Рец. на "Рабство в позднеримском мире" К.Харпера
Центральный тезис книги заключается в том, что в течение долгого четвертого века Римская империя все еще была рабовладельческим обществом. Последние три десятилетия исследований подорвали теорию о том, что рабство пришло в упадок и было заменено другими формами несвободного труда после кризиса третьего века. Однако никакой альтернативной объяснительной модели предложено не было. Харпер стремится построить эту модель «с нуля» (стр. 21). Его главный аргумент заключается в том, что рабство было неотъемлемым компонентом римской имперской системы, исключительно сложной и интегрированной мировой экономикой, невиданной больше нигде в досовременные времена {Может быть, за исключением Китая, который, строго говоря, не был рабовладельческим обществом.}. Харпер отвергает идею перехода к крепостному праву и феодализму. Вместо этого он заменяет его более простой моделью, в которой ключевыми переменными являются предложение и (самое главное) спрос. Соответственно, когда империя рухнула на Западе, как спрос на рабов, так и цепочка поставок, которая их обеспечивала, были нарушены. Затем рабство постепенно исчезло и «стало менее заметным именно в двух секторах, которые сделали римское рабство исключительным» (стр. 66), а именно в нижних эшелонах элиты и сельского хозяйства. Между пятым и седьмым веками рабовладельческое общество поздней объединенной империи было заменено более примитивными и менее интегрированными независимыми королевствами, где рабство сохранялось, но в которых рабство больше не занимало центрального положения в экономике, культуре и праве, которое оно имело в прошлом.
Часть I посвящена экономической организации рабства. Его цель состоит в том, чтобы бросить вызов преобладающему повествованию о завоеваниях и переходах, которое укрепило идею о том, что поздняя античность была временем кризиса, страдающего от противоречий приходящего в упадок рабовладельческого способа производства. Опираясь на подход Шайделя «снизу вверх», Харпер определяет социальные группы, которые владели рабами, и вычисляет «правдоподобный диапазон рабов, которыми владелец мог владеть» (стр. 39). Впоследствии он обсуждает механизмы, которые поддерживали предложение рабов постоянным в течение всего периода, такие как разведение, самопродажа, воздействие на детей, похищение и импорт рабов. Он раскапывает литературные записи, чтобы показать, насколько важен был рабский труд в домашнем хозяйстве, основной экономической единице в древнем обществе. Обсуждение сосредоточено не только на черной домашней работе, выполняемой неквалифицированными рабами, но и на административных работах и предпринимательской деятельности, в которых грамотные рабы играют важную роль, и текстильном производстве, в котором широко распространен женский рабский труд. Наконец, он завершается долгим обсуждением условий и преимуществ использования рабского труда в сельском хозяйстве как в восточной, так и в западной части империи. Он отвергает идею доминирующего способа производства и вместо этого сосредотачивается на взаимодействии ряда переменных, таких как дифференцированные издержки свободного и рабского труда, роль правовых институтов, пестрый характер древнего сельского хозяйства и динамика управления имуществом.
Часть II посвящена социальным аспектам рабства. Целевым нарративом является тезис об улучшении, в котором утверждается, что христианство улучшило отношения между хозяином и рабом. Вместо этого Харпер показывает, что Церковь приспособилась к рабовладельческой системе и «христианская и римская идеологии опутались» (стр. 212). Во-первых, обсуждаются стратегии хозяев по обеспечению подчинения своих рабов путем сочетания постоянной угрозы насилия и стимулов, таких как продвижение по службе, предоставление пекулиума (фонд, контролируемый рабами независимо) и манумиссия. Затем внимание переключается на активную роль, которую играют рабы в их повседневном опыте эксплуатации. Индивидуальные реакции, такие как уклонение и срыв работы, кража, физическое насилие над мастерами и бегство, обильно засвидетельствованы в позднеантичных источниках всех типов. Труднее раскопать семейную жизнь рабов, которую Харпер рассматривает как «способ отвергнуть дегуманизирующую силу рабства» (стр. 265). Рабовладельческие союзы, однако, были хрупкими и находились во всей полной власти хозяев в течение всего периода. Харпер успешно развеивает мнение о том, что христианство способствовало более стабильной семейной жизни среди рабов, и вместо этого показывает, как мало Церковь внедряла инновации в этом отношении. Обсуждение реакции рабов на эксплуатацию завершается обзором динамики власти, создаваемой существованием как горизонтальной, так и вертикальной лояльности в рабовладельческом сообществе, и того, как сегментация рабского труда препятствовала консолидации классовой солидарности между рабами. Другой центральной темой части II является сексуальная эксплуатация обесчещенных женщин, т.е. рабынь и проституток, которая была присуща организации римского рабства. Сексуальная свобода, которой пользовались молодые мужчины, сформировала римские гендерные отношения и обеспечила сохранение чистоты и чести свободных женщин. Традиционные римские сексуальные нравы все еще были распространены в четвертом веке, но они постепенно начали вступать в сговор с христианским настаиванием на сексуальной исключительности и моногамии.
Часть III посвящена правовой ткани статуса и рабства. Его цель состоит в том, чтобы подорвать «слияние» нарратива низших классов, который намекает, что рабы и свободные бедняки стали почти ничем не примечательными после третьего века нашей эры. Харпер также оспаривает, что лихорадочная законодательная работа поздних античных императоров о статусе отражает надвигающийся крах рабовладельческой системы. Помимо серии надписей из Лейкопетры, которые свидетельствуют о новом географическом охвате римского частного права, приобретенного после 212 г. н.э., основная часть обсуждения посвящена имперским рескриптам о статусе, законам о прелюбодеянии и манумиссии. Многочисленные юридические заявления Диоклетиана о статусе раба переосмысливаются как «апогей правового классицизма» (стр. 389) и как часть процесса консолидации римского государства и рабовладельческой системы.
Анализ законов манумиссии и новых полномочий, предоставленных Церкви свободным рабам, закрывает дискуссию и показывает, что христианство не смогло служить эффективной освободительной силой.
Вывод на самом деле является постскриптумом. В ней кратко излагаются изменяющиеся социально-экономические условия пятого и шестого веков, которые ускорили постепенное отступление и возможную гибель рабовладельческой системы как на западе, так и на востоке.
Ничто так не иллюстрирует, насколько необходима была эта книга, чем вторичная литература о древнем рабстве, на которую Харпер в основном опирается и с которой спорит.
С помощью компьютерных баз данных Харпер собрал впечатляющий объем доказательств, большинство из которых неизвестны большинству исследователей рабства. Он широко использует труды отцов Церкви, в частности Иоанна Златоуста и Августина, языческих авторов, таких как Либаний, египетские папирусы, некоторые ключевые надписи и сборники позднеантичного закона. Харпер справедливо предупреждает читателя о пределах дошедших до нас доказательств. Тем не менее, тщательное изучение показывает, что, несмотря на то, что они импрессионистичны и недостаточны, поздние античные источники о рабстве так же хороши, а иногда даже лучше, чем все, что сохранилось от высокой империи, которую никто не постесняется назвать рабовладельческим обществом.
Когда доказательства слишком фрагментарны или отсутствуют, Харпер хорошо использует модели. Одним из примеров является параметрическая модель, которая показывает, что демографическая структура рабовладельческого населения обеспечивала, чтобы система могла воспроизводить себя путем размножения
Другой случай, когда он обсуждает динамику сельскохозяйственного рабства и переменные, которые сделали использование рабского труда в сельском хозяйстве желательным. Аналогичным образом, когда он использует концепцию «сообщества чести» для объяснения разнообразных, но взаимосвязанных явлений, таких как сохранение респектабельности свободных женщин посредством сексуальной эксплуатации рабов
Он создал прочную основу для открытия совершенно новой области исследований предмета, позднеантичного рабства, которое почти не изучалось, если не игнорировалось.
Отныне не будет никаких оправданий для того, чтобы продолжать рассматривать римское общество четвертого века как существенно отличающееся от общества предыдущих веков. "Рабство в позднеримском мире", безусловно, готово стать не только основным научным введением в конкретную тему, но и вехой в изучении рабства и римской истории в целом.
https://bmcr.brynmawr.edu/2012/2012.01.38/
Часть I посвящена экономической организации рабства. Его цель состоит в том, чтобы бросить вызов преобладающему повествованию о завоеваниях и переходах, которое укрепило идею о том, что поздняя античность была временем кризиса, страдающего от противоречий приходящего в упадок рабовладельческого способа производства. Опираясь на подход Шайделя «снизу вверх», Харпер определяет социальные группы, которые владели рабами, и вычисляет «правдоподобный диапазон рабов, которыми владелец мог владеть» (стр. 39). Впоследствии он обсуждает механизмы, которые поддерживали предложение рабов постоянным в течение всего периода, такие как разведение, самопродажа, воздействие на детей, похищение и импорт рабов. Он раскапывает литературные записи, чтобы показать, насколько важен был рабский труд в домашнем хозяйстве, основной экономической единице в древнем обществе. Обсуждение сосредоточено не только на черной домашней работе, выполняемой неквалифицированными рабами, но и на административных работах и предпринимательской деятельности, в которых грамотные рабы играют важную роль, и текстильном производстве, в котором широко распространен женский рабский труд. Наконец, он завершается долгим обсуждением условий и преимуществ использования рабского труда в сельском хозяйстве как в восточной, так и в западной части империи. Он отвергает идею доминирующего способа производства и вместо этого сосредотачивается на взаимодействии ряда переменных, таких как дифференцированные издержки свободного и рабского труда, роль правовых институтов, пестрый характер древнего сельского хозяйства и динамика управления имуществом.
Часть II посвящена социальным аспектам рабства. Целевым нарративом является тезис об улучшении, в котором утверждается, что христианство улучшило отношения между хозяином и рабом. Вместо этого Харпер показывает, что Церковь приспособилась к рабовладельческой системе и «христианская и римская идеологии опутались» (стр. 212). Во-первых, обсуждаются стратегии хозяев по обеспечению подчинения своих рабов путем сочетания постоянной угрозы насилия и стимулов, таких как продвижение по службе, предоставление пекулиума (фонд, контролируемый рабами независимо) и манумиссия. Затем внимание переключается на активную роль, которую играют рабы в их повседневном опыте эксплуатации. Индивидуальные реакции, такие как уклонение и срыв работы, кража, физическое насилие над мастерами и бегство, обильно засвидетельствованы в позднеантичных источниках всех типов. Труднее раскопать семейную жизнь рабов, которую Харпер рассматривает как «способ отвергнуть дегуманизирующую силу рабства» (стр. 265). Рабовладельческие союзы, однако, были хрупкими и находились во всей полной власти хозяев в течение всего периода. Харпер успешно развеивает мнение о том, что христианство способствовало более стабильной семейной жизни среди рабов, и вместо этого показывает, как мало Церковь внедряла инновации в этом отношении. Обсуждение реакции рабов на эксплуатацию завершается обзором динамики власти, создаваемой существованием как горизонтальной, так и вертикальной лояльности в рабовладельческом сообществе, и того, как сегментация рабского труда препятствовала консолидации классовой солидарности между рабами. Другой центральной темой части II является сексуальная эксплуатация обесчещенных женщин, т.е. рабынь и проституток, которая была присуща организации римского рабства. Сексуальная свобода, которой пользовались молодые мужчины, сформировала римские гендерные отношения и обеспечила сохранение чистоты и чести свободных женщин. Традиционные римские сексуальные нравы все еще были распространены в четвертом веке, но они постепенно начали вступать в сговор с христианским настаиванием на сексуальной исключительности и моногамии.
Часть III посвящена правовой ткани статуса и рабства. Его цель состоит в том, чтобы подорвать «слияние» нарратива низших классов, который намекает, что рабы и свободные бедняки стали почти ничем не примечательными после третьего века нашей эры. Харпер также оспаривает, что лихорадочная законодательная работа поздних античных императоров о статусе отражает надвигающийся крах рабовладельческой системы. Помимо серии надписей из Лейкопетры, которые свидетельствуют о новом географическом охвате римского частного права, приобретенного после 212 г. н.э., основная часть обсуждения посвящена имперским рескриптам о статусе, законам о прелюбодеянии и манумиссии. Многочисленные юридические заявления Диоклетиана о статусе раба переосмысливаются как «апогей правового классицизма» (стр. 389) и как часть процесса консолидации римского государства и рабовладельческой системы.
Анализ законов манумиссии и новых полномочий, предоставленных Церкви свободным рабам, закрывает дискуссию и показывает, что христианство не смогло служить эффективной освободительной силой.
Вывод на самом деле является постскриптумом. В ней кратко излагаются изменяющиеся социально-экономические условия пятого и шестого веков, которые ускорили постепенное отступление и возможную гибель рабовладельческой системы как на западе, так и на востоке.
Ничто так не иллюстрирует, насколько необходима была эта книга, чем вторичная литература о древнем рабстве, на которую Харпер в основном опирается и с которой спорит.
С помощью компьютерных баз данных Харпер собрал впечатляющий объем доказательств, большинство из которых неизвестны большинству исследователей рабства. Он широко использует труды отцов Церкви, в частности Иоанна Златоуста и Августина, языческих авторов, таких как Либаний, египетские папирусы, некоторые ключевые надписи и сборники позднеантичного закона. Харпер справедливо предупреждает читателя о пределах дошедших до нас доказательств. Тем не менее, тщательное изучение показывает, что, несмотря на то, что они импрессионистичны и недостаточны, поздние античные источники о рабстве так же хороши, а иногда даже лучше, чем все, что сохранилось от высокой империи, которую никто не постесняется назвать рабовладельческим обществом.
Когда доказательства слишком фрагментарны или отсутствуют, Харпер хорошо использует модели. Одним из примеров является параметрическая модель, которая показывает, что демографическая структура рабовладельческого населения обеспечивала, чтобы система могла воспроизводить себя путем размножения
Другой случай, когда он обсуждает динамику сельскохозяйственного рабства и переменные, которые сделали использование рабского труда в сельском хозяйстве желательным. Аналогичным образом, когда он использует концепцию «сообщества чести» для объяснения разнообразных, но взаимосвязанных явлений, таких как сохранение респектабельности свободных женщин посредством сексуальной эксплуатации рабов
Он создал прочную основу для открытия совершенно новой области исследований предмета, позднеантичного рабства, которое почти не изучалось, если не игнорировалось.
Отныне не будет никаких оправданий для того, чтобы продолжать рассматривать римское общество четвертого века как существенно отличающееся от общества предыдущих веков. "Рабство в позднеримском мире", безусловно, готово стать не только основным научным введением в конкретную тему, но и вехой в изучении рабства и римской истории в целом.
https://bmcr.brynmawr.edu/2012/2012.01.38/