Еще про Др.Рим
торговый баланс Рима всегда был пассивным, ввоз в Италию преобладал над вывозом (51, с. 62). Рим стал центром не производства, а потребления (52, с. 33) и зависел от снабжения из провинций (53, с. 20-25). Поэтому он никак не мог бороться за рынки сбыта. /М.С.-апд.: вообще это примечат. момент, конечно, для перемены в истории от кризисов нехватки - к кризисам перепроизводства (и через них - от историч. оазиса первобытного коммунизма - к будущему)/ https://cyberleninka.ru/article/n/kritika-kontseptsii-torgovogo-imperializma
* Рим не развивал производство на экспорт, напротив, желал жить за счет производства покоренных стран, он никогда не воевал за рынки сбыта
* Средиземноморская торговля при империи изменилась несущественно. Импорт в Рим был огромен, между тем как товаров, достойных экспорта, не было. Наметилась и растущая конкуренция между провинциями и Италией
* В огромной империи возникла система почти совершенно свободного товарообмена. Римляне не знали, что пошлины могут быть средством защиты от конкуренции (58, с. 156), им был неизвестен монопольный принцип (59, с. 10), у них мало исследований по экономике, а в их праве мало говорится о торговле и ремеслах. Римляне не имели связной экономической теории (60, с. 111).
Об этом же свидетельствует и ограбление провинций, процветавшее до падения республики - оно мешало торговле.
Величайшей иллюзией является мнение, что войны всегда ведутся ради иллюзий (68, с. 11). В любой политической акции присутствовал экономический компонент (69, с. 181). Война всегда имеет основанием экономические побуждения, пусть не всегда ярко выраженные. Победа давала немедленный экономический эффект. Одним из главных стимулов была добыча, завоевательная война - не только политическое дело, но и коммерческое предприятие, обогащавшее всех участников.
(с) Беликов
Доктор исторических наук, профессор СПбГУ
Н. С. Широкова https://history.wikireading.ru/320321
...особенно интересным оказывается обращение к последнему веку Римской республики, к столетию, прошедшему от реформ братьев Гракхов до установления единодержавия Августа, иными словами, ко времени Гражданских войн (133-30 гг. до н. э.). Здесь всё - и гражданские смуты, и массовые выступления рабов, и завоевательные войны, и крушение республиканского строя, и установление военной диктатуры, режима империи...
* подчеркивается, что самым существенным фактором развития Римской республики были внешние завоевания
* /об/ одной из самых важных тем античной истории - переходу Рима от республики к империи... утверждение нового режима вовсе не было само собой разумеющимся или простым. Обществу пришлось пройти через ряд испытаний, ряд более или менее радикальных преобразований, вехами которых были диктатура Суллы, затем Первый триумвират и диктатура Цезаря, наконец, Второй триумвират и единодержавие Октавиана Августа.
* Н. В. Чеканова убедительно показывает социальный и идейный раскол в римском обществе времени поздней Республики: с одной стороны, общественная верхушка, сенаторская знать и некоторая часть средних слоев, с их приверженностью к традиции, к заветам предков; с другой - младшая сенаторская знать, «новые люди» (homines novi), городской люмпен-пролетариат, жители италийских общин и провинциалы, слабо интегрированные в римское общество, которым было присуще в той или иной степени безразличие к традиционным установлениям и ценностям. Эта поляризация и была пружиной социальных раздоров, основой для столкновения главных политических группировок - рядившихся в одежды демократии популяров и убежденных консерваторов-оптиматов, равно как и их лидеров.
Деятельность этих лидеров, и в первую очередь, разумеется, тех, кто пролагал пути к новому императорскому режиму, к системе империи, представлена в книге Н. В. Чекановой выпукло и живо. Сулла, с его утопической попыткой соединить реставрацию старой нобильской республики с личной диктатурой, Цезарь, искусно разыгравший популярскую карту в борьбе за единоличную власть...
Главное теоретическое положение, которое отстаивает Н. В. Чеканова, состоит в том, что переход от республики к империи был процессом сложной этнокультурной и социально-политической реформации, - не революции и не реформы, а именно реформации.
* В самом деле, с именами Суллы, Цезаря, Октавиана Августа связан целый ряд конструктивных преобразований, носивших характер реформ: расширение состава сената, увеличение числа магистратов, оформление муниципального строя, решение аграрного вопроса (правда, в особенной форме наделения землей ветеранов) и т. д. Вообще в понятие «глубокой и всеобъемлющей социокультурной реформации» более всего укладывается административная деятельность Цезаря. Чего нельзя сказать о кровавой вакханалии сулланских проскрипций и о терроре Второго триумвирата, для членов которого террор был и способом действия, и политическим принципом. А как определить в этом плане военно-политическое соперничество Суллы и Мария, Цезаря и Помпея, Октавиана и Антония, выливавшееся в такие масштабные конфликты, которые уже современниками приравнивались к гражданским войнам?
Егоров А. Б. Последние планы Цезаря (к проблеме римского глобализма)
Последним планом Юлия Цезаря был план грандиозного военного похода. Целью этого наступления должны были стать Парфия и Дакия, а успех римлян привел бы к тому, что у гигантской Империи уже не могло бы оставаться соперников, и весь мир Западной Европы, северной Африки, Ближнего и Переднего Востока навсегда имел бы только одного хозяина. Детали этого, вероятно, крупнейшего плана глобальной войны, созданного античной стратегией и сопоставимого с походом Александра Македонского... http://istorja.ru/articles.html/antiquity/egorov-a-b-poslednie-planyi-tsezarya-k-probleme-rimskogo-globalizma-r808/
* Наличие римского империализма, вначале в форме достаточно стихийного, неуправляемого, а иногда и защитного процесса, а затем уже - в виде целенаправленного и обеспеченного постоянной доктриной экспансионизма эпохи конца Республики и начала Империи фактически не подвергается в историографии никаким сомнениям.
* Имперская идея, римский империализм и глобальная политика стали предметом весьма разнообразных оценок в историографии. Классическая историография (Т. Моммзен, Т. Франк, М. И. Ростовцев, Л. Омо и др.)6, признавая факт агрессивности Рима, огромные бедствия, принесенные завоевателями покоренным народам в ходе войн и организованного грабежа, ограбление провинций и порабощение населения, жестокость, произвол и коррупцию римских властей, и, наконец, моральный ущерб как для завоевателей, так и для завоеванных, все же склонна оценивать римское завоевание со знаком «плюс». Суммируя это мнение, уже современный исследователь, Ч. Старр, считает, что римляне «оказались весьма полезными для мировой истории»7. Рим принес цивилизацию народам Западной Европы (испанцам, галлам, бриттам, жителям дунайских регионов), а на востоке выступил как защитник и преемник греко-эллинистического мира. Римляне создали единое экономическое, политическое и правовое пространство во всем Средиземноморье, также объединив его в рамках единой культуры, и тем самым заложили фундамент западноевропейской цивилизации.
* /сам Егоров/ Заметим также, что римский путь развития оказался более перспективным, нежели иные альтернативы развития европейской или Средиземноморской цивилизации, а римский империализм и глобализм имеет гораздо больше общих точек соприкосновения, чем различий, с аналогичными явлениями в более поздние (включая и современную) эпохи.
* Вероятно, первое (по хронологии) определение такого рода дал Полибий, который, быть может, стоит у истоков римской глобалистской доктрины. «Раньше события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени, история становится как бы одним целым… Ибо, победив Карфаген в упомянутой выше войне, римляне полагали, что ими совершенно самое главное и важное для завоевания целого мира, и потому впервые решились протянуть руку к прочим землям, переправив свои войска в Элладу и азиатские страны» (Polyb., I, 3, 3-6). «Особенность нашей истории и достойная уважения черта нашего времени состоит в следующем: почти все события мира судьба направила в одну сторону и подчинила их одной цели…» (Рolyb., I, 4, 2-4).
** Спустя примерно 70 лет, эту идею продолжает развивать Цицерон: «Ведь это было искони, всегда было в обычае римского народа - сражаться вдали от родины...» (Cic. De imp. Gn. Pompei, 12, 32). «С галлами же отцы - сенаторы, настоящую войну мы начали вести только тогда, когда Гай Цезарь стал императором; до этого мы лишь оборонялись…" /М.С. Ага, свои интересы активно... Активная оборона - это наступление/
*** Еще позже Ливий устами Ромула повелевает: «Отправляйся и возвести римлянам, угодно богам, чтобы мой Рим стал главой всего мира. А посему пусть будут усердны к военному делу, пусть ведают сами и передают своим потомкам, что нет человеческих сил, способных противиться римскому оружию». В заглавии к «Деяниям» Август сам декларировал, что «подчинил мир власти римского народа». Идею развивал Флор: «Он (римский народ) так широко разнес свое оружие по вселенной, что те, что прочтут о его делах, познакомятся не с одним народом, а с деяниями всего рода человеческого» (Flor, I, 1-2). Этот процесс завершился именно при Августе: «И вот были покорены все народы на западе и на юге, на севере - между Реном и Данувием - и на востоке между Киром и Евфратом. Остальные, независимые от империи племена чувствовали ее величие и начали питать почтение к римскому народу, как к владыке мира».
* Страшные гражданские войны привели народ к идее смирения и в этот новый мир смог прийти Иисус (Оrоs., VI, 17, 9), а огромная созданная кровью и преступлением империя позже помогла истинной вере получить мировое признание.
* Исследователи достаточно единодушно признают, что до II Пунической войны в Риме не было ни того, ни другого. Хотя стремление к завоеваниям сопровождало всю историю Рима, а сенат всегда выбирал завоевание, даже если последнее могло повлечь за собой опасную войну
* Нам достаточно трудно восстановить политическую идеологию и правовую теорию Рима IV-III вв. до н.э., но, скорее всего, они преследовали узкопрактические цели, а римская держава могла претендовать лишь на роль регионального гегемона.
* ...Поражения Рима были вызваны не только тактическими преимуществами карфагенской армии, особенно - ее конницы, но и тем, что достаточно конкретной военной тактике римлян Ганнибал противопоставил глобальную стратегию, объединившую вокруг Карфагена испанские и галльские племена, греческие полисы Италии и Сицилии, недовольных Римом италийских союзников и даже - эллинистические царства. Не все планы карфагенского полководца завершились успешно, но то, что он смог сделать, едва не привело Рим к катастрофе.
Вместе с тем, победа Рима превратила его в Империю. Римляне приобрели новые интересы в Африке, Испании, Греции, южной Галлии и на востоке, армия не имела соперников, а флот господствовал на море. Рим получил то самое имперское господство, которое Ганнибал готовил для Карфагена или себя лично15. Наконец, огромные потери, разорение Италии и кризис италийского земледелия стали другим «наследием Ганнибала», ориентировавшим Рим на эксплуатацию периферии, массовое рабство и масштабные экономические деформации.
* Успешные войны римлян, серия блестящих побед (Киноскефалы, Магнезия, Пидна), сравнительно небольшие военные усилия и потери, огромная добыча, приток рабов и экономическое ограбление заморских территорий позволили познакомившимся с греко-эллинистическими учениями римлянам создать имперскую идею...
* ...правящие круги пошли по пути создания объединения, державшегося преимущественно на силовых факторах и основанного на безжалостной экономической эксплуатации покоренных территорий и полисном отделении граждан от неграждан, когда последние все больше и больше становились большинством населения. Рим стал колониальной Империей в худшем смысле этого слова. Античный мир считал концом этой эпохи появление провинций Македонии, Африки и Азии. Последним большим успехом Рима стало разрушение Карфагена (146 г.), а первым симптомом кризиса - выступление Тиберия Гракха (133 г.).
* ...Римское общественное мнение всегда приветствовало успешную завоевательную кампанию, и реально было лишено антивоенных и антиимперских настроений. Недовольство начиналось тогда, когда война велась неудачно, а население страдало от ее косвенных, а часто и прямых последствий. В указанный период это было весьма частым явлением, а потому конкретные кампании (например, Югуртинская война - см. Sall. Iug. 31) могли вызывать резкую критику, которую вовсе не следует считать антивоенным протестом и, тем более - пацифистским движением (в конечном счете, критики требовали лишь более эффективного ведения войны или более справедливого распределения добычи).
* Негативные следствия имперской политики выходили на первый план. Во-первых, сама экспансия становилась все менее и менее успешной. Войны 50-30-х гг. в Испании и даже в Греции и Азии были очень тяжелыми, военное напряжение увеличивалось, потери росли, а оценки военных действий обществом становились все более критическими. В довершении ко всему начались восстания населения Империи: это было время рабских (Сицилия) и провинциальных (Испания, Ахайя, Пергам) восстаний.
* негативные факторы становления Империи явно перевешивали выгоды от экспансии и выходили на первый план. Завоевания создали опаснейшую диспропорцию, когда на примерно 1 млн. граждан и 2-3 млн. латинов и союзников приходилось 20-25 млн. провинциалов, немалая часть которых была обращена в рабство19. Следствием завоеваний стали рост имущественных диспропорций, уже вызывающий опасения рост рабовладения, нарушение политического равновесия, разрушение основы армии и кризис народного собрания. Внутренний кризис прогрессировал, оттеснив на второй план все прочие процессы. Гракханский кризис фактически сразу перешел в кризис конца 100-х гг., а затем последовала самая страшная катастрофа конца 90-х- середины 70-х гг. Эта последняя включала в себя Союзническую войну, бурные события 80-х гг., катастрофическое вторжение Митридата в восточные провинции Рима, гражданскую войну 83-82 гг., сулланский террор и последовавшие уже после смерти Суллы, восстания Лепида, Сертория и Спартака. Потери римлян в этих войнах, несомненно, превысили 0,5 млн. человек,20 и были намного больше, чем, вероятно, все потери во внешних войнах. В 90-70-х гг. все римские провинции стали «прифронтовыми».
Выход из кризиса начался в 70-е гг. и развивался в двух направлениях. Первым лекарством стал демонтаж сулланской системы, вторым (и значительно более эффективным) оказалась завоевательная политика, принимавшая все более и более имперский, а затем и глобалистский характер. Новый виток римского империализма испытал на себе и влияние извне, со стороны восточных царей, Митридата, Тиграна II и парфянских Аршакидов. Первый мечтал о Малоазиатской и Причерноморской Империи, а затем решил подчинить своей власти весь греческий мир и развязать глобальную войну против римлян, возможно, добившись их полного разгрома.
* Речи Цицерона отражают новый этап истории римского империализма. После долгого затишья, оратор воскрешал столь близкий для римлян образ глобальной экспансии. По сути, он не говорил ничего абсолютно нового (так думали очень многие), но это новое было, по крайней мере, хорошо забытым старым. Цицерон вносил и новую идею в принципы римской завоевательной политики. Если Полибий, прежде всего, говорил об интересах собственно Рима, то Цицерон (как, впрочем, и Цезарь)21 усиливал другую нотку, впрочем, всегда присутствующую (хотя и на втором плане) в «доктрине Полибия». Если последняя ставила во главу угла защиту римских национальных интересов, то «доктрина Цицерона» подчеркивала необходимость зашиты союзников, поскольку римские интересы уже были надежно защищены. Это было, несомненно, расширительное толкование права вмешательства в дела других государств, и если властям было не так легко доказать римскому народу, что жизненные интересы Рима связаны с отдаленными областями Британии или Армении, то римский союзник мог находиться где угодно, а его защита могла оправдать любую войну. Вполне достаточным было найти (как, например, это сделал Цезарь в Британии) силу, готовую сотрудничать с Римом, чтобы затем начинать вполне «справедливую» войну с целью ее поддержки22.
* С другой стороны, возникновение новой доктрины сопровождалось и основывалось на изменении самой политики и характера войн, относящихся к 70-м гг. Уже кампании Сервилия в Исаврии (78-74 гг.) и Аппия Клавдия на Балканах (78-76 гг.) существенно вышли за пределы первоначальных задач. Первая война, задуманная как антипиратская операция, фактически превратилась в утверждение римлян во внутренней Малой Азии, вторая, вероятно, первоначально имевшая оборонительный характер, завершилась мощным прорывом армии Марка Лициния Лукулла (72-71 гг.), приведшим к установлению римского контроля над Фракией, другими северобалканскими областями и восточным побережьем Черного моря. Впрочем, вероятно, первой подлинно глобальной войной стала знаменитая III Митридатова война, проводимая сначала Лукуллом, а затем - Помпеем. Как наступление Лукулла (74-67 гг.), так и поход Помпея (66-62 гг.) превратились фактически в римский «поход Александра»23, не ограниченный каким-либо старым миропорядком и устоявшимися границами и отношениями. Разгром Митридата достаточно органично перешел в завоевание его державы, а преследование понтийского царя - в войну с Тиграном, конфликт с парфянами едва не перерос в новую войну, и предел римскому наступлению положили географические факторы и возможности и настроения самой римской армии, не выдержавшей бесконечного похода (Plut. Pomp. 7-36). Столь же глобалистским был поход Помпея: фактически начав его с глобальной операции против пиратов, Помпей добился уничтожения Митридата, распада державы Тиграна и ликвидации бывшего Селевкидского царства.
Заметим, что ни Селевкидская Сирия, ни Иудея не были первоначально в числе противников Рима и стали объектом экспансии лишь на последней стадии (Plut. Pomp., 27-42). Такой же (и даже более масштабной) войной были галльские кампании Цезаря. В ходе которых римские армии еще в большей степени достигли «естественных пределов». Глобалистские идеи воодушевляли и Красса, мечтавшего разгромить Парфию и дойти до пределов Ирана и Индии, и именно они во многом стали причиной римских просчетов (Plut. Crass, 17-31).
Если Помпея можно считать символом перехода от прежнего империализма к глобальной доктрине, то подлинным творцом римского глобализма следует, несомненно, считать Юлия Цезаря.
* Глобалистская политика была и разрывом с традиционной политикой колониальной экспансии. Военная добыча Цезаря (1,5 млрд. сестерциев)24 стабилизировала казну и изменила структуру экономики25. Именно она создала гигантский «стабилизационный фонд» римских государственных финансов, а суммы, доставшиеся армии и населению26 способствовали изменению структуры собственности в Империи, развитию класса мелких и средних собственников и поддержанию беднейшего населения. Еще более кардиальными изменениями были два преобразования диктатора: грандиозная провинциальная колонизация27 и «правовая революция» в системе римского гражданства. Последняя дала реальные гражданские права италикам и провинциалам: перепись 70 г. зафиксировала 910 000 человек, а перепись 28 г. до н. э. (первая перепись при Августе) - 4 063 00028. Предоставление гражданства союзникам и провинциалам в корне меняло отношение человека и власти. Римский гражданин находился под защитой римского права и был гарантирован от наиболее жестоких форм насилия и эксплуатации, а власти пришлось перестраивать политику, отказавшись от прежних проявлений насилия, произвола и коррупции. Новыми «правилами игры» стали законы Цезаря о вымогательствах, и «оскорблении величия» (lex maiestatis), аlex Iulia municipalis заложил основу для существования новых городов, муниципиев и колоний. Начавшийся процесс имел важное политическое, социальное и психологическое значение: непроходимая ранее грань между провинциалом и римлянином стала исчезать, что снимало напряженность в районах, которые еще не получили гражданских прав, вместе с тем, лишая последние их национальной, региональной и социальной исключительности. Цезарианский глобализм проявился и в других областях: Рим начинал превращаться в мировую столицу, повсюду вводилась унифицированная система летоисчисления и знаменитый юлианский календарь, распространялись греческая и римская культура.
* Возможно, в случае удачи «великого похода» /см. начало - прим./ могла бы измениться и общечеловеческая история. План был сорван убийством Цезаря и развязанной его убийцами гражданской войной, однако его пыталась продолжить Римская Империя конца I-II вв. н. э., и то, что он не был выполнен, объясняется объективными обстоятельствами, а вовсе не отсутствием политической воли императоров.
* Именно Август продолжил политику Цезаря. Он создал новую власть, приспособленную к новым условиям, превратил Рим в мегаполис и столицу всемирной державы, сделал Италию фактически унитарным государством, ставшим центром огромной Империи и, вместе с тем, не препятствовал развитию провинций. Единая система экономики и торговли стала охватывать всю территорию Империи, продолжались урбанизация, романизация и колонизация, несколько замедлилась, но сохранялась в качестве политического курса «правовая революция».
* Глобализация привела к небывалому ранее росту экономики и выходу на новый цивилизационный уровень. Внешняя политика Августа часто именуется осторожной и оборонительной, но, вероятно, справедливым является только первое. На место энергичного наступления Цезаря пришло новое, но осуществлявшееся с не меньшей последовательностью наступление, организованное первым принцепсом, а весь тон «Деяний» определенно показывает, что Август никогда не оставлял мечту о мировом господстве. Даже после неудачного похода Антония против Парфии (36 г.), Август еще долго пытался добиться хотя бы политического подчинения этой державы, постоянно подчеркивая, что парфянские, а тем более - мидийские, армянские и другие восточные цари получают законную власть, лишь будучи признаны римским императором (R.G., 27, 32, 33), а правители Индии присылают ему послов (Ibid., 31). На южной границе римляне вышли к Эфиопии, Йемену и границам Сахары, зачастую достигнув «естественного предела». Грандиозное наступление на северной границе, в котором участвовали главные силы римской армии, было остановлено только Паннонским восстанием и битвой в Тевтобургском лесу. Впрочем, и независимые племена германцев и других жителей центральной Европы чисто теоретически (еще более, чем вассальные цари) были подчинены «союзникам» Рима, либо попадали в ту или иную форму зависимости от последнего.
* Из «Res gestae» и других произведений августовского принципата можно обнаружить и становление новой «доктрины Августа», пришедшей на смену «доктрине Цицерона». Из сверхдержавы, имеющей право на вмешательство в любой процесс, независимо от его места и характера, Рим становится единственной сверхдержавой, выражающей магистральный путь развития человечества, и фактически идентифицируется с этим последним. Развитие человечества вне «римского мира» становится не только нежелательным, но и невозможным, и все населяющие мир народы либо подчинены Риму, либо «замирены», т. е. находятся в русле его политических, а часто и экономических и иных интересов. «Сильнейшая держава мира, победившая карфагенян» - «гигантская сверхдержава, устанавливающая правила для остального мира» и, наконец - «единственная сверхдержава, всемирное государство, фактически охватывающая все человечество» - таков был путь, пройденный римской имперской доктриной и римским глобализмом.
* Эпоха «второго глобализма», начавшаяся в 70-е гг. I века и закончившаяся при Августе, стала временем небывалого расцвета красноречия, младшей и средней анналистики, философии, антикварных занятий, лирической, философской и эпической поэзии, грамматики и права. Это было время Цицерона, Саллюстия и Цезаря, Варрона, Катулла и Лукреция Кара, позже их сменили Вергилий, Гораций, Овидий, Тит Ливий, Дионисий Галикарнасский, Страбон и Витрувий Поллион. Похоже, что глобализм, его идеология и практика воодушевляла не только историков, правоведов и философов, но даже и поэтов-лириков. Овидий в «Amores» проводит ассоциацию между триумфом Августа и триумфом Амура и отмечает, что триумф - очень подходящее место для знакомств с девушками, видимо, живо интересовавшимися военными демонстрациями. Заметим, что именно эта культура эпохи глобализма стала нормативной для последующей культуры Империи, и для римлян не было полководца, которого можно было бы поставить выше Цезаря, правителя, способного превзойти Августа, оратора, более красноречивого, чем Цицерон, и, поэта, сумевшего воплотить суть римской культуры лучше, чем это делал Вергилий.
http://istorja.ru/articles.html/antiquity/egorov-a-b-poslednie-planyi-tsezarya-k-probleme-rimskogo-globalizma-r808/
* Рим не развивал производство на экспорт, напротив, желал жить за счет производства покоренных стран, он никогда не воевал за рынки сбыта
* Средиземноморская торговля при империи изменилась несущественно. Импорт в Рим был огромен, между тем как товаров, достойных экспорта, не было. Наметилась и растущая конкуренция между провинциями и Италией
* В огромной империи возникла система почти совершенно свободного товарообмена. Римляне не знали, что пошлины могут быть средством защиты от конкуренции (58, с. 156), им был неизвестен монопольный принцип (59, с. 10), у них мало исследований по экономике, а в их праве мало говорится о торговле и ремеслах. Римляне не имели связной экономической теории (60, с. 111).
Об этом же свидетельствует и ограбление провинций, процветавшее до падения республики - оно мешало торговле.
Величайшей иллюзией является мнение, что войны всегда ведутся ради иллюзий (68, с. 11). В любой политической акции присутствовал экономический компонент (69, с. 181). Война всегда имеет основанием экономические побуждения, пусть не всегда ярко выраженные. Победа давала немедленный экономический эффект. Одним из главных стимулов была добыча, завоевательная война - не только политическое дело, но и коммерческое предприятие, обогащавшее всех участников.
(с) Беликов
Доктор исторических наук, профессор СПбГУ
Н. С. Широкова https://history.wikireading.ru/320321
...особенно интересным оказывается обращение к последнему веку Римской республики, к столетию, прошедшему от реформ братьев Гракхов до установления единодержавия Августа, иными словами, ко времени Гражданских войн (133-30 гг. до н. э.). Здесь всё - и гражданские смуты, и массовые выступления рабов, и завоевательные войны, и крушение республиканского строя, и установление военной диктатуры, режима империи...
* подчеркивается, что самым существенным фактором развития Римской республики были внешние завоевания
* /об/ одной из самых важных тем античной истории - переходу Рима от республики к империи... утверждение нового режима вовсе не было само собой разумеющимся или простым. Обществу пришлось пройти через ряд испытаний, ряд более или менее радикальных преобразований, вехами которых были диктатура Суллы, затем Первый триумвират и диктатура Цезаря, наконец, Второй триумвират и единодержавие Октавиана Августа.
* Н. В. Чеканова убедительно показывает социальный и идейный раскол в римском обществе времени поздней Республики: с одной стороны, общественная верхушка, сенаторская знать и некоторая часть средних слоев, с их приверженностью к традиции, к заветам предков; с другой - младшая сенаторская знать, «новые люди» (homines novi), городской люмпен-пролетариат, жители италийских общин и провинциалы, слабо интегрированные в римское общество, которым было присуще в той или иной степени безразличие к традиционным установлениям и ценностям. Эта поляризация и была пружиной социальных раздоров, основой для столкновения главных политических группировок - рядившихся в одежды демократии популяров и убежденных консерваторов-оптиматов, равно как и их лидеров.
Деятельность этих лидеров, и в первую очередь, разумеется, тех, кто пролагал пути к новому императорскому режиму, к системе империи, представлена в книге Н. В. Чекановой выпукло и живо. Сулла, с его утопической попыткой соединить реставрацию старой нобильской республики с личной диктатурой, Цезарь, искусно разыгравший популярскую карту в борьбе за единоличную власть...
Главное теоретическое положение, которое отстаивает Н. В. Чеканова, состоит в том, что переход от республики к империи был процессом сложной этнокультурной и социально-политической реформации, - не революции и не реформы, а именно реформации.
* В самом деле, с именами Суллы, Цезаря, Октавиана Августа связан целый ряд конструктивных преобразований, носивших характер реформ: расширение состава сената, увеличение числа магистратов, оформление муниципального строя, решение аграрного вопроса (правда, в особенной форме наделения землей ветеранов) и т. д. Вообще в понятие «глубокой и всеобъемлющей социокультурной реформации» более всего укладывается административная деятельность Цезаря. Чего нельзя сказать о кровавой вакханалии сулланских проскрипций и о терроре Второго триумвирата, для членов которого террор был и способом действия, и политическим принципом. А как определить в этом плане военно-политическое соперничество Суллы и Мария, Цезаря и Помпея, Октавиана и Антония, выливавшееся в такие масштабные конфликты, которые уже современниками приравнивались к гражданским войнам?
Егоров А. Б. Последние планы Цезаря (к проблеме римского глобализма)
Последним планом Юлия Цезаря был план грандиозного военного похода. Целью этого наступления должны были стать Парфия и Дакия, а успех римлян привел бы к тому, что у гигантской Империи уже не могло бы оставаться соперников, и весь мир Западной Европы, северной Африки, Ближнего и Переднего Востока навсегда имел бы только одного хозяина. Детали этого, вероятно, крупнейшего плана глобальной войны, созданного античной стратегией и сопоставимого с походом Александра Македонского... http://istorja.ru/articles.html/antiquity/egorov-a-b-poslednie-planyi-tsezarya-k-probleme-rimskogo-globalizma-r808/
* Наличие римского империализма, вначале в форме достаточно стихийного, неуправляемого, а иногда и защитного процесса, а затем уже - в виде целенаправленного и обеспеченного постоянной доктриной экспансионизма эпохи конца Республики и начала Империи фактически не подвергается в историографии никаким сомнениям.
* Имперская идея, римский империализм и глобальная политика стали предметом весьма разнообразных оценок в историографии. Классическая историография (Т. Моммзен, Т. Франк, М. И. Ростовцев, Л. Омо и др.)6, признавая факт агрессивности Рима, огромные бедствия, принесенные завоевателями покоренным народам в ходе войн и организованного грабежа, ограбление провинций и порабощение населения, жестокость, произвол и коррупцию римских властей, и, наконец, моральный ущерб как для завоевателей, так и для завоеванных, все же склонна оценивать римское завоевание со знаком «плюс». Суммируя это мнение, уже современный исследователь, Ч. Старр, считает, что римляне «оказались весьма полезными для мировой истории»7. Рим принес цивилизацию народам Западной Европы (испанцам, галлам, бриттам, жителям дунайских регионов), а на востоке выступил как защитник и преемник греко-эллинистического мира. Римляне создали единое экономическое, политическое и правовое пространство во всем Средиземноморье, также объединив его в рамках единой культуры, и тем самым заложили фундамент западноевропейской цивилизации.
* /сам Егоров/ Заметим также, что римский путь развития оказался более перспективным, нежели иные альтернативы развития европейской или Средиземноморской цивилизации, а римский империализм и глобализм имеет гораздо больше общих точек соприкосновения, чем различий, с аналогичными явлениями в более поздние (включая и современную) эпохи.
* Вероятно, первое (по хронологии) определение такого рода дал Полибий, который, быть может, стоит у истоков римской глобалистской доктрины. «Раньше события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени, история становится как бы одним целым… Ибо, победив Карфаген в упомянутой выше войне, римляне полагали, что ими совершенно самое главное и важное для завоевания целого мира, и потому впервые решились протянуть руку к прочим землям, переправив свои войска в Элладу и азиатские страны» (Polyb., I, 3, 3-6). «Особенность нашей истории и достойная уважения черта нашего времени состоит в следующем: почти все события мира судьба направила в одну сторону и подчинила их одной цели…» (Рolyb., I, 4, 2-4).
** Спустя примерно 70 лет, эту идею продолжает развивать Цицерон: «Ведь это было искони, всегда было в обычае римского народа - сражаться вдали от родины...» (Cic. De imp. Gn. Pompei, 12, 32). «С галлами же отцы - сенаторы, настоящую войну мы начали вести только тогда, когда Гай Цезарь стал императором; до этого мы лишь оборонялись…" /М.С. Ага, свои интересы активно... Активная оборона - это наступление/
*** Еще позже Ливий устами Ромула повелевает: «Отправляйся и возвести римлянам, угодно богам, чтобы мой Рим стал главой всего мира. А посему пусть будут усердны к военному делу, пусть ведают сами и передают своим потомкам, что нет человеческих сил, способных противиться римскому оружию». В заглавии к «Деяниям» Август сам декларировал, что «подчинил мир власти римского народа». Идею развивал Флор: «Он (римский народ) так широко разнес свое оружие по вселенной, что те, что прочтут о его делах, познакомятся не с одним народом, а с деяниями всего рода человеческого» (Flor, I, 1-2). Этот процесс завершился именно при Августе: «И вот были покорены все народы на западе и на юге, на севере - между Реном и Данувием - и на востоке между Киром и Евфратом. Остальные, независимые от империи племена чувствовали ее величие и начали питать почтение к римскому народу, как к владыке мира».
* Страшные гражданские войны привели народ к идее смирения и в этот новый мир смог прийти Иисус (Оrоs., VI, 17, 9), а огромная созданная кровью и преступлением империя позже помогла истинной вере получить мировое признание.
* Исследователи достаточно единодушно признают, что до II Пунической войны в Риме не было ни того, ни другого. Хотя стремление к завоеваниям сопровождало всю историю Рима, а сенат всегда выбирал завоевание, даже если последнее могло повлечь за собой опасную войну
* Нам достаточно трудно восстановить политическую идеологию и правовую теорию Рима IV-III вв. до н.э., но, скорее всего, они преследовали узкопрактические цели, а римская держава могла претендовать лишь на роль регионального гегемона.
* ...Поражения Рима были вызваны не только тактическими преимуществами карфагенской армии, особенно - ее конницы, но и тем, что достаточно конкретной военной тактике римлян Ганнибал противопоставил глобальную стратегию, объединившую вокруг Карфагена испанские и галльские племена, греческие полисы Италии и Сицилии, недовольных Римом италийских союзников и даже - эллинистические царства. Не все планы карфагенского полководца завершились успешно, но то, что он смог сделать, едва не привело Рим к катастрофе.
Вместе с тем, победа Рима превратила его в Империю. Римляне приобрели новые интересы в Африке, Испании, Греции, южной Галлии и на востоке, армия не имела соперников, а флот господствовал на море. Рим получил то самое имперское господство, которое Ганнибал готовил для Карфагена или себя лично15. Наконец, огромные потери, разорение Италии и кризис италийского земледелия стали другим «наследием Ганнибала», ориентировавшим Рим на эксплуатацию периферии, массовое рабство и масштабные экономические деформации.
* Успешные войны римлян, серия блестящих побед (Киноскефалы, Магнезия, Пидна), сравнительно небольшие военные усилия и потери, огромная добыча, приток рабов и экономическое ограбление заморских территорий позволили познакомившимся с греко-эллинистическими учениями римлянам создать имперскую идею...
* ...правящие круги пошли по пути создания объединения, державшегося преимущественно на силовых факторах и основанного на безжалостной экономической эксплуатации покоренных территорий и полисном отделении граждан от неграждан, когда последние все больше и больше становились большинством населения. Рим стал колониальной Империей в худшем смысле этого слова. Античный мир считал концом этой эпохи появление провинций Македонии, Африки и Азии. Последним большим успехом Рима стало разрушение Карфагена (146 г.), а первым симптомом кризиса - выступление Тиберия Гракха (133 г.).
* ...Римское общественное мнение всегда приветствовало успешную завоевательную кампанию, и реально было лишено антивоенных и антиимперских настроений. Недовольство начиналось тогда, когда война велась неудачно, а население страдало от ее косвенных, а часто и прямых последствий. В указанный период это было весьма частым явлением, а потому конкретные кампании (например, Югуртинская война - см. Sall. Iug. 31) могли вызывать резкую критику, которую вовсе не следует считать антивоенным протестом и, тем более - пацифистским движением (в конечном счете, критики требовали лишь более эффективного ведения войны или более справедливого распределения добычи).
* Негативные следствия имперской политики выходили на первый план. Во-первых, сама экспансия становилась все менее и менее успешной. Войны 50-30-х гг. в Испании и даже в Греции и Азии были очень тяжелыми, военное напряжение увеличивалось, потери росли, а оценки военных действий обществом становились все более критическими. В довершении ко всему начались восстания населения Империи: это было время рабских (Сицилия) и провинциальных (Испания, Ахайя, Пергам) восстаний.
* негативные факторы становления Империи явно перевешивали выгоды от экспансии и выходили на первый план. Завоевания создали опаснейшую диспропорцию, когда на примерно 1 млн. граждан и 2-3 млн. латинов и союзников приходилось 20-25 млн. провинциалов, немалая часть которых была обращена в рабство19. Следствием завоеваний стали рост имущественных диспропорций, уже вызывающий опасения рост рабовладения, нарушение политического равновесия, разрушение основы армии и кризис народного собрания. Внутренний кризис прогрессировал, оттеснив на второй план все прочие процессы. Гракханский кризис фактически сразу перешел в кризис конца 100-х гг., а затем последовала самая страшная катастрофа конца 90-х- середины 70-х гг. Эта последняя включала в себя Союзническую войну, бурные события 80-х гг., катастрофическое вторжение Митридата в восточные провинции Рима, гражданскую войну 83-82 гг., сулланский террор и последовавшие уже после смерти Суллы, восстания Лепида, Сертория и Спартака. Потери римлян в этих войнах, несомненно, превысили 0,5 млн. человек,20 и были намного больше, чем, вероятно, все потери во внешних войнах. В 90-70-х гг. все римские провинции стали «прифронтовыми».
Выход из кризиса начался в 70-е гг. и развивался в двух направлениях. Первым лекарством стал демонтаж сулланской системы, вторым (и значительно более эффективным) оказалась завоевательная политика, принимавшая все более и более имперский, а затем и глобалистский характер. Новый виток римского империализма испытал на себе и влияние извне, со стороны восточных царей, Митридата, Тиграна II и парфянских Аршакидов. Первый мечтал о Малоазиатской и Причерноморской Империи, а затем решил подчинить своей власти весь греческий мир и развязать глобальную войну против римлян, возможно, добившись их полного разгрома.
* Речи Цицерона отражают новый этап истории римского империализма. После долгого затишья, оратор воскрешал столь близкий для римлян образ глобальной экспансии. По сути, он не говорил ничего абсолютно нового (так думали очень многие), но это новое было, по крайней мере, хорошо забытым старым. Цицерон вносил и новую идею в принципы римской завоевательной политики. Если Полибий, прежде всего, говорил об интересах собственно Рима, то Цицерон (как, впрочем, и Цезарь)21 усиливал другую нотку, впрочем, всегда присутствующую (хотя и на втором плане) в «доктрине Полибия». Если последняя ставила во главу угла защиту римских национальных интересов, то «доктрина Цицерона» подчеркивала необходимость зашиты союзников, поскольку римские интересы уже были надежно защищены. Это было, несомненно, расширительное толкование права вмешательства в дела других государств, и если властям было не так легко доказать римскому народу, что жизненные интересы Рима связаны с отдаленными областями Британии или Армении, то римский союзник мог находиться где угодно, а его защита могла оправдать любую войну. Вполне достаточным было найти (как, например, это сделал Цезарь в Британии) силу, готовую сотрудничать с Римом, чтобы затем начинать вполне «справедливую» войну с целью ее поддержки22.
* С другой стороны, возникновение новой доктрины сопровождалось и основывалось на изменении самой политики и характера войн, относящихся к 70-м гг. Уже кампании Сервилия в Исаврии (78-74 гг.) и Аппия Клавдия на Балканах (78-76 гг.) существенно вышли за пределы первоначальных задач. Первая война, задуманная как антипиратская операция, фактически превратилась в утверждение римлян во внутренней Малой Азии, вторая, вероятно, первоначально имевшая оборонительный характер, завершилась мощным прорывом армии Марка Лициния Лукулла (72-71 гг.), приведшим к установлению римского контроля над Фракией, другими северобалканскими областями и восточным побережьем Черного моря. Впрочем, вероятно, первой подлинно глобальной войной стала знаменитая III Митридатова война, проводимая сначала Лукуллом, а затем - Помпеем. Как наступление Лукулла (74-67 гг.), так и поход Помпея (66-62 гг.) превратились фактически в римский «поход Александра»23, не ограниченный каким-либо старым миропорядком и устоявшимися границами и отношениями. Разгром Митридата достаточно органично перешел в завоевание его державы, а преследование понтийского царя - в войну с Тиграном, конфликт с парфянами едва не перерос в новую войну, и предел римскому наступлению положили географические факторы и возможности и настроения самой римской армии, не выдержавшей бесконечного похода (Plut. Pomp. 7-36). Столь же глобалистским был поход Помпея: фактически начав его с глобальной операции против пиратов, Помпей добился уничтожения Митридата, распада державы Тиграна и ликвидации бывшего Селевкидского царства.
Заметим, что ни Селевкидская Сирия, ни Иудея не были первоначально в числе противников Рима и стали объектом экспансии лишь на последней стадии (Plut. Pomp., 27-42). Такой же (и даже более масштабной) войной были галльские кампании Цезаря. В ходе которых римские армии еще в большей степени достигли «естественных пределов». Глобалистские идеи воодушевляли и Красса, мечтавшего разгромить Парфию и дойти до пределов Ирана и Индии, и именно они во многом стали причиной римских просчетов (Plut. Crass, 17-31).
Если Помпея можно считать символом перехода от прежнего империализма к глобальной доктрине, то подлинным творцом римского глобализма следует, несомненно, считать Юлия Цезаря.
* Глобалистская политика была и разрывом с традиционной политикой колониальной экспансии. Военная добыча Цезаря (1,5 млрд. сестерциев)24 стабилизировала казну и изменила структуру экономики25. Именно она создала гигантский «стабилизационный фонд» римских государственных финансов, а суммы, доставшиеся армии и населению26 способствовали изменению структуры собственности в Империи, развитию класса мелких и средних собственников и поддержанию беднейшего населения. Еще более кардиальными изменениями были два преобразования диктатора: грандиозная провинциальная колонизация27 и «правовая революция» в системе римского гражданства. Последняя дала реальные гражданские права италикам и провинциалам: перепись 70 г. зафиксировала 910 000 человек, а перепись 28 г. до н. э. (первая перепись при Августе) - 4 063 00028. Предоставление гражданства союзникам и провинциалам в корне меняло отношение человека и власти. Римский гражданин находился под защитой римского права и был гарантирован от наиболее жестоких форм насилия и эксплуатации, а власти пришлось перестраивать политику, отказавшись от прежних проявлений насилия, произвола и коррупции. Новыми «правилами игры» стали законы Цезаря о вымогательствах, и «оскорблении величия» (lex maiestatis), аlex Iulia municipalis заложил основу для существования новых городов, муниципиев и колоний. Начавшийся процесс имел важное политическое, социальное и психологическое значение: непроходимая ранее грань между провинциалом и римлянином стала исчезать, что снимало напряженность в районах, которые еще не получили гражданских прав, вместе с тем, лишая последние их национальной, региональной и социальной исключительности. Цезарианский глобализм проявился и в других областях: Рим начинал превращаться в мировую столицу, повсюду вводилась унифицированная система летоисчисления и знаменитый юлианский календарь, распространялись греческая и римская культура.
* Возможно, в случае удачи «великого похода» /см. начало - прим./ могла бы измениться и общечеловеческая история. План был сорван убийством Цезаря и развязанной его убийцами гражданской войной, однако его пыталась продолжить Римская Империя конца I-II вв. н. э., и то, что он не был выполнен, объясняется объективными обстоятельствами, а вовсе не отсутствием политической воли императоров.
* Именно Август продолжил политику Цезаря. Он создал новую власть, приспособленную к новым условиям, превратил Рим в мегаполис и столицу всемирной державы, сделал Италию фактически унитарным государством, ставшим центром огромной Империи и, вместе с тем, не препятствовал развитию провинций. Единая система экономики и торговли стала охватывать всю территорию Империи, продолжались урбанизация, романизация и колонизация, несколько замедлилась, но сохранялась в качестве политического курса «правовая революция».
* Глобализация привела к небывалому ранее росту экономики и выходу на новый цивилизационный уровень. Внешняя политика Августа часто именуется осторожной и оборонительной, но, вероятно, справедливым является только первое. На место энергичного наступления Цезаря пришло новое, но осуществлявшееся с не меньшей последовательностью наступление, организованное первым принцепсом, а весь тон «Деяний» определенно показывает, что Август никогда не оставлял мечту о мировом господстве. Даже после неудачного похода Антония против Парфии (36 г.), Август еще долго пытался добиться хотя бы политического подчинения этой державы, постоянно подчеркивая, что парфянские, а тем более - мидийские, армянские и другие восточные цари получают законную власть, лишь будучи признаны римским императором (R.G., 27, 32, 33), а правители Индии присылают ему послов (Ibid., 31). На южной границе римляне вышли к Эфиопии, Йемену и границам Сахары, зачастую достигнув «естественного предела». Грандиозное наступление на северной границе, в котором участвовали главные силы римской армии, было остановлено только Паннонским восстанием и битвой в Тевтобургском лесу. Впрочем, и независимые племена германцев и других жителей центральной Европы чисто теоретически (еще более, чем вассальные цари) были подчинены «союзникам» Рима, либо попадали в ту или иную форму зависимости от последнего.
* Из «Res gestae» и других произведений августовского принципата можно обнаружить и становление новой «доктрины Августа», пришедшей на смену «доктрине Цицерона». Из сверхдержавы, имеющей право на вмешательство в любой процесс, независимо от его места и характера, Рим становится единственной сверхдержавой, выражающей магистральный путь развития человечества, и фактически идентифицируется с этим последним. Развитие человечества вне «римского мира» становится не только нежелательным, но и невозможным, и все населяющие мир народы либо подчинены Риму, либо «замирены», т. е. находятся в русле его политических, а часто и экономических и иных интересов. «Сильнейшая держава мира, победившая карфагенян» - «гигантская сверхдержава, устанавливающая правила для остального мира» и, наконец - «единственная сверхдержава, всемирное государство, фактически охватывающая все человечество» - таков был путь, пройденный римской имперской доктриной и римским глобализмом.
* Эпоха «второго глобализма», начавшаяся в 70-е гг. I века и закончившаяся при Августе, стала временем небывалого расцвета красноречия, младшей и средней анналистики, философии, антикварных занятий, лирической, философской и эпической поэзии, грамматики и права. Это было время Цицерона, Саллюстия и Цезаря, Варрона, Катулла и Лукреция Кара, позже их сменили Вергилий, Гораций, Овидий, Тит Ливий, Дионисий Галикарнасский, Страбон и Витрувий Поллион. Похоже, что глобализм, его идеология и практика воодушевляла не только историков, правоведов и философов, но даже и поэтов-лириков. Овидий в «Amores» проводит ассоциацию между триумфом Августа и триумфом Амура и отмечает, что триумф - очень подходящее место для знакомств с девушками, видимо, живо интересовавшимися военными демонстрациями. Заметим, что именно эта культура эпохи глобализма стала нормативной для последующей культуры Империи, и для римлян не было полководца, которого можно было бы поставить выше Цезаря, правителя, способного превзойти Августа, оратора, более красноречивого, чем Цицерон, и, поэта, сумевшего воплотить суть римской культуры лучше, чем это делал Вергилий.
http://istorja.ru/articles.html/antiquity/egorov-a-b-poslednie-planyi-tsezarya-k-probleme-rimskogo-globalizma-r808/