Алексей Цветков-мл. о своём детстве в начале 80-х
(А я, кажется, прозу Алексея Цветкова и не читал. А тут попалось на глаза. Стиль у него всё-таки есть. Фрагменты. Из произведения "Городок - 1".)
В детстве, приезжая сюда каждое лето, я, конечно, не понимал, но чувствовал: прогресс отступал, как морская волна во время отлива. Вместе с ним таяла последняя рациональность общей жизни.
***
Несколько деревянных одноэтажных улиц упирались косыми и мшистыми заборами в кинотеатр «Луч». - Зачем такой? - обычно говорили про него. Смущал размерами. Он вмещал 300 человек, а в кино, даже если это было «Укрощение строптивого» с Челентано, в лучшем случае приходило пять-шесть местных душ. Если фильм был индийский, то могло прийти до 20 недавно осевших тут под партийным нажимом цыган, они считали такое кино («Зита и Гита», «Бродяга», «Самрат») своим. Русские цыган недолюбливали, записывая их в «воры и спекулянты», и действительно, цыганки всегда носили с собой помаду, духи, какой-то «текстильный дефицит», а их мужчины вечно что-то делали с непонятно откуда взятыми конями. Например, покупали им целые мешки хлеба и создавали дефицит, за что на них громко сердилась, но ничего не предпринимала, вся магазинная очередь. Это был единственный «социальный конфликт», который я помню. Цыганятам мы завидовали - не ходят в школу, ездят на конях и носят «блатные» ножи...
«Луч» был абсолютно не рентабелен, но об этом мало кто задумывался и никто не ждал, что его закроют. Давняя подруга моей бабушки, бывшая учительница, продавала на сеанс несколько билетов. Сашка-киномеханик - местный чудило в завидных фирменных джинсах, выгнанный за пьянку со всех остальных работ - включал проектор и кино показывали по плану практически пустому залу.Босой, уставший на стройке, я часто заходил в прохладный, казавшийся огромным, пустой гулкий зал и бесплатно, пользуясь знакомством с билетершей, посмотрел там кучу тогдашних «кин»: от «Цирка» с Любовью Орловой до «Генералов песчаных карьеров».
***
Все мужчины городка делились на «пьющих», «выпивающих» и (редчайший случай) «только по праздникам», но последних жалели, подозревая, что те неизлечимо больны и жить им «два понедельника».
На белых штукатуренных стенах «Луча» много было нацарапано, но все одно и то же: голые бабы в неприличных позах и нехорошие слова. Ну, еще пара ромбов «Спартака». Точно такие же граффити я видел на стенах непрестижных улиц в Помпеях, кроме ромбов, конечно. Им было две с лишним тысячи лет.
***
Напротив «Луча» возводили не первый год такой же большой, такой же кирпичный и такой же никому здесь не нужный - «Зачем такой?» - магазин. Рядом стоял бревенчатый, старенький, построенный сразу после войны и всем привычный. Часто босой, загорелый, на каникулах предоставленный бабушкой самому себе, я мало чем на вид отличался от цыганенка и в 82, и в 83, и в 84 году. Ноги вечно в том черном масле, которым пропитывают шпалы. По ним тут все ходили в ближайшие деревни за молоком. Строители магазина были Событием, и я прибился к ним в первые же дни их появления. Строителей интриговало, что я из Москвы, в которой тут мало кто бывал. Я испытывал наслаждение от того, что мог бесплатно «работать в бригаде» - стоя на лесах с мастерком, класть кирпич, сквозь зубы сетовать на то, что «опять раствор не завезли», и взмывать в кабине в высоченную башню крана. Вскоре мой пример увлек всех соседских мальчишек. Но мне уже рабочие дали власть, кого принимать в «бригаду», а кого - нет. Я менял это право повозиться в цементе на разные мелкие детские сокровища - цветную проволоку для плетения, батарейки, карбид, катафоты для велосипеда. Да, конечно, я читал «Тома Сойера» про забор. Никто даже не попытался меня свергнуть или поставить мою власть под сомнение. Здесь с детства усваивали с молоком, что «бригадир» - он и есть «бригадир», а откуда «бригадир» взялся и кем поставлен - не спрашивалось...
Магазин строили по паре месяцев в год. Местные с уважением говорили «долгострой», имея в виду, что и у них есть то, о чем в газетах пишут. Никто его не ждал, всем хватало бревенчатого... Здание зияло над улицей бессмысленной амбицией предыдущей эпохи.
***
Лирическое чувство какого-то медленного, нестрашного и беспротестного вымирания, плавного ласкового погружения всех в старчески-алкогольный маразм на фоне обступивших городок влажно-туманных заболоченных лесов. Сейчас я понимаю, что магазин, кинотеатр - это было эхо, инерция оптимизма 60-х. После войны здесь нашли уголь и открыли множество шахт. Но уже к 70-му стало ясно, что уголь кончается, да и был он не очень качественный. Шахты замерли и зарастали леском. Самая первая из сразу же брошенных успела превратиться в жутковатое призрачное место. Несколько километров через мокрый лес без дороги, там большая поляна, заросшая травою в рост, и над нею мертво-белесый, с колоннами в черных трещинах, фасад в стиле сталинского классицизма. Местные суеверно и неизвестно почему называли эти руины «Красный дом» и обходили стороной. Лишь иногда там ночевали охотники, отстреливавшие волков. За голову волка платили деньги. На еще дышащие шахты мы, возвращаясь с рыбалки, заходили за газировкой, бесплатные автоматы с ней, дикой, не сладкой и прекрасной на вкус, стояли только там, для рабочих.
А в ДК «Шахтер» на главной площади городка работали бесплатные игровые автоматы. То есть они отдавали через «возврат» все деньги назад и с одной пятнадцатикопеечной монеткой можно было играть в «Морской бой» и «Тир» весь день, за этим никто не следил, получалось, как в автобусе: кто хочет, тот платит, совесть - лучший контролер.
Разочаровавшись в угле, тут построили завод «Гидропресс», за счет него городок кое-как дотянул до «перестройки». Еще была лесопилка, там всегда было можно договориться за несколько бутылок водки с водителем, и тебе привозили машину дров, чтобы ты не замерз зимой. Лесопилку намеревались переделать в мебельную фабрику, но и это как-то заглохло. Пытались строить какие-то локальные теплицы с огурцами и засеивать поля свеклой. Пропалывать и убирать эту свеклу оказалось абсолютно некому и это делали всем городком, включая горисполком - сам видел. Потом многие, уработавшись, перли эту никому не нужную свеклу домой, просто так, чтобы хоть что-то поиметь с бесплатного труда. Это даже воровством не считалось, а скорее дуростью - поля не охранялись, и все признавали, что особого толку от этого «общегородского труда» не было.
«Депрессивный регион» - уголь оказался обманом, общая свекла не росла, молодежь уезжала, старики спивались, все большое, с «перспективой», не спеша ветшало и мшело в этом влажно-прохладно-лирическом климате северо-запада калининской области.
***
Власть забирала в армию, находила и добывала уголь, строила заводы, ненужные кинотеатры и неоправданные магазины, переселяла сюда цыган, производила колбасу и отправляла ее в Москву. Конечно, все это «начальство» делало руками местных людей или приезжих, быстро становившихся местными. Но люди эти все эти дела никак с собой не связывали и очень удивились бы, если бы им сказали, что все это делали они, а не власть. «Начальство» всегда делало что-то, вроде бы общественно нужное, но лично каждому неудобное. Прогресс был равен этой безличной, как закон тяготения, власти, и теперь прогресс слабел и отступал вместе с ней. Население воспринимало это без эмоций, как природное явление, которое вряд ли изменит что-то на огороде и в саду. Возможно, даже с некоторым облегчением, чем слабее и дальше власть, тем меньше отвечаешь перед ней, хотя и с опаской, что дело кончится отключением света и радиоточки. Что касается всего остального, то население обогревалось печками, рыло колодцы, восполняло любой дефицит с грядок и рассуждало в том смысле, что какая-никакая работа у начальства для него всегда отыщется. Городок стал необратимо «депрессивным» уже в конце 70-х и это оказалось пророчеством почти для всей остальной страны, только погружался в эту депрессивность он постепенно, без внезапностей и ярких драм.
https://web.archive.org/web/20120208000121/http://www.rabkor.ru/authored/8754.html
UPD. Продолжение https://new-rabochy.livejournal.com/1514778.html
В детстве, приезжая сюда каждое лето, я, конечно, не понимал, но чувствовал: прогресс отступал, как морская волна во время отлива. Вместе с ним таяла последняя рациональность общей жизни.
***
Несколько деревянных одноэтажных улиц упирались косыми и мшистыми заборами в кинотеатр «Луч». - Зачем такой? - обычно говорили про него. Смущал размерами. Он вмещал 300 человек, а в кино, даже если это было «Укрощение строптивого» с Челентано, в лучшем случае приходило пять-шесть местных душ. Если фильм был индийский, то могло прийти до 20 недавно осевших тут под партийным нажимом цыган, они считали такое кино («Зита и Гита», «Бродяга», «Самрат») своим. Русские цыган недолюбливали, записывая их в «воры и спекулянты», и действительно, цыганки всегда носили с собой помаду, духи, какой-то «текстильный дефицит», а их мужчины вечно что-то делали с непонятно откуда взятыми конями. Например, покупали им целые мешки хлеба и создавали дефицит, за что на них громко сердилась, но ничего не предпринимала, вся магазинная очередь. Это был единственный «социальный конфликт», который я помню. Цыганятам мы завидовали - не ходят в школу, ездят на конях и носят «блатные» ножи...
«Луч» был абсолютно не рентабелен, но об этом мало кто задумывался и никто не ждал, что его закроют. Давняя подруга моей бабушки, бывшая учительница, продавала на сеанс несколько билетов. Сашка-киномеханик - местный чудило в завидных фирменных джинсах, выгнанный за пьянку со всех остальных работ - включал проектор и кино показывали по плану практически пустому залу.Босой, уставший на стройке, я часто заходил в прохладный, казавшийся огромным, пустой гулкий зал и бесплатно, пользуясь знакомством с билетершей, посмотрел там кучу тогдашних «кин»: от «Цирка» с Любовью Орловой до «Генералов песчаных карьеров».
***
Все мужчины городка делились на «пьющих», «выпивающих» и (редчайший случай) «только по праздникам», но последних жалели, подозревая, что те неизлечимо больны и жить им «два понедельника».
На белых штукатуренных стенах «Луча» много было нацарапано, но все одно и то же: голые бабы в неприличных позах и нехорошие слова. Ну, еще пара ромбов «Спартака». Точно такие же граффити я видел на стенах непрестижных улиц в Помпеях, кроме ромбов, конечно. Им было две с лишним тысячи лет.
***
Напротив «Луча» возводили не первый год такой же большой, такой же кирпичный и такой же никому здесь не нужный - «Зачем такой?» - магазин. Рядом стоял бревенчатый, старенький, построенный сразу после войны и всем привычный. Часто босой, загорелый, на каникулах предоставленный бабушкой самому себе, я мало чем на вид отличался от цыганенка и в 82, и в 83, и в 84 году. Ноги вечно в том черном масле, которым пропитывают шпалы. По ним тут все ходили в ближайшие деревни за молоком. Строители магазина были Событием, и я прибился к ним в первые же дни их появления. Строителей интриговало, что я из Москвы, в которой тут мало кто бывал. Я испытывал наслаждение от того, что мог бесплатно «работать в бригаде» - стоя на лесах с мастерком, класть кирпич, сквозь зубы сетовать на то, что «опять раствор не завезли», и взмывать в кабине в высоченную башню крана. Вскоре мой пример увлек всех соседских мальчишек. Но мне уже рабочие дали власть, кого принимать в «бригаду», а кого - нет. Я менял это право повозиться в цементе на разные мелкие детские сокровища - цветную проволоку для плетения, батарейки, карбид, катафоты для велосипеда. Да, конечно, я читал «Тома Сойера» про забор. Никто даже не попытался меня свергнуть или поставить мою власть под сомнение. Здесь с детства усваивали с молоком, что «бригадир» - он и есть «бригадир», а откуда «бригадир» взялся и кем поставлен - не спрашивалось...
Магазин строили по паре месяцев в год. Местные с уважением говорили «долгострой», имея в виду, что и у них есть то, о чем в газетах пишут. Никто его не ждал, всем хватало бревенчатого... Здание зияло над улицей бессмысленной амбицией предыдущей эпохи.
***
Лирическое чувство какого-то медленного, нестрашного и беспротестного вымирания, плавного ласкового погружения всех в старчески-алкогольный маразм на фоне обступивших городок влажно-туманных заболоченных лесов. Сейчас я понимаю, что магазин, кинотеатр - это было эхо, инерция оптимизма 60-х. После войны здесь нашли уголь и открыли множество шахт. Но уже к 70-му стало ясно, что уголь кончается, да и был он не очень качественный. Шахты замерли и зарастали леском. Самая первая из сразу же брошенных успела превратиться в жутковатое призрачное место. Несколько километров через мокрый лес без дороги, там большая поляна, заросшая травою в рост, и над нею мертво-белесый, с колоннами в черных трещинах, фасад в стиле сталинского классицизма. Местные суеверно и неизвестно почему называли эти руины «Красный дом» и обходили стороной. Лишь иногда там ночевали охотники, отстреливавшие волков. За голову волка платили деньги. На еще дышащие шахты мы, возвращаясь с рыбалки, заходили за газировкой, бесплатные автоматы с ней, дикой, не сладкой и прекрасной на вкус, стояли только там, для рабочих.
А в ДК «Шахтер» на главной площади городка работали бесплатные игровые автоматы. То есть они отдавали через «возврат» все деньги назад и с одной пятнадцатикопеечной монеткой можно было играть в «Морской бой» и «Тир» весь день, за этим никто не следил, получалось, как в автобусе: кто хочет, тот платит, совесть - лучший контролер.
Разочаровавшись в угле, тут построили завод «Гидропресс», за счет него городок кое-как дотянул до «перестройки». Еще была лесопилка, там всегда было можно договориться за несколько бутылок водки с водителем, и тебе привозили машину дров, чтобы ты не замерз зимой. Лесопилку намеревались переделать в мебельную фабрику, но и это как-то заглохло. Пытались строить какие-то локальные теплицы с огурцами и засеивать поля свеклой. Пропалывать и убирать эту свеклу оказалось абсолютно некому и это делали всем городком, включая горисполком - сам видел. Потом многие, уработавшись, перли эту никому не нужную свеклу домой, просто так, чтобы хоть что-то поиметь с бесплатного труда. Это даже воровством не считалось, а скорее дуростью - поля не охранялись, и все признавали, что особого толку от этого «общегородского труда» не было.
«Депрессивный регион» - уголь оказался обманом, общая свекла не росла, молодежь уезжала, старики спивались, все большое, с «перспективой», не спеша ветшало и мшело в этом влажно-прохладно-лирическом климате северо-запада калининской области.
***
Власть забирала в армию, находила и добывала уголь, строила заводы, ненужные кинотеатры и неоправданные магазины, переселяла сюда цыган, производила колбасу и отправляла ее в Москву. Конечно, все это «начальство» делало руками местных людей или приезжих, быстро становившихся местными. Но люди эти все эти дела никак с собой не связывали и очень удивились бы, если бы им сказали, что все это делали они, а не власть. «Начальство» всегда делало что-то, вроде бы общественно нужное, но лично каждому неудобное. Прогресс был равен этой безличной, как закон тяготения, власти, и теперь прогресс слабел и отступал вместе с ней. Население воспринимало это без эмоций, как природное явление, которое вряд ли изменит что-то на огороде и в саду. Возможно, даже с некоторым облегчением, чем слабее и дальше власть, тем меньше отвечаешь перед ней, хотя и с опаской, что дело кончится отключением света и радиоточки. Что касается всего остального, то население обогревалось печками, рыло колодцы, восполняло любой дефицит с грядок и рассуждало в том смысле, что какая-никакая работа у начальства для него всегда отыщется. Городок стал необратимо «депрессивным» уже в конце 70-х и это оказалось пророчеством почти для всей остальной страны, только погружался в эту депрессивность он постепенно, без внезапностей и ярких драм.
https://web.archive.org/web/20120208000121/http://www.rabkor.ru/authored/8754.html
UPD. Продолжение https://new-rabochy.livejournal.com/1514778.html