С.Б.Крих про Плеханова и его востоковедение
«Во время свидания Моисея с Иеговой на горе Синае, сварливый еврейский бог стоял, как известно, спиною к своему верному слуге, так что почтенный вождь Израиля видел только “заднюю его”. Наши сторонники “экономического” направления в этом отношении похожи на Моисея: они видят только “заднюю” нашего пролетариата» {Плеханов 1923-1927. XII: 17.}.
"Устойчивое представление о Плеханове как первом русском систематически мыслящем марксисте, чья деятельность была направлена настрого ортодоксальную разработку материалистической теории, в принципе может быть принято за точку отсчёта при рассмотрении его взглядов и на историю Востока. Тем не менее, как всякий более или менее серьёзный автор, Плеханов и во второстепенных вопросах не может считаться только лишь толкователем Маркса и Энгельса. С одной стороны, он вполне усвоил те высказывания немецких теоретиков, которые к тому времени были опубликованы и наиболее близко относились к делу: а именно постоянное выделение Энгельсом античности, средневековья и буржуазной эпохи как основных типов эксплуатации в истории. Но поскольку Плеханов выбрал путь обращения к достаточно широкому кругу исторического чтения и, кроме того, его главным интересом была судьба России, то взгляды на древнюю историю Востока оказались органично встроены в концепцию русской истории, наиболее полно рас-крытую в его главной книге «История русской общественной мысли», а это в свою очередь потребовало более гибкого отношения к прямолинейной энгельсовой схеме общественной эволюции.
Суть обозначенной концепции сводится к тому, что, с одной стороны, история России не является абсолютно своеобразной (потому полностью подвластна марксистскому анализу), с другой - являет собой сочетание западных и восточных элементов общественного строя. Изначально русская история идёт по типичному пути восточных деспотий, основанных на создании крупных государств на «широком пространстве равнин и бассейнах больших рек»; здесь Плеханов был бóльшим сторонником географического детерминизма, чем повлиявший на него Мечников: он заявлял, что деспотический путь развития неизбежно следовал из нужд ирригации. Деспотизм характеризуется Плехановым не столько через понятие неограниченной власти монарха, сколько через представление об абсолютном бесправии жителей его государства, исходящего из фактического отсутствия у них частной собственности: «Восточному деспоту принадлежит право по произволу распоряжаться имуществом своих подданных». Такое представление развилось далеко не во всех восточных обществах. Будучи свойственным Египту, Месопотамии, Китаю, Персии, Индии, оно достигло наибольшей степени лишь в Китае и Египте; соответственно, Плеханов против стереотипа об одинаковом и абсолютном порабощении подданных в деспотиях.
Оформлению монархии восточного типа способствовала опричнина. Россия, однако, не успела войти в классическую фазу: «некоторые деспотии Востока, - древний Египет или древняя Халдея, - тоже закрепощавшие государству все народные силы, были более цивилизованы, нежели Московская Русь XVII столетия. ...Позволительно предположить, что она, в конце концов, почти сравнялась бы с древним Египтом или с древней Халдеей». Петровская модернизация не отменила восточный деспотизм, а дополнила его рациональными западными методами управления: «государство это отличалось от западных тем, что закрепостило себе не только низший, земледельческий, но и высший, служилый класс, а от восточных, на которые оно очень походило с этой стороны, - тем, что вынуждено было наложить гораздо более тяжёлое иго на своё закрепощённое население». История России, тем самым, не полностью аналогична истории восточных деспотий, хотя некоторые совпадения могут быть показательными - так, Плеханов не удерживается от сравнения нападения гиксосов на Египет с татаро-монгольским нашествием, но тут же указывает на то, что Египет был окружён лишь варварскими племенами, и это в целом требовало меньших усилий на самооборону, чем в случае Московского государства, которое должно было оборонять не только восточную границу, но и западную, за которой находились развитые соседи. Эти факторы способствовали усилению русского деспотизма взамен нужды в ирригационных работах."
"Плеханов не ограничивается банальными сопоставлениями, но иногда строит эффектный образный ряд, стремясь показать, что психология крестьянской массы имеет своим источником общественное устройство восточных деспотий. Так, обсуждая творчество писателя Гл. Успенского (1843-1902), Плеханов уцепляется за использованный тем образ «Ивана Ермолаевича», мужика от сохи, ушедшего в солдаты, подавлявшего польский мятеж и с наслаждением пересказывавшего знакомому на богомолье, как они давали залпы по недовольным крестьянам в западных губерниях. «На французском языке, - продолжает Плеханов, - есть интересная книга Мэнана “Annales desrois d’Assyrie”. Книга эта представляет перевод подлинных надписей ассирийских царей на различных ниневийских памятниках». Цари нестерпимо хвастаются своими победами, в частности, один из них гордится тем, что перебил уйму бунтовщиков, и тела их плыли по реке подобно брёвнам. Но ведь не лично цари убивали повстанцев, отмечает автор. «Ассирийским Иванам Ермолаевичам давали в руки лук и стрелы, ассирийские Муравьёвы кричали им - “ну-ко!”, и они “усмиряли”, не мудрствуя лукаво, и трупы усмиряемых “плыли по реке, как брёвна”».
"Публицистический подход позволяет Плеханову избежать также противоречия с ассоциацией древности и рабовладения, которую использовал Энгельс. С одной стороны, Плеханов вполне однозначно ассоциирует основной эксплуатируемый класс восточных деспотий с «мужичками», а сами эти государства относит к феодальным. С другой, неоднократно говорит о рабовладении - но употребляет это понятие не в узком смысле, а приблизительно в том, в котором в дореформенной России «рабами» называли крепостных крестьян. Если же говорить об общественном строе, то все или почти все «культурные страны Востока» прошли через «фазу феодализма» - как Россия и Западная Европа, хотя это вовсе не тождественные феодализмы {Плеханов 1923-1927. XXIII: 183. Важное отличие заключалось в том, что в восточных деспотиях «держателям земли, несмотря на их усилия, не удалось обратить лёны в свою наследственную собственность». Плеханов 1923-1927. XX: 79. См. также Плеханов 1923-1927. XII: 344: о круговой поруке и земельных переделах как неотъемлемой основе «сáмого варварского деспотизма».}."
http://nlr.ru/domplekhanova/dep/artupload/dp/article/98/NA47482.pdf
"Устойчивое представление о Плеханове как первом русском систематически мыслящем марксисте, чья деятельность была направлена настрого ортодоксальную разработку материалистической теории, в принципе может быть принято за точку отсчёта при рассмотрении его взглядов и на историю Востока. Тем не менее, как всякий более или менее серьёзный автор, Плеханов и во второстепенных вопросах не может считаться только лишь толкователем Маркса и Энгельса. С одной стороны, он вполне усвоил те высказывания немецких теоретиков, которые к тому времени были опубликованы и наиболее близко относились к делу: а именно постоянное выделение Энгельсом античности, средневековья и буржуазной эпохи как основных типов эксплуатации в истории. Но поскольку Плеханов выбрал путь обращения к достаточно широкому кругу исторического чтения и, кроме того, его главным интересом была судьба России, то взгляды на древнюю историю Востока оказались органично встроены в концепцию русской истории, наиболее полно рас-крытую в его главной книге «История русской общественной мысли», а это в свою очередь потребовало более гибкого отношения к прямолинейной энгельсовой схеме общественной эволюции.
Суть обозначенной концепции сводится к тому, что, с одной стороны, история России не является абсолютно своеобразной (потому полностью подвластна марксистскому анализу), с другой - являет собой сочетание западных и восточных элементов общественного строя. Изначально русская история идёт по типичному пути восточных деспотий, основанных на создании крупных государств на «широком пространстве равнин и бассейнах больших рек»; здесь Плеханов был бóльшим сторонником географического детерминизма, чем повлиявший на него Мечников: он заявлял, что деспотический путь развития неизбежно следовал из нужд ирригации. Деспотизм характеризуется Плехановым не столько через понятие неограниченной власти монарха, сколько через представление об абсолютном бесправии жителей его государства, исходящего из фактического отсутствия у них частной собственности: «Восточному деспоту принадлежит право по произволу распоряжаться имуществом своих подданных». Такое представление развилось далеко не во всех восточных обществах. Будучи свойственным Египту, Месопотамии, Китаю, Персии, Индии, оно достигло наибольшей степени лишь в Китае и Египте; соответственно, Плеханов против стереотипа об одинаковом и абсолютном порабощении подданных в деспотиях.
Оформлению монархии восточного типа способствовала опричнина. Россия, однако, не успела войти в классическую фазу: «некоторые деспотии Востока, - древний Египет или древняя Халдея, - тоже закрепощавшие государству все народные силы, были более цивилизованы, нежели Московская Русь XVII столетия. ...Позволительно предположить, что она, в конце концов, почти сравнялась бы с древним Египтом или с древней Халдеей». Петровская модернизация не отменила восточный деспотизм, а дополнила его рациональными западными методами управления: «государство это отличалось от западных тем, что закрепостило себе не только низший, земледельческий, но и высший, служилый класс, а от восточных, на которые оно очень походило с этой стороны, - тем, что вынуждено было наложить гораздо более тяжёлое иго на своё закрепощённое население». История России, тем самым, не полностью аналогична истории восточных деспотий, хотя некоторые совпадения могут быть показательными - так, Плеханов не удерживается от сравнения нападения гиксосов на Египет с татаро-монгольским нашествием, но тут же указывает на то, что Египет был окружён лишь варварскими племенами, и это в целом требовало меньших усилий на самооборону, чем в случае Московского государства, которое должно было оборонять не только восточную границу, но и западную, за которой находились развитые соседи. Эти факторы способствовали усилению русского деспотизма взамен нужды в ирригационных работах."
"Плеханов не ограничивается банальными сопоставлениями, но иногда строит эффектный образный ряд, стремясь показать, что психология крестьянской массы имеет своим источником общественное устройство восточных деспотий. Так, обсуждая творчество писателя Гл. Успенского (1843-1902), Плеханов уцепляется за использованный тем образ «Ивана Ермолаевича», мужика от сохи, ушедшего в солдаты, подавлявшего польский мятеж и с наслаждением пересказывавшего знакомому на богомолье, как они давали залпы по недовольным крестьянам в западных губерниях. «На французском языке, - продолжает Плеханов, - есть интересная книга Мэнана “Annales desrois d’Assyrie”. Книга эта представляет перевод подлинных надписей ассирийских царей на различных ниневийских памятниках». Цари нестерпимо хвастаются своими победами, в частности, один из них гордится тем, что перебил уйму бунтовщиков, и тела их плыли по реке подобно брёвнам. Но ведь не лично цари убивали повстанцев, отмечает автор. «Ассирийским Иванам Ермолаевичам давали в руки лук и стрелы, ассирийские Муравьёвы кричали им - “ну-ко!”, и они “усмиряли”, не мудрствуя лукаво, и трупы усмиряемых “плыли по реке, как брёвна”».
"Публицистический подход позволяет Плеханову избежать также противоречия с ассоциацией древности и рабовладения, которую использовал Энгельс. С одной стороны, Плеханов вполне однозначно ассоциирует основной эксплуатируемый класс восточных деспотий с «мужичками», а сами эти государства относит к феодальным. С другой, неоднократно говорит о рабовладении - но употребляет это понятие не в узком смысле, а приблизительно в том, в котором в дореформенной России «рабами» называли крепостных крестьян. Если же говорить об общественном строе, то все или почти все «культурные страны Востока» прошли через «фазу феодализма» - как Россия и Западная Европа, хотя это вовсе не тождественные феодализмы {Плеханов 1923-1927. XXIII: 183. Важное отличие заключалось в том, что в восточных деспотиях «держателям земли, несмотря на их усилия, не удалось обратить лёны в свою наследственную собственность». Плеханов 1923-1927. XX: 79. См. также Плеханов 1923-1927. XII: 344: о круговой поруке и земельных переделах как неотъемлемой основе «сáмого варварского деспотизма».}."
http://nlr.ru/domplekhanova/dep/artupload/dp/article/98/NA47482.pdf