте, где днём раньше укропы расстреляли группу наших, после которой на земле остались лежать 5 убитых.
Я примерно в это же время, протопав чуток по железке обратно в сторону Вергулёвки, увидел фигуру в шлеме и в камуфляже, которая, казалось, покачивалась на ветру. Это был сам "Заноза", вымотанный бессонными ночами, когда он с бойцами бегал "кошмарить" укропов как раз туда, откуда я пришёл. Мне стало немного не по себе, когда я понял, что полчаса топтался на пороге лучшего мира перед самыми укроповскими позициями, каким-то чудом прикрываемый от огня и наблюдения то одними, то другими станционными постройками.
Когда я вернулся назад, вести народ на новые позиции, которые мы принимали у "Занозы", Петрович уже успел сходить на переговоры с ВСУшниками по поводу эвакуации тел погибших бойцов и вообще поговорить за жизнь, за музыку, за жыдомасонов. На следующий день, после того как пришли наши танки и дали пару залпов по домам, в которых сидели укропы, там никого не осталось. Не было даже следов крови - укропы ушли дальше. "У нас есть исправный танк, а у вас его нет!" - железный довод прошлогодней зимней кампании.
Когда понадобилось отправить меня в тыл, в качестве проводника для корпусного начальства, Петрович попросил привезти ему хорошего обезболивающего. Боли, что в раненной руке, что в раненой ноге, его изматывали. И, возвращаясь назад, я вёз в нагрудном кармане ветровки маленькое сокровище - три шприца прозрачной жидкости с зубодробительным названием, добытые в корпусе. Офицер с корпуса, то ли зампотыл, то ли зампотех, а тогда почему-то шлялись на передовую сплошь зампотылы и зампотехи, упираясь пузом в руль УАЗика, бодро скакавшего по ухабам и воронкам, возмущался: "Ну и чё там кто гонит на отечественный автопром?!?" А я все думал, как бы с такими скачками случайно не нажать на шприцы. Командовать, кроме Петровича, всё ещё было некому. И он командовал, пока мы не встретились с ДНРовцами в туннеле под ж/д путями. К этому моменту уже подошла от Чернухино наша разведка, и в присутствии комвзвода разведки Петровичу стало полегче...
Отвоевав зиму и сдав батальон новому комбату, Петрович вернулся к своей политработе. Было дело, даже погулял на свадьбе одного из офицеров первого состава батальона, тоже казака. Свадьба была скромной, как и положено в военное время, первые тосты подняли в скверике рядом с ЗАГСом.
- Мурза! Кока-кола свежая? - подначивал Петрович, слегка недовольный тем, что ему сидеть за рулём.
- Свежая. Урожай этого года, - парировал я.
Ближе к осени Петрович всё-таки уехал лечиться в Россию - хромать он перестал, а рука всё не заживала. Вот его весеннее интервью.
Click to viewТак вот знаете, граждане... Каждый раз, когда мне в очередной раз кто-то говорит "береги себя", я вспоминаю ту зиму, Петровича, вспоминаю другого нашего "дедушку", чернобородого Чапая, который и сейчас не вылезает с передовой. Вспоминаю ополченца-сердечника, которому в прошлом августе стало плохо прямо на посту, на изваринском КПП. Вспоминаю таможенника на том же Изварино с прооперированными менисками, стоящего на дежурстве без всяких скидок на.
Здесь служат, здесь воюют за Россию, старики и женщины, работяги-сердечники и шахтеры-силикозники. Они не берегут и не экономят себя. Они отдают борьбе все свои силы, выкладываются по полной. Они знают, что за ними - Россия. Не Плотницкий, которого, бывает, изрядно поругивают, и не Путин, от которого тоже не все в восторге, а Россия. Можно быть осторожным. Но "беречь себя"... У меня вряд ли получится.
Когда Сильвестра Петровича ранило и солдаты принесли его на плаще под крепостную стену к бабиньке Евдохе, Таисья замерла от испуга, - показалось, что сейчас он скажет ей верную и страшную весть. Но он молчал. На бескровном лице его ярко блестели синие глаза. Она подала ему кружку с водой, он пригубил, вздохнул, взял Таисью за руку. Быть может, он не узнал ее, быть может, просто был в забытьи, когда сказал громко, твердо, ясно:
- Русского человека имя держать честно и грозно!
Таисья ничего не ответила, другие увечные подняли головы с соломы, вслушались. Капитан-командор опять замолчал надолго.
- Честно и грозно... - повторил молодой матрос шепотом.
Сильвестр Петрович услышал шепот, объяснил:
- В старину так говорилось: дабы во всем свете русского человека имя держать честно и грозно.
Бабинька Евдоха туго затянула ему ногу холстом, он еще немного полежал, кликнул своих солдат, они повели его обратно на воротную башню - командовать. Брови его были сурово сдвинуты, губы сжаты. Таисья проводила
его до лестницы, все надеялась услышать слово про кормщика. У ступенек он остановился отдышаться, сказал словно в споре:
- Крепость! Что - крепость? Человек - вот крепость истинная, непоборимая. Человек!
Таисья слушала затаив дыхание, ей казалось, что Сильвестр Петрович говорит о кормщике. И в самом деле он говорил о нем.
- Крепость! - повторил он, глубоко глядя Таисье в глаза. - Рябов, кормщик, - вот крепость, надежнее которой нет на земле. Он подвиг свершил.
Ему обязаны мы многим в сей баталии, ему, да Крыкову покойному, Афанасию Петровичу, да еще таким же русским людям...
- Сильвестр Петрович! - воскликнула она. - Сильвестр Петрович!
Но к нему подошел Егорша Пустовойтов с вопросом о том, как выходить абордажным лодкам, и капитан-командор ушел с ним.
Вот как-то так.