И не рассказать: не повторится
В Харькове который день что-то-около-ноля (но скорее плюс, чем минус; но пасмурно и слякотно). В городе Диво, Кот-д’Ивуар, +26° и вода +28, как и в Сантьяго-де-лос-Трейнта-Кабальерос, Доминикана. В реальности происходит Новый год; хроники воображаемого лета, в которое я как бы всё это пишу, перевалили за 1-е августа.
1-е августа - начало конца бесконечных, казалось бы, каникул; в августе дикие ветры дуют и в Черноморске, и в Лисьей бухте, сносят палатки и подстилки, выбрасывают на берег медуз и водоросли. 2013-й был тяжёлым и мутным годом, многое прежде важное (и многие прежде важные) настойчиво становилось неблизким, неинтересным или неинтересующимся тобой; прежнее почти всё растеряно, нового почти ничего не найдено. Но всё ничего.
Есть вещи и времена, которые совсем не становятся хуже от того что заканчиваются и/или больше не повторяются.
Например, однажды, по странному и счастливому стечению обстоятельств я поехал на море со своей первой девушкой и её семьёй; нам было лет по 16-17. Это Кирилловка, точнее - одна из множества полузаброшенных «турбаз» на бесконечно длинной Федотовой косе в Азовском море; мелкое спокойное море, безоблачное небо, огромный песчаный пляж.
И никогда, никакими средствами не рассказать:
Но и это ничего.
1-е августа - начало конца бесконечных, казалось бы, каникул; в августе дикие ветры дуют и в Черноморске, и в Лисьей бухте, сносят палатки и подстилки, выбрасывают на берег медуз и водоросли. 2013-й был тяжёлым и мутным годом, многое прежде важное (и многие прежде важные) настойчиво становилось неблизким, неинтересным или неинтересующимся тобой; прежнее почти всё растеряно, нового почти ничего не найдено. Но всё ничего.
Есть вещи и времена, которые совсем не становятся хуже от того что заканчиваются и/или больше не повторяются.
Например, однажды, по странному и счастливому стечению обстоятельств я поехал на море со своей первой девушкой и её семьёй; нам было лет по 16-17. Это Кирилловка, точнее - одна из множества полузаброшенных «турбаз» на бесконечно длинной Федотовой косе в Азовском море; мелкое спокойное море, безоблачное небо, огромный песчаный пляж.
И никогда, никакими средствами не рассказать:
- как всю ночь ехать на заднем сиденье огромной «Волги», со щенком овчарки на коленях, и не пошевельнуться
- как на хороша была девочка в своих закрытых, как бы строгих купальниках
- как вечером бродить вдвоём по пустом пляжу, качаться на качелях, сидеть в песке, окунать ноги в море (и однажды решившись, купаться нагишом) - впервые в жизни сполна отвешенная романтика, ничем почти не омрачённая
- и как сквозь такой же вечер было лететь в небе, на здоровенной страшной «взрослой» карусели в начале косы, а потом вдвоём же - взрослые и самостоятельные - идти почти ночью домой, и огромная розовая луна качалась над морем или в наших укачавшихся головах
- как маленькие 10-граммовые шоколадки «Корона» стали неизменным кодом любви и знаком внимания, как было приносить их девочке из ближайшего киоска; и другие маленькие подростковые сюрпризы: приготовить утром чай, пока она переодевается (мы убегали купаться в прохладной воде, пока все спят), и одним движением превратить утро в Утро
- как однажды нам ужасно захотелось Пепси - в тех самых «почти из детства» 300-миллилитровых стеклянных бутылочках, и как она превратилась в лёд в холодильнике, и как вытрясать из бутылок пепсикольные льдинки друг другу на язык, сидя в обнимку на пустом вечернем пляже
- как просто и уютно был устроен быт с её добродушными и нестрогими родителями (и какой простой оказалась жизнь даже не в домике - в вагончике сторожа, с питанием салатами и чебуреками)
- как мы взяли в аренду на двоих водный велосипед, и потерялись на нём (приплыли к чужой базе), и пришлось оплачивать дополнительный час катания
- как она уходила играть в пинг-понг с другими людьми, а я делал вид что мне не хочется (не умел)
- как вместе слушали плеер, даже на пляже, и вместе читали
- как ехали обратно - на той же «Волге», на этот раз жарким днём, ещё и с заездом к родственникам в одном из промежуточных городов
- а на самом деле - конечно, не про всё это, а про щенячью полуопытную но гордую нежность и эротику, про изучение тела в полуметре от спящих родителей, про невозможность насмотреться, натрогаться и на-существоваться в этом состоянии, и как почти-безнадёжно казалось, что ещё не хватило времени на что-то важное, на какой-то образ, которого не успел рассмотреть - и как ничего из этого, казалось, не повторится (и что это «не повторится» - безнадёжно, непроправимо)
Но и это ничего.