Цель исповедания грехов - вернуть человеку благодать богообщения.
IV международная конференция, посвященная наследию митр. Антония Сурожского. 13-15 сентября 2013 года, Москва. Дискуссионная группа по теме «Исповедь». Ведущий - игумен Петр (Мещеринов).
20 лет я совершаю исповедь, и за эти 20 лет я могу вспомнить не более двух десятков случаев, когда исповедь была настоящим таинством второго крещения, когда люди свидетельствовали перед Крестом и евангелием подлинное покаяния, переменяли свою жизнь и не возвращались более к исповеданным тяжелым грехам. И все эти исповеди совершались отдельно от литургии, в пустом храме, без очереди за спиной исповедника. Мною и исповедующимся христианином ясно ощущалась радость совершающего таинства, любовь и милость Христа, невидимо соприсутствующего нам. Такое покаяние - действительно духовное событие, равнозначное таинству крещения, и оно не может и не должно совершаться каждую неделю. Что же происходит на нашей исповеди перед причастием? 20 лет назад прот. Владимир Воробьев здесь все разложил по полочкам. Предпричастная исповедь - это смесь из дисциплинарного фильтра по допуску к чаше или, как еще говорят, благословение на причастие, которое следует священниками, и отчета о мелких повторяющихся одних и тех же мелких грехах со стороны мирян - такое своеобразное откровение помыслов, профанированное, незаконно привнесенное в церковную повседневность редчайшее и величайшее монашеское делание. Собственно к таинству покаяния это все зачастую имеет малое отношение.
Как православные воцерковленные христиане воспринимают сейчас само покаяние и таинство исповеди? Учение свт. Феофана Затворника по этому поводу: это внутреннее покаянное делание. Оно должно совершаться всякий раз, когда мы осознаем в себе нечто неотложное, когда нас укоряет совесть. И заканчиваться этот акт должен именно умирением духа, о котором пишет свт. Феофан, то есть неким уверением от Бога, что грех (вернее, прегрешение), в котором я каюсь, и об оставлении которого молюсь, Богом прощен. Для повседневных мелких грехов должно быть достаточно этого внутреннего покаяния. Лучше всего его совершать на вечерней молитве, когда мы осмысливаем прожитый день. Вынесения же на исповедь требуют грехи существенные, когда сердце не умиряется совершением такого вот внутреннего покаянного делания.
В первой цветущей церкви исповеди подлежали только тяжелые смертный грехи. Это норма. Большинство исповедников у наших аналоев не знают, что такое мир сердца, получаемый от Бога в молитве, когда Господь прощает нам наши грехи. Подлинная молитва есть вещь двусторонняя: в ней обязательно наличествует не только обращение нашего ума и сердца к Богу, но и тот или иной ответ от Него.
И вот здесь стоит подобно бетонной плите главный блок. Православные христиане уверены, что таких вещей в духовной жизни ни в коем случае не должно быть. Никакой самостоятельности и двусторонности в общении с Богом мы вовсе недостойны - это прелесть. Таким образом, исповедь превращается в имитацию духовности и подменяет собой собственно жизнь во Христе. Ибо подлинная духовная христианская жизнь - именно двусторонняя, и никакой иной быть не может. Она должна быть повседневной и сиюминутной и не зависеть от священника.
Почему же так происходит? Наша православная педагогика настроена не на то, чтобы объяснить человеку, что такое богообщение и способствовать ему, а чтобы предостеречь от вычитанных из книг ошибок на этом пути. Все упирается именно в жизнь во Христе. Если она есть, все в церкви выстраивается для человека в должном порядке. Если ее нет, церковные люди начинают заполнять зияющую пустоту суррогатами. Многие ли пастыри делятся со своей паствой опытом своей реальной внутренней жизни во Христе, опытом богообщения, который по словам свт Феофана Затворника только и составляет смысл церковной жизни? Составляет ли жизнь во Христе, богообщение, молитва, взрослость, личностность в отношениях человека и Бога все более и более возрастающую двусторонность, о которой я говорил, главный интерес жизни нынешних православных христиан, - вот тот вопрос, который стоит за этой дискуссией об исповеди.
Ап. Павел пишет о причастии: «Да испытывает же себя человек, а таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей», что нужно стремиться к тому, чтобы наши чувства вкусом, навыком получали различение добра и зла. Григорий Богослов вообще писал, что смысл церковной жизни заключается в том, чтобы человек стал отцом самому себе. Церковное пастырство это и есть не что иное, как педагогика. Смысл церковного пастырства в том, чтобы научить человека, чтобы воспитать его чувства к тому, чтобы он сам мог испытывать себя, сам различать добро и зло, и сам стать отцом самому себе. Что такое совершаемый грех с позиции внутренней жизни во Христе? Грех ее пресекает. Если человек живет духовной жизнью, то любой сделанный им грех отдаляет его от Христа. Он это чувствует с гораздо большей силой, чем когда у него выдрали зуб без наркоза. И естественно, он предпримет все средства, чтобы покаяться и молить Бога, чтобы вернуть ему благодать богообщения. Собственно, такова норма.
Нужно дать человеку понятие о любви и уважении к самому себе. Ему негде его взять. Есть какие-то объективные вещи в состоянии народа. Народ освободился от рабства только в конце XIX в., рабство переросло в холопство, которое никуда не делось. Затем вообще невосполнимая потеря: в 30-е годы был уничтожен почти весь генофонд в нашей стране. И, наконец, общая непросвещенность нашего народа - это вещи объективные. И вот с этим мы вошли в 90-е годы, когда Бог предоставил нам возможность как-то более или менее свободно строить свою жизнь. Вот мы и построили. Откуда взять людям понятие о не-рабстве? Откуда людям взять просвещение? Есть одна только сила в обществе, которая могла бы и должна этим заниматься - это церковь. Церковь не увидела этого, не осознала это как свою задачу, именно воспитание людей в том, чтобы они начали себя уважать. Это упущено. Эта лакуна остается, время идет вперед, поколения воспроизводятся в том же духе.
Все люди разные. И грехи разные. Есть грехи объективные. Те, о которых можно прочесть в Священном Писании, принято называть смертными: блуд, жестокость, подобные грубые вещи действуют одинаковым образом. Есть в человеке его личные грехи, которые он делает словом, делом и помышлением и прочая. Вот совесть дана нам для того, чтобы все это как-то чувствовать и очищать эти грехи покаянием и в случае, если недостаточно этого внутреннего движения совести, выносить на исповедь. А есть просто греховное повреждение человеческой природы. Духовная наша жизнь не сводится к тому, чтобы лучше видеть грехи, в евангелии нет какого-то особенного акцента на этом. Христианская жизнь сводиться к жизни во Христе. «Бог дал нам духа не боязни, но силы и любви и целомудрия» (2Тим 1:7), говорит ап. Павел. Вся система церковной, религиозной жизни складывается так: увидь грехи, покайся и кайся в них все время и воздерживайся от них, а не то в ад попадешь. Это может быть и без Христа. Христос здесь совершенно не нужен. Твои грехи, ты там как-то при помощи ритуала или каких-то практик от них избавляешься и воздерживаешься, и всё. Христос побоку. А на самом деле, конечно, христианская жизнь ставит в центр Иисуса Христа. Сознательно сделанный нами грех, большой или малый, так или иначе нас разлучает от Бога. Другое дело - в свете именно благодати Божией, которая приходит в нашу душу, а если не приходит, то тогда нужно задуматься, а что мы вообще в христианстве делаем? Человек начинает видеть вот это общее повреждение человеческой природы. Это иная вещь, чем копаться в своих грехах. Потому что вот это видение повреждения человеческой природы - это самое важное и главное средство, чтобы человек избавился от осуждения, которым многие. Вот когда человек увидит именно в свете благодати Божией, что он - человек немощный и грешный, но Бог его все равно любит и уважает, и ведет по жизни, тогда человек не сможет уже не относиться также и к другим людям. Здесь нужно как раз развиваться, размышлять и различать эти вещи.
20 лет я совершаю исповедь, и за эти 20 лет я могу вспомнить не более двух десятков случаев, когда исповедь была настоящим таинством второго крещения, когда люди свидетельствовали перед Крестом и евангелием подлинное покаяния, переменяли свою жизнь и не возвращались более к исповеданным тяжелым грехам. И все эти исповеди совершались отдельно от литургии, в пустом храме, без очереди за спиной исповедника. Мною и исповедующимся христианином ясно ощущалась радость совершающего таинства, любовь и милость Христа, невидимо соприсутствующего нам. Такое покаяние - действительно духовное событие, равнозначное таинству крещения, и оно не может и не должно совершаться каждую неделю. Что же происходит на нашей исповеди перед причастием? 20 лет назад прот. Владимир Воробьев здесь все разложил по полочкам. Предпричастная исповедь - это смесь из дисциплинарного фильтра по допуску к чаше или, как еще говорят, благословение на причастие, которое следует священниками, и отчета о мелких повторяющихся одних и тех же мелких грехах со стороны мирян - такое своеобразное откровение помыслов, профанированное, незаконно привнесенное в церковную повседневность редчайшее и величайшее монашеское делание. Собственно к таинству покаяния это все зачастую имеет малое отношение.
Как православные воцерковленные христиане воспринимают сейчас само покаяние и таинство исповеди? Учение свт. Феофана Затворника по этому поводу: это внутреннее покаянное делание. Оно должно совершаться всякий раз, когда мы осознаем в себе нечто неотложное, когда нас укоряет совесть. И заканчиваться этот акт должен именно умирением духа, о котором пишет свт. Феофан, то есть неким уверением от Бога, что грех (вернее, прегрешение), в котором я каюсь, и об оставлении которого молюсь, Богом прощен. Для повседневных мелких грехов должно быть достаточно этого внутреннего покаяния. Лучше всего его совершать на вечерней молитве, когда мы осмысливаем прожитый день. Вынесения же на исповедь требуют грехи существенные, когда сердце не умиряется совершением такого вот внутреннего покаянного делания.
В первой цветущей церкви исповеди подлежали только тяжелые смертный грехи. Это норма. Большинство исповедников у наших аналоев не знают, что такое мир сердца, получаемый от Бога в молитве, когда Господь прощает нам наши грехи. Подлинная молитва есть вещь двусторонняя: в ней обязательно наличествует не только обращение нашего ума и сердца к Богу, но и тот или иной ответ от Него.
И вот здесь стоит подобно бетонной плите главный блок. Православные христиане уверены, что таких вещей в духовной жизни ни в коем случае не должно быть. Никакой самостоятельности и двусторонности в общении с Богом мы вовсе недостойны - это прелесть. Таким образом, исповедь превращается в имитацию духовности и подменяет собой собственно жизнь во Христе. Ибо подлинная духовная христианская жизнь - именно двусторонняя, и никакой иной быть не может. Она должна быть повседневной и сиюминутной и не зависеть от священника.
Почему же так происходит? Наша православная педагогика настроена не на то, чтобы объяснить человеку, что такое богообщение и способствовать ему, а чтобы предостеречь от вычитанных из книг ошибок на этом пути. Все упирается именно в жизнь во Христе. Если она есть, все в церкви выстраивается для человека в должном порядке. Если ее нет, церковные люди начинают заполнять зияющую пустоту суррогатами. Многие ли пастыри делятся со своей паствой опытом своей реальной внутренней жизни во Христе, опытом богообщения, который по словам свт Феофана Затворника только и составляет смысл церковной жизни? Составляет ли жизнь во Христе, богообщение, молитва, взрослость, личностность в отношениях человека и Бога все более и более возрастающую двусторонность, о которой я говорил, главный интерес жизни нынешних православных христиан, - вот тот вопрос, который стоит за этой дискуссией об исповеди.
Ап. Павел пишет о причастии: «Да испытывает же себя человек, а таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей», что нужно стремиться к тому, чтобы наши чувства вкусом, навыком получали различение добра и зла. Григорий Богослов вообще писал, что смысл церковной жизни заключается в том, чтобы человек стал отцом самому себе. Церковное пастырство это и есть не что иное, как педагогика. Смысл церковного пастырства в том, чтобы научить человека, чтобы воспитать его чувства к тому, чтобы он сам мог испытывать себя, сам различать добро и зло, и сам стать отцом самому себе. Что такое совершаемый грех с позиции внутренней жизни во Христе? Грех ее пресекает. Если человек живет духовной жизнью, то любой сделанный им грех отдаляет его от Христа. Он это чувствует с гораздо большей силой, чем когда у него выдрали зуб без наркоза. И естественно, он предпримет все средства, чтобы покаяться и молить Бога, чтобы вернуть ему благодать богообщения. Собственно, такова норма.
Нужно дать человеку понятие о любви и уважении к самому себе. Ему негде его взять. Есть какие-то объективные вещи в состоянии народа. Народ освободился от рабства только в конце XIX в., рабство переросло в холопство, которое никуда не делось. Затем вообще невосполнимая потеря: в 30-е годы был уничтожен почти весь генофонд в нашей стране. И, наконец, общая непросвещенность нашего народа - это вещи объективные. И вот с этим мы вошли в 90-е годы, когда Бог предоставил нам возможность как-то более или менее свободно строить свою жизнь. Вот мы и построили. Откуда взять людям понятие о не-рабстве? Откуда людям взять просвещение? Есть одна только сила в обществе, которая могла бы и должна этим заниматься - это церковь. Церковь не увидела этого, не осознала это как свою задачу, именно воспитание людей в том, чтобы они начали себя уважать. Это упущено. Эта лакуна остается, время идет вперед, поколения воспроизводятся в том же духе.
Все люди разные. И грехи разные. Есть грехи объективные. Те, о которых можно прочесть в Священном Писании, принято называть смертными: блуд, жестокость, подобные грубые вещи действуют одинаковым образом. Есть в человеке его личные грехи, которые он делает словом, делом и помышлением и прочая. Вот совесть дана нам для того, чтобы все это как-то чувствовать и очищать эти грехи покаянием и в случае, если недостаточно этого внутреннего движения совести, выносить на исповедь. А есть просто греховное повреждение человеческой природы. Духовная наша жизнь не сводится к тому, чтобы лучше видеть грехи, в евангелии нет какого-то особенного акцента на этом. Христианская жизнь сводиться к жизни во Христе. «Бог дал нам духа не боязни, но силы и любви и целомудрия» (2Тим 1:7), говорит ап. Павел. Вся система церковной, религиозной жизни складывается так: увидь грехи, покайся и кайся в них все время и воздерживайся от них, а не то в ад попадешь. Это может быть и без Христа. Христос здесь совершенно не нужен. Твои грехи, ты там как-то при помощи ритуала или каких-то практик от них избавляешься и воздерживаешься, и всё. Христос побоку. А на самом деле, конечно, христианская жизнь ставит в центр Иисуса Христа. Сознательно сделанный нами грех, большой или малый, так или иначе нас разлучает от Бога. Другое дело - в свете именно благодати Божией, которая приходит в нашу душу, а если не приходит, то тогда нужно задуматься, а что мы вообще в христианстве делаем? Человек начинает видеть вот это общее повреждение человеческой природы. Это иная вещь, чем копаться в своих грехах. Потому что вот это видение повреждения человеческой природы - это самое важное и главное средство, чтобы человек избавился от осуждения, которым многие. Вот когда человек увидит именно в свете благодати Божией, что он - человек немощный и грешный, но Бог его все равно любит и уважает, и ведет по жизни, тогда человек не сможет уже не относиться также и к другим людям. Здесь нужно как раз развиваться, размышлять и различать эти вещи.