К проблеме перехода от Античности к Средневековью (Ал.Целунов)
/Из статьи 2015 года "по поводу метода историка-марксиста Кристофера Уикхема", автора - тогда еще аспиранта истфака МГУ/
* марксистский метод сталкивается здесь, в сущности, с академическим «мейнстримом», в котором с недавних пор прочно укореняется позиция о преемственности (континуитете) между Античностью и Средневековьем
* ...марксизм, понимающий феодализм в первую очередь как способ производства, определяющий властные отношения и весь спектр надстроечных явлений общественного организма; принято думать, что «классический» марксизм в этой связи обращает особенное внимание на отношения феодала и крестьянина (непосредственного производителя), практически игнорируя структуру внутриклассовых отношений
* ...в СССР, особенно в годы сталинского официоза, она («узость» понимания специфики общественных отношений в докапиталистических обществах - прим.) приобретала абсурдные с точки зрения логики формы, проявлявшиеся, скажем, в понятии «неполной собственности феодала»
* широкое понятие «феодального общества», созданное историками известного французского интеллектуального течения, получившего название «школы Анналов», находившегося, к слову, под сильным влиянием марксизма. Общество это, по мысли «анналистов», и в первую очередь Марка Блока, пронизано узами зависимости и патронажа, вполне естественными в условиях фактического демонтажа публичной власти и её институтов. Крестьянин в обществе, где господствует воинское сословие, находится в подчинённом положении, и в этом он (правда, лишь внешне) схож с вассалом в рамках внутриклассовых отношений среди феодалов.
* ...юридическая трактовка, наиболее узкая и схематичная из всех выделяемых теоретических абстракций. Она, в сущности, знакома каждому школьнику: феодализм, согласно ей, представляет собой спектр отношений, складывающийся вокруг вассала и сеньора со всеми присущими церемониями и ритуалами, в первую очередь связанными с инвеститурой и имеющими, несомненно, важное функциональное значение.
* Медиевистика, разумеется, никогда не была центральным звеном исследований историков-марксистов.
* Марксу, справедливо обратившему внимание на феодальную ренту как универсальную характеристику производственных отношений докапиталистического мира, так и не удалось разработать законченную теорию феодализма.
* ...с выдвинутой ещё А.И. Неусыхиным гипотезой об особой «переходной» (дофеодальной...) стадии развития германских (сакских, англосаксонских, фризских и т.д.) обществ в раннее Средневековье.
* удельно незначительный вес рабского труда во всей совокупности античных хозяйств ничуть не нивелирует, как справедливо утверждает П. Андерсон, ту огромную роль, которую сыграло рабовладение в трансформации греко-римской культуры, права, философии и научно-технической мысли, и достижения ими выдающихся результатов, ставших возможными исключительно благодаря высвобождению «творческих» сил полисных общин за счёт внедрения наиболее законченных и тяжёлых форм рабской эксплуатации. В этих надстроечных явлениях и проявляется историческая роль рабовладельческого уклада - в его «активной роли в преобразовании общества».
* Уикхем принципиально допускает существование элементов феодальных отношений и в позднеримский период, задолго до масштабных племенных миграций германцев. Таким образом, ключевая для марксистской историографии проблематика античного рабовладения и его трансформации уже в рамках «варварских» политических образований (Вестготского, Остготского и меровингского королевств), в сущности, оказывается необоснованно вытесненной на задний план.
* В этой схеме (какой-то там - прим.) феодализм становится лишь частным вариантом «даннического» СП, связанным с высококоразвитой правовой системой, регулирующей отношения собственности.
* Е.М. Штаерман указывала на параллельное формирование института колоната в племенных обществах, оказавшихся в орбите влияния Римской империи, предупреждая, тем не менее, о невозможности сведения генезиса раннефеодальных отношений к позднеримским порядкам.
* Отбрасывается (и совершенно справедливо) не только миф о «революции рабов», органической частью которого является их якобы имевший место союз со «свободолюбивыми» германцами, не в меньшей степени, чем римляне, заинтересованными в рабском труде, но (что, несравненно, более существенно) популярная в советской медиевистике концепция «романо-германского синтеза» как основы формирования раннефеодальных отношений, разработанная с опорой на ряд наблюдений Ф. Энгельса. Её выдающимся представителем выступала Е.М. Штаерман. Напомним, что её последователь П. Андерсон, творчески разрабатывавшей проблематику этого синтеза, пошёл ещё дальше, признав глубокую антагонистичность первобытного (primitive) и «античного» способов производства соответственно германского и римского обществ, что, следуя диалектической логике, должно представлять необходимое условие для синтеза.
* у Уикхема главными акторами, сыгравшими первоочередную роль в переходе к феодальному способу производства, свершившемуся, по его мнению, к VIII веку, синхронно выступили господствующий класс землевладельцев и угнетённый класс непосредственных производителей, оказавшихся в равной степени заинтересованными в ликвидации фискального гнёта и искавших, как следствие, протекции у аристократии, пользуясь названной процедурой перехода в patrocinium.
* отсутствие в последние века существования империи масштабных выступлений, сопоставимых с сицилийскими восстаниями рабов II-I вв. н.э., само по себе, не говорит ни о чем: эта борьба приняла качественно иную форму народных движений, иначе говоря, кризисных социальных явлений, независимо друг от друга захлестнувших Галлию и Пиренеи (в форме багаудов), а также Северную Африку (в форме преимущественно религиозного протеста циркумцеллионов)
* вывод Уикхема, в целом, следует признать справедливым: между римским колонатом и серважом классического Средневековья в рамках переходного периода производителю была обеспечена многовековая передышка, гарантировавшая рост производительных сил и раннее развитие вещных (а впоследствии и капиталистических) отношений
* П. Бонасси небезосновательно утверждает, что в относительно небольшой исторический период 1-й половины XI вв., с «естественной смертью» рабства, рухнувшего под давлением целого ряда кризисных явлений и, не в последнюю очередь, роста производительных сил и сопротивления несвободного населения, в ряде регионов южной Европы какие-либо формы личной зависимости (в юридическом смысле) отсутствовали вовсе[15]. Таким образом, учёному удалось доказать важное утверждение: генетически явления рабства (до VIII-IX вв.) и серважа в рамках баналитетных сеньорий XI-XII вв. не связаны друг с другом.
* Можно также вспомнить, как в условиях масштабного военно-политического потрясения, а именно поражения Византии при Манцикерте в 1071 г., стоившего империи экономически развитых малоазиатских провинций, перестройка всего централизованного военно-бюрократического государственного организма Византии на феодальный лад оказалась единственной и неизбежной альтернативой.
* Но можно ли назвать землевладение качественной чертой именно феодального строя? Думается, что та или иная историческая форма землевладения (если исключать кочевые политии охотников-собирателей Среднего Запада США, скотоводов степей Евразии или некоторые социумы африканского континента) является универсальным атрибутом всех доиндустриальных обществ...
* Мы уже сказали, что отрицание рабовладельческого способа производства как базиса античного мира идет вразрез с историографической традицией историков-марксистов начиная с трудов Маркса и Энгельса и заканчивая Перри Андерсоном.
* ключевую роль в переходе к феодальному способу производства сыграла армия(!) как социальный институт, которая перешла на земельное обеспечение
* Конечно, военное дело на ранних этапах социальной эволюции является неотъемлемой частью экономического базиса, поскольку уровень технологического развития вооружений, находящийся в прямой зависимости от степени развития производительных сил, определяет и возможности политического контроля над массами обращённых в рабов пленников, определяя, таким образом, качественный уровень внеэкономической эксплуатации.
* суммируя вместе все доводы Уикхема, мы видим, как разные факторы базисного и надстроечного характера, сочетаясь друг с другом, равным образом определяют эволюцию общественных отношений и сам характер перехода к феодальной формации. Это мнение, в сущности, гораздо ближе плюрализму неоэволюционизма, нежели принципиальному монизму исторического материализма.
* Конечно же, в сфере применения метода принципиальная новизна учёного заключается в попытке решения традиционно маргинальных для марксистской историографии вопросов. «Ничейная территория», которую представляло собой раннее Средневековье, является одним из самых уязвимых мест марксистской теории, особенно если вспомнить не менее уязвимые для критики идеи о «революционном» переходе к феодализму, выразившимся в пресловутой «революции рабов» и смене способа производства на всем пространстве римской ойкумены. С точки зрения общей логики марксистской историографии формационный переход от Античности к Средневековью не менее важен, чем проблемы буржуазных революций, однако количество работ, посвящённых этой теме, на фоне общей массы относительно невелико.
* Профессиональная подготовка многих историков-марксистов, равно как и сфера их научных интересов, препятствовали обращению к данной проблеме, и, за редким исключением (речь идёт о книге Перри Андерсона), в последние десятилетия почти не наблюдалось попыток теоретизирования на макроисторическом уровне. Даже вне рамок марксистской доктрины таких попыток было предпринято сравнительного немного. Учёный справедливо отмечает, что после А. Допшпа и А. Пиренна не было сделано ни одной такой попытки, за исключением монографии П. Андерсона. Неудивительно поэтому, что смелая и плодотворная попытка Уикхема закрыть эту лакуну «первого перехода» (transition) вызвала широкий интерес в академических кругах. Недостаточная разработанность этого вопроса у самого Маркса, сконцентрировавшего своё внимание, в первую очередь, на проблеме капиталистического способа производства, неизбежно подталкивает марксистских историков к поиску ответов. Проблемы, правда, создаёт концептуальная сложность самого понятия «способ производства», и, справедливости ради стоит заметить, что попыток её разрешения было предпринято относительно немного: можно упомянуть, например, книгу Витольда Кулы, написанную на польском материале, и амбициозную работу Перри Андерсона 1996 г., к которой тематически непосредственно примыкают многие труды Уикхема. Дискуссий же на этот счёт было огромное количество, правда, Уикхем справедливо признает, что их практическая ценность заключается лишь в признании сосуществования разных способов производства (парадоксальное наследие творчества Альтюссера), затянувшееся в раннесредневековую эпоху на долгих 400 лет, с 300 до 700 г н.э. В этой связи книга П. Андерсона оказалась в значительной мере последней успешной попыткой теоретического обобщения огромного эмпирического материала на базе марксистского метода - того, что сейчас модно называть «большим нарративом».
https://scepsis.net/library/id_3752.html
* марксистский метод сталкивается здесь, в сущности, с академическим «мейнстримом», в котором с недавних пор прочно укореняется позиция о преемственности (континуитете) между Античностью и Средневековьем
* ...марксизм, понимающий феодализм в первую очередь как способ производства, определяющий властные отношения и весь спектр надстроечных явлений общественного организма; принято думать, что «классический» марксизм в этой связи обращает особенное внимание на отношения феодала и крестьянина (непосредственного производителя), практически игнорируя структуру внутриклассовых отношений
* ...в СССР, особенно в годы сталинского официоза, она («узость» понимания специфики общественных отношений в докапиталистических обществах - прим.) приобретала абсурдные с точки зрения логики формы, проявлявшиеся, скажем, в понятии «неполной собственности феодала»
* широкое понятие «феодального общества», созданное историками известного французского интеллектуального течения, получившего название «школы Анналов», находившегося, к слову, под сильным влиянием марксизма. Общество это, по мысли «анналистов», и в первую очередь Марка Блока, пронизано узами зависимости и патронажа, вполне естественными в условиях фактического демонтажа публичной власти и её институтов. Крестьянин в обществе, где господствует воинское сословие, находится в подчинённом положении, и в этом он (правда, лишь внешне) схож с вассалом в рамках внутриклассовых отношений среди феодалов.
* ...юридическая трактовка, наиболее узкая и схематичная из всех выделяемых теоретических абстракций. Она, в сущности, знакома каждому школьнику: феодализм, согласно ей, представляет собой спектр отношений, складывающийся вокруг вассала и сеньора со всеми присущими церемониями и ритуалами, в первую очередь связанными с инвеститурой и имеющими, несомненно, важное функциональное значение.
* Медиевистика, разумеется, никогда не была центральным звеном исследований историков-марксистов.
* Марксу, справедливо обратившему внимание на феодальную ренту как универсальную характеристику производственных отношений докапиталистического мира, так и не удалось разработать законченную теорию феодализма.
* ...с выдвинутой ещё А.И. Неусыхиным гипотезой об особой «переходной» (дофеодальной...) стадии развития германских (сакских, англосаксонских, фризских и т.д.) обществ в раннее Средневековье.
* удельно незначительный вес рабского труда во всей совокупности античных хозяйств ничуть не нивелирует, как справедливо утверждает П. Андерсон, ту огромную роль, которую сыграло рабовладение в трансформации греко-римской культуры, права, философии и научно-технической мысли, и достижения ими выдающихся результатов, ставших возможными исключительно благодаря высвобождению «творческих» сил полисных общин за счёт внедрения наиболее законченных и тяжёлых форм рабской эксплуатации. В этих надстроечных явлениях и проявляется историческая роль рабовладельческого уклада - в его «активной роли в преобразовании общества».
* Уикхем принципиально допускает существование элементов феодальных отношений и в позднеримский период, задолго до масштабных племенных миграций германцев. Таким образом, ключевая для марксистской историографии проблематика античного рабовладения и его трансформации уже в рамках «варварских» политических образований (Вестготского, Остготского и меровингского королевств), в сущности, оказывается необоснованно вытесненной на задний план.
* В этой схеме (какой-то там - прим.) феодализм становится лишь частным вариантом «даннического» СП, связанным с высококоразвитой правовой системой, регулирующей отношения собственности.
* Е.М. Штаерман указывала на параллельное формирование института колоната в племенных обществах, оказавшихся в орбите влияния Римской империи, предупреждая, тем не менее, о невозможности сведения генезиса раннефеодальных отношений к позднеримским порядкам.
* Отбрасывается (и совершенно справедливо) не только миф о «революции рабов», органической частью которого является их якобы имевший место союз со «свободолюбивыми» германцами, не в меньшей степени, чем римляне, заинтересованными в рабском труде, но (что, несравненно, более существенно) популярная в советской медиевистике концепция «романо-германского синтеза» как основы формирования раннефеодальных отношений, разработанная с опорой на ряд наблюдений Ф. Энгельса. Её выдающимся представителем выступала Е.М. Штаерман. Напомним, что её последователь П. Андерсон, творчески разрабатывавшей проблематику этого синтеза, пошёл ещё дальше, признав глубокую антагонистичность первобытного (primitive) и «античного» способов производства соответственно германского и римского обществ, что, следуя диалектической логике, должно представлять необходимое условие для синтеза.
* у Уикхема главными акторами, сыгравшими первоочередную роль в переходе к феодальному способу производства, свершившемуся, по его мнению, к VIII веку, синхронно выступили господствующий класс землевладельцев и угнетённый класс непосредственных производителей, оказавшихся в равной степени заинтересованными в ликвидации фискального гнёта и искавших, как следствие, протекции у аристократии, пользуясь названной процедурой перехода в patrocinium.
* отсутствие в последние века существования империи масштабных выступлений, сопоставимых с сицилийскими восстаниями рабов II-I вв. н.э., само по себе, не говорит ни о чем: эта борьба приняла качественно иную форму народных движений, иначе говоря, кризисных социальных явлений, независимо друг от друга захлестнувших Галлию и Пиренеи (в форме багаудов), а также Северную Африку (в форме преимущественно религиозного протеста циркумцеллионов)
* вывод Уикхема, в целом, следует признать справедливым: между римским колонатом и серважом классического Средневековья в рамках переходного периода производителю была обеспечена многовековая передышка, гарантировавшая рост производительных сил и раннее развитие вещных (а впоследствии и капиталистических) отношений
* П. Бонасси небезосновательно утверждает, что в относительно небольшой исторический период 1-й половины XI вв., с «естественной смертью» рабства, рухнувшего под давлением целого ряда кризисных явлений и, не в последнюю очередь, роста производительных сил и сопротивления несвободного населения, в ряде регионов южной Европы какие-либо формы личной зависимости (в юридическом смысле) отсутствовали вовсе[15]. Таким образом, учёному удалось доказать важное утверждение: генетически явления рабства (до VIII-IX вв.) и серважа в рамках баналитетных сеньорий XI-XII вв. не связаны друг с другом.
* Можно также вспомнить, как в условиях масштабного военно-политического потрясения, а именно поражения Византии при Манцикерте в 1071 г., стоившего империи экономически развитых малоазиатских провинций, перестройка всего централизованного военно-бюрократического государственного организма Византии на феодальный лад оказалась единственной и неизбежной альтернативой.
* Но можно ли назвать землевладение качественной чертой именно феодального строя? Думается, что та или иная историческая форма землевладения (если исключать кочевые политии охотников-собирателей Среднего Запада США, скотоводов степей Евразии или некоторые социумы африканского континента) является универсальным атрибутом всех доиндустриальных обществ...
* Мы уже сказали, что отрицание рабовладельческого способа производства как базиса античного мира идет вразрез с историографической традицией историков-марксистов начиная с трудов Маркса и Энгельса и заканчивая Перри Андерсоном.
* ключевую роль в переходе к феодальному способу производства сыграла армия(!) как социальный институт, которая перешла на земельное обеспечение
* Конечно, военное дело на ранних этапах социальной эволюции является неотъемлемой частью экономического базиса, поскольку уровень технологического развития вооружений, находящийся в прямой зависимости от степени развития производительных сил, определяет и возможности политического контроля над массами обращённых в рабов пленников, определяя, таким образом, качественный уровень внеэкономической эксплуатации.
* суммируя вместе все доводы Уикхема, мы видим, как разные факторы базисного и надстроечного характера, сочетаясь друг с другом, равным образом определяют эволюцию общественных отношений и сам характер перехода к феодальной формации. Это мнение, в сущности, гораздо ближе плюрализму неоэволюционизма, нежели принципиальному монизму исторического материализма.
* Конечно же, в сфере применения метода принципиальная новизна учёного заключается в попытке решения традиционно маргинальных для марксистской историографии вопросов. «Ничейная территория», которую представляло собой раннее Средневековье, является одним из самых уязвимых мест марксистской теории, особенно если вспомнить не менее уязвимые для критики идеи о «революционном» переходе к феодализму, выразившимся в пресловутой «революции рабов» и смене способа производства на всем пространстве римской ойкумены. С точки зрения общей логики марксистской историографии формационный переход от Античности к Средневековью не менее важен, чем проблемы буржуазных революций, однако количество работ, посвящённых этой теме, на фоне общей массы относительно невелико.
* Профессиональная подготовка многих историков-марксистов, равно как и сфера их научных интересов, препятствовали обращению к данной проблеме, и, за редким исключением (речь идёт о книге Перри Андерсона), в последние десятилетия почти не наблюдалось попыток теоретизирования на макроисторическом уровне. Даже вне рамок марксистской доктрины таких попыток было предпринято сравнительного немного. Учёный справедливо отмечает, что после А. Допшпа и А. Пиренна не было сделано ни одной такой попытки, за исключением монографии П. Андерсона. Неудивительно поэтому, что смелая и плодотворная попытка Уикхема закрыть эту лакуну «первого перехода» (transition) вызвала широкий интерес в академических кругах. Недостаточная разработанность этого вопроса у самого Маркса, сконцентрировавшего своё внимание, в первую очередь, на проблеме капиталистического способа производства, неизбежно подталкивает марксистских историков к поиску ответов. Проблемы, правда, создаёт концептуальная сложность самого понятия «способ производства», и, справедливости ради стоит заметить, что попыток её разрешения было предпринято относительно немного: можно упомянуть, например, книгу Витольда Кулы, написанную на польском материале, и амбициозную работу Перри Андерсона 1996 г., к которой тематически непосредственно примыкают многие труды Уикхема. Дискуссий же на этот счёт было огромное количество, правда, Уикхем справедливо признает, что их практическая ценность заключается лишь в признании сосуществования разных способов производства (парадоксальное наследие творчества Альтюссера), затянувшееся в раннесредневековую эпоху на долгих 400 лет, с 300 до 700 г н.э. В этой связи книга П. Андерсона оказалась в значительной мере последней успешной попыткой теоретического обобщения огромного эмпирического материала на базе марксистского метода - того, что сейчас модно называть «большим нарративом».
https://scepsis.net/library/id_3752.html