Haney Eric L: Inside Delta Force 3
Очередное обновление по книге Haney Eric L: Inside Delta Force
Любопытный отрывок.
Мне правда интересно о чем Эрик думал раньше, когда подписывался на работу в подразделение, чье существование в те годы отрицалось (да и сейчас о нем не говорят практически)?
Мужик явно прозрел.
Весной 1981 года отряд «Дельта» начал более чем двухлетнюю работу по подготовке к операции, которая так и не состоялась.
Это утраченное задание преследует меня и по сей день. Более того, с течением времени оно беспокоит меня все больше и больше. Я долго размышлял над тем, стоит ли писать об этом, и когда все-таки решил это сделать, то стал размышлять, как об этом написать. И пришел к выводу, что есть только один способ: жесткий и быстрый.
В 1981 году мы (правительственные органы США) знали, что примерно 125 американских военнопленных все еще живы и находятся в руках правительства Северного Вьетнама. Эти люди содержались в секретных лагерях, расположенных в Лаосе, поэтому, когда Северный Вьетнам периодически заявлял: «Во Вьетнаме нет живых американских пленных», технически они говорили правду.
Немедленно были предприняты усилия по разведке, чтобы определить точное местонахождение пленных, одновременно с этим отряд «Дельта» приступил к планированию спасательной операции. Мы работали очень быстро и уже успели завершить полномасштабные итоговые учения по отработке предполагаемого рейда, когда операция начала разваливаться. В итоге она была сорвана.
«Сорвана» - это, наверное, неправильное слово. Спасательную операцию методично разваливали на части, кусочек за кусочком, пока от нее не остались только неприятные слухи о живых военнопленных.
Я не претендую на знание всей подноготной этой истории. Мне известны только та небольшая ее часть, в которой участвовала «Дельта», а также другие крупицы информации, собранные мной за прошедшие годы. От первого до последнего дня, операция была настолько засекречена, что уверен, что всю ее историю знают только несколько человек.
Но на основе того, что мне известно из первых рук и от людей, которым я доверяю, считаю, что некоторые из тех, кто был в курсе событий, предприняли отчаянную и в конечном итоге успешную попытку сделать так, чтобы ни один живой американец не вырвался из вьетнамского плена.
И да, об этом больно даже думать.
К лету 1981 года мы были готовы к проведению операции. Мы только что закончили итоговые учения, успешно отработав такие тонкости операции, как ночная дозаправка вертолетов в воздухе (от самолетов-заправщиков С-130) во время полета на сверхмалой высоте через горные перевалы на большие расстояния.
Поскольку все происходило всего лишь через год после Ирана, эскадрон «B», в частности, не испытывал восторга от этого аспекта операции. Но в отличие от иранского рейда, на этот раз мы использовали вертолеты ВВС, управляемые экипажами ВВС, большинство из которых летали на поисково-спасательные операции во Вьетнаме. На этих людей можно было положиться в том, что они не бросят работу.
Чтобы сделать нашу тренировку как можно более реалистичной, во время нее мы фактически «спасли» учебный класс летчиков Военно-воздушных сил, отрабатывавших действия в качестве военнопленных. Для учений нам нужны были люди, которые действительно будут вести себя как заключенные - и каждый, кто когда-либо проходил курс по выживанию (SERE), [1] скажет вам, что через двенадцать часов пребывания в лагере вы сами считаете себя военнопленным. Этот курс - жестокая реальность, потому что так и должно быть. Он предназначен для того, чтобы подготовить людей к плену и допросам.
Мы с боем пробились в лагерь «военнопленных», и, конечно, пилоты вели себя как настоящие заключенные. Пятьдесят человек в бункере, в который ворвалась моя группа, в страхе забились в самый дальний угол своей темной, сырой тюрьмы. Они так боялись своих похитителей, что нам пришлось буквально вытаскивать их наружу к ожидавшим их вертолетам. У группы, находившейся в другом бункере, возникла прямо противоположная проблема - когда люди поняли, что их спасают, они были в таком восторге, что их пришлось удерживать от убийства своих тюремщиков.
Мы быстро погрузили спасенных «заключенных» на ожидающие вертолеты и убрались из Доджа. Это была хорошая тренировка. Все сработало идеально, и мы были уверены, что настоящая спасательная операция пройдет успешно. Все, что нам было нужно, - это получить приказ к ее началу. Но в этот момент произошла одна из самых странных вещей, которые только можно себе представить.
На национальном телевидении нарисовался подполковник спецназа в отставке Бо Грайтц, объявивший о своем намерении спасти группу американских военнопленных, удерживаемых в Юго-Восточной Азии. Грайтц заявил, что у него есть конкретная информация о местонахождении пленных и он собирает группу для их спасения. Во время интервью он рассказал о сотрудниках своей предполагаемой спасательной группы и горстке оружия, составляющего их арсенал. Особого впечатления они не производили. Далее он сообщил, что его группа только что закончила тренировки на «секретной оперативной базе во Флориде», и что они начнут операцию в течение нескольких дней.
Мы были совершенно ошеломлены.
Единственное, чего смог добиться Грайтц подобным трюком, - это демаскировать и дискредитировать операцию. И свою, и нашу. Было невозможно поверить, что такое мог совершить бывший офицер спецназа. Чем можно было объяснить безрассудное поведение Грайтца? Им манипулировали или он просто хотел саморекламы?
В нашем подразделении было несколько человек, которые служили с Грайтцем в других частях, и они рассказали, что он вполне способен на саморекламу.
Но я не мог полностью поверить в это. Я просто не мог и не хотел верить, что профессиональный американский солдат - даже тот, кто, по слухам, являлся легендой в своем собственном сознании, - может целенаправленно сделать что-то, что причинит вред его бывшим товарищам. Это просто не сходилось.
Я пришел к выводу, что Грайтца использовали люди, которые хорошо знали о его личных качествах.
На следующий день после той ужасной пресс-конференции мы собрались на удаленной посадочной площадке в Форт-Брэгге, где целый день выполняли затяжные парашютные прыжки. Наш новый командир собрал операторов в тени близлежащих сосен, и мы обсудили ситуацию. Он сообщил нам то, о чем мы уже догадывались: такие новости означали, что операцию придется на некоторое время отложить. Единственное, что мы можем сделать сейчас, сказал он, это отложить операцию на второй план, затаиться, дать всему этому утихнуть и вернуться к ней, когда наступит подходящий момент. А пока у нас было много других дел, которыми нужно было заняться.
Чуть больше года спустя мы снова смахнули пыль с плана по спасению военнопленных. И снова, как раз в тот момент, когда все шло своим чередом, на национальном телевидении появился Грайтц. На этот раз он находился в Бангкоке, в Таиланде, и давал телевизионную пресс-конференцию о проведенной им недавно обширной разведке в джунглях Лаоса, во время которой он лично убедился в местонахождении американских военнопленных. В завершение пресс-конференции он объявил, что немедленно приступает к попытке спасения.
Когда эта вторая пресс-конференция вышла в эфир, мы были вынуждены снова отказаться от идеи провести спасательную операцию, и в конечном итоге больше никогда не поднимали эту тему. Я твердо убежден, что американские пленные, которые в то время были еще живы, впоследствии были казнены, их останки разбросаны, а все свидетельства их существования уничтожены.
Даже сейчас, спустя двадцать лет, я все еще ошеломлен, когда думаю об этом. Мне остается только предполагать, что некоторые очень влиятельные структуры и люди, как в правительстве, так и вне его, приложили все усилия, чтобы сорвать спасательную операцию, как только им стало известно о ее начале. И когда информация о брошенных на произвол судьбы американских военнопленных начала просачиваться, те же люди и структуры впоследствии упорно работали над ее дискредитацией.
Для большинства из нас непостижимо, что американец может поступить подобным образом. Но с грустью и неохотой я начинаю верить, что это правда.
Тогда возникает вопрос: кто и зачем мог это сделать? Что они могли надеяться получить? Думаю, вопрос был не столько в том, что можно было получить, сколько в том, что можно было потерять.
Много лет спустя я долго и подробно беседовал с бывшим высокопоставленным сотрудником дипломатического корпуса Северного Вьетнама, и этот человек спросил меня в упор: «Почему после окончания войны американцы никогда не пытались вернуть своих оставшихся военнопленных?»
Мы сравнили записи о том, что было известно нам обоим, что мы слышали, что нам казалось достоверным, и что мы в связи с этим предполагали, и пришли к очень похожим выводам. Различия касались лишь суммой задействованных денег и количеством брошенных пленных.
Вот что, по моему мнению, произошло.
В своем торопливом желании заключить договор, завершающий войну с Вьетнамом, администрация Никсона пошла на самую лучшую, самую выгодную сделку, которую только могла получить, и вернулась из Парижа в 1973 году, заявив, что мы достигли «мира с честью».
Вьетнамцы знали, что нам известно о том, что они все еще держат пленных, и рассматривали это как козырь, который можно было использовать в последующих переговорах о выплате репараций. (Почему бы и нет? За два десятилетия до этого они успешно использовали ту же уловку против французов). Мой друг-дипломат сказал мне, что сумма секретных ассигнований на восстановление составила одиннадцать миллиардов долларов. Аналогичную цифру я слышал и от других людей.
Но потом случился Уотергейт. [2] А когда администрация Никсона распалась, у вьетнамцев не осталось игроков, против которых можно было бы разыгрывать карту с пленными.
Более того, к тому времени американская общественность настолько устала от войны, что не хотела слышать ни о чем, что могло быть связано с Вьетнамом. Страна отчаянно хотела забыть об этом. И политики, которые обрекли американских пленных на живую смерть, так же отчаянно хотели забыть о том подлом, бесчестном поступке, который они совершили.
Так что если бы через восемь лет после нашего ухода из Вьетнама стало известно, что американские пленные были брошены ради политической целесообразности - что ж, эффект оказался бы разрушительным для многих карьер и репутаций. А на высших уровнях власти нет ничего важнее этих двух вещей: карьеры и репутации.
Поэтому попытка найти и спасти этих военнопленных должна была быть пресечена любой ценой. Это было крайне необходимо.
Мое личное и профессиональное мнение состоит в том, что ЦРУ было ведущим органом, использовавшим свою власть, чтобы помешать любым действиям по спасению. Помимо всего прочего, это единственная структура, обладающая для этого достаточными связями. Первое давление с целью сорвать операцию было оказано на старших военных командиров, которые знали о ней, поэтому были отменены усилия военной разведки по сбору информации, - но кот уже был выпущен из мешка.
Несколько упрямых и смелых людей неустанно настаивали на продолжении операции по спасению военнопленных, но им было приказано замолчать об этом или предстать перед военным трибуналом. Майор Марк Смит и мастер-сержант Мелвин Макинтайр, двое из тех, кто сыграл важную роль в выявлении местонахождения пленных, совершили немыслимый для военных поступок: они подали иск против правительства Соединенных Штатов.
В сентябре 1985 года Смит и Макинтайр пошли на крайний шаг: они обратились в федеральный суд и подали иск против правительства США с требованием обнародовать доказательства того, что некоторые члены нашего правительства знали, что американские заключенные в Юго-Восточной Азии живы, и знали, где они находятся.
Правительство ответило, что эти материалы «строго засекречены», а судья отказался заставить правительство раскрыть информацию. Смит и Макинтайр подверглись публичному осуждению, а их карьера оказалась разрушена. Эти два храбрых солдата заплатили высокую цену за попытку поступить правильно, но они знали, что это ничто по сравнению с ценой, которую заплатили те забытые американцы в своих проклятых лагерях.
Затухание операции по спасению военнопленных и соответствующее сокрытие информации о том, что в Юго-Восточной Азии остались живые военнопленные, - одно из самых печальных дел, которые когда-либо затрагивали меня лично. Только в последние годы мне удалось собрать воедино те немногие факты, которыми я располагаю, но, к сожалению, вынужден заключить, что из этого ничего не выйдет. Хуже того, люди, которые сознательно оставили этих людей и намеренно препятствовали их освобождению, никогда не ответят за свои поступки.
Во всяком случае, не на Земле.
Отказ от этих людей возымел в сообществе Сил специальных операций эффект камня, упавшего в воду, рябь от которого распространилась на многие мили. Послание было четким и недвусмысленным. Мне и моим товарищам оно показало, что на наше правительство нельзя рассчитывать в том, что оно придет и заберет нас, если мы попадем в плен во время выполнения задания в чужой стране. Если ради целесообразности нас необходимо отвергнуть, дезавуировать и оставить гнить, то что с того? Все равно существование отряда «Дельта» официально не признавалось. С нами правительству будет еще проще, чем с военнопленными.
Этот опыт также научил меня оценивать каждую операцию по своим собственным врожденным критериям справедливости и правильности. Я понял, что не существует монолитного правительства, всегда стремящегося поступать правильно, даже если оно иногда совершает ошибки. Я слишком хорошо понимал, что правительство состоит из множества людей с разными - иногда корыстными - намерениями. И иногда такие люди занимают высокие посты и обладают огромной властью просто для достижения своих собственных целей.
Тем не менее, я знал, что нахожусь настолько далеко внизу от тех, кто принимает решения, что никогда не смогу вынести обоснованное суждение об их намерениях. Я мог лишь попытаться понять истинную причину проводимой операции, а затем оценить ее последствия.
Когда эти американские военнопленные оказались для нас потеряны, что-то во мне потерялось вместе с ними. Много раз в последующие годы я мечтал о прежних, более простых днях моего блаженного неведения. Днях, когда я мог безоговорочно верить нашим лидерам. Но никто из этих людей не изменился. Изменился я.
Любопытный отрывок.
Мне правда интересно о чем Эрик думал раньше, когда подписывался на работу в подразделение, чье существование в те годы отрицалось (да и сейчас о нем не говорят практически)?
Мужик явно прозрел.
Весной 1981 года отряд «Дельта» начал более чем двухлетнюю работу по подготовке к операции, которая так и не состоялась.
Это утраченное задание преследует меня и по сей день. Более того, с течением времени оно беспокоит меня все больше и больше. Я долго размышлял над тем, стоит ли писать об этом, и когда все-таки решил это сделать, то стал размышлять, как об этом написать. И пришел к выводу, что есть только один способ: жесткий и быстрый.
В 1981 году мы (правительственные органы США) знали, что примерно 125 американских военнопленных все еще живы и находятся в руках правительства Северного Вьетнама. Эти люди содержались в секретных лагерях, расположенных в Лаосе, поэтому, когда Северный Вьетнам периодически заявлял: «Во Вьетнаме нет живых американских пленных», технически они говорили правду.
Немедленно были предприняты усилия по разведке, чтобы определить точное местонахождение пленных, одновременно с этим отряд «Дельта» приступил к планированию спасательной операции. Мы работали очень быстро и уже успели завершить полномасштабные итоговые учения по отработке предполагаемого рейда, когда операция начала разваливаться. В итоге она была сорвана.
«Сорвана» - это, наверное, неправильное слово. Спасательную операцию методично разваливали на части, кусочек за кусочком, пока от нее не остались только неприятные слухи о живых военнопленных.
Я не претендую на знание всей подноготной этой истории. Мне известны только та небольшая ее часть, в которой участвовала «Дельта», а также другие крупицы информации, собранные мной за прошедшие годы. От первого до последнего дня, операция была настолько засекречена, что уверен, что всю ее историю знают только несколько человек.
Но на основе того, что мне известно из первых рук и от людей, которым я доверяю, считаю, что некоторые из тех, кто был в курсе событий, предприняли отчаянную и в конечном итоге успешную попытку сделать так, чтобы ни один живой американец не вырвался из вьетнамского плена.
И да, об этом больно даже думать.
К лету 1981 года мы были готовы к проведению операции. Мы только что закончили итоговые учения, успешно отработав такие тонкости операции, как ночная дозаправка вертолетов в воздухе (от самолетов-заправщиков С-130) во время полета на сверхмалой высоте через горные перевалы на большие расстояния.
Поскольку все происходило всего лишь через год после Ирана, эскадрон «B», в частности, не испытывал восторга от этого аспекта операции. Но в отличие от иранского рейда, на этот раз мы использовали вертолеты ВВС, управляемые экипажами ВВС, большинство из которых летали на поисково-спасательные операции во Вьетнаме. На этих людей можно было положиться в том, что они не бросят работу.
Чтобы сделать нашу тренировку как можно более реалистичной, во время нее мы фактически «спасли» учебный класс летчиков Военно-воздушных сил, отрабатывавших действия в качестве военнопленных. Для учений нам нужны были люди, которые действительно будут вести себя как заключенные - и каждый, кто когда-либо проходил курс по выживанию (SERE), [1] скажет вам, что через двенадцать часов пребывания в лагере вы сами считаете себя военнопленным. Этот курс - жестокая реальность, потому что так и должно быть. Он предназначен для того, чтобы подготовить людей к плену и допросам.
Мы с боем пробились в лагерь «военнопленных», и, конечно, пилоты вели себя как настоящие заключенные. Пятьдесят человек в бункере, в который ворвалась моя группа, в страхе забились в самый дальний угол своей темной, сырой тюрьмы. Они так боялись своих похитителей, что нам пришлось буквально вытаскивать их наружу к ожидавшим их вертолетам. У группы, находившейся в другом бункере, возникла прямо противоположная проблема - когда люди поняли, что их спасают, они были в таком восторге, что их пришлось удерживать от убийства своих тюремщиков.
Мы быстро погрузили спасенных «заключенных» на ожидающие вертолеты и убрались из Доджа. Это была хорошая тренировка. Все сработало идеально, и мы были уверены, что настоящая спасательная операция пройдет успешно. Все, что нам было нужно, - это получить приказ к ее началу. Но в этот момент произошла одна из самых странных вещей, которые только можно себе представить.
На национальном телевидении нарисовался подполковник спецназа в отставке Бо Грайтц, объявивший о своем намерении спасти группу американских военнопленных, удерживаемых в Юго-Восточной Азии. Грайтц заявил, что у него есть конкретная информация о местонахождении пленных и он собирает группу для их спасения. Во время интервью он рассказал о сотрудниках своей предполагаемой спасательной группы и горстке оружия, составляющего их арсенал. Особого впечатления они не производили. Далее он сообщил, что его группа только что закончила тренировки на «секретной оперативной базе во Флориде», и что они начнут операцию в течение нескольких дней.
Мы были совершенно ошеломлены.
Единственное, чего смог добиться Грайтц подобным трюком, - это демаскировать и дискредитировать операцию. И свою, и нашу. Было невозможно поверить, что такое мог совершить бывший офицер спецназа. Чем можно было объяснить безрассудное поведение Грайтца? Им манипулировали или он просто хотел саморекламы?
В нашем подразделении было несколько человек, которые служили с Грайтцем в других частях, и они рассказали, что он вполне способен на саморекламу.
Но я не мог полностью поверить в это. Я просто не мог и не хотел верить, что профессиональный американский солдат - даже тот, кто, по слухам, являлся легендой в своем собственном сознании, - может целенаправленно сделать что-то, что причинит вред его бывшим товарищам. Это просто не сходилось.
Я пришел к выводу, что Грайтца использовали люди, которые хорошо знали о его личных качествах.
На следующий день после той ужасной пресс-конференции мы собрались на удаленной посадочной площадке в Форт-Брэгге, где целый день выполняли затяжные парашютные прыжки. Наш новый командир собрал операторов в тени близлежащих сосен, и мы обсудили ситуацию. Он сообщил нам то, о чем мы уже догадывались: такие новости означали, что операцию придется на некоторое время отложить. Единственное, что мы можем сделать сейчас, сказал он, это отложить операцию на второй план, затаиться, дать всему этому утихнуть и вернуться к ней, когда наступит подходящий момент. А пока у нас было много других дел, которыми нужно было заняться.
Чуть больше года спустя мы снова смахнули пыль с плана по спасению военнопленных. И снова, как раз в тот момент, когда все шло своим чередом, на национальном телевидении появился Грайтц. На этот раз он находился в Бангкоке, в Таиланде, и давал телевизионную пресс-конференцию о проведенной им недавно обширной разведке в джунглях Лаоса, во время которой он лично убедился в местонахождении американских военнопленных. В завершение пресс-конференции он объявил, что немедленно приступает к попытке спасения.
Когда эта вторая пресс-конференция вышла в эфир, мы были вынуждены снова отказаться от идеи провести спасательную операцию, и в конечном итоге больше никогда не поднимали эту тему. Я твердо убежден, что американские пленные, которые в то время были еще живы, впоследствии были казнены, их останки разбросаны, а все свидетельства их существования уничтожены.
Даже сейчас, спустя двадцать лет, я все еще ошеломлен, когда думаю об этом. Мне остается только предполагать, что некоторые очень влиятельные структуры и люди, как в правительстве, так и вне его, приложили все усилия, чтобы сорвать спасательную операцию, как только им стало известно о ее начале. И когда информация о брошенных на произвол судьбы американских военнопленных начала просачиваться, те же люди и структуры впоследствии упорно работали над ее дискредитацией.
Для большинства из нас непостижимо, что американец может поступить подобным образом. Но с грустью и неохотой я начинаю верить, что это правда.
Тогда возникает вопрос: кто и зачем мог это сделать? Что они могли надеяться получить? Думаю, вопрос был не столько в том, что можно было получить, сколько в том, что можно было потерять.
Много лет спустя я долго и подробно беседовал с бывшим высокопоставленным сотрудником дипломатического корпуса Северного Вьетнама, и этот человек спросил меня в упор: «Почему после окончания войны американцы никогда не пытались вернуть своих оставшихся военнопленных?»
Мы сравнили записи о том, что было известно нам обоим, что мы слышали, что нам казалось достоверным, и что мы в связи с этим предполагали, и пришли к очень похожим выводам. Различия касались лишь суммой задействованных денег и количеством брошенных пленных.
Вот что, по моему мнению, произошло.
В своем торопливом желании заключить договор, завершающий войну с Вьетнамом, администрация Никсона пошла на самую лучшую, самую выгодную сделку, которую только могла получить, и вернулась из Парижа в 1973 году, заявив, что мы достигли «мира с честью».
Вьетнамцы знали, что нам известно о том, что они все еще держат пленных, и рассматривали это как козырь, который можно было использовать в последующих переговорах о выплате репараций. (Почему бы и нет? За два десятилетия до этого они успешно использовали ту же уловку против французов). Мой друг-дипломат сказал мне, что сумма секретных ассигнований на восстановление составила одиннадцать миллиардов долларов. Аналогичную цифру я слышал и от других людей.
Но потом случился Уотергейт. [2] А когда администрация Никсона распалась, у вьетнамцев не осталось игроков, против которых можно было бы разыгрывать карту с пленными.
Более того, к тому времени американская общественность настолько устала от войны, что не хотела слышать ни о чем, что могло быть связано с Вьетнамом. Страна отчаянно хотела забыть об этом. И политики, которые обрекли американских пленных на живую смерть, так же отчаянно хотели забыть о том подлом, бесчестном поступке, который они совершили.
Так что если бы через восемь лет после нашего ухода из Вьетнама стало известно, что американские пленные были брошены ради политической целесообразности - что ж, эффект оказался бы разрушительным для многих карьер и репутаций. А на высших уровнях власти нет ничего важнее этих двух вещей: карьеры и репутации.
Поэтому попытка найти и спасти этих военнопленных должна была быть пресечена любой ценой. Это было крайне необходимо.
Мое личное и профессиональное мнение состоит в том, что ЦРУ было ведущим органом, использовавшим свою власть, чтобы помешать любым действиям по спасению. Помимо всего прочего, это единственная структура, обладающая для этого достаточными связями. Первое давление с целью сорвать операцию было оказано на старших военных командиров, которые знали о ней, поэтому были отменены усилия военной разведки по сбору информации, - но кот уже был выпущен из мешка.
Несколько упрямых и смелых людей неустанно настаивали на продолжении операции по спасению военнопленных, но им было приказано замолчать об этом или предстать перед военным трибуналом. Майор Марк Смит и мастер-сержант Мелвин Макинтайр, двое из тех, кто сыграл важную роль в выявлении местонахождения пленных, совершили немыслимый для военных поступок: они подали иск против правительства Соединенных Штатов.
В сентябре 1985 года Смит и Макинтайр пошли на крайний шаг: они обратились в федеральный суд и подали иск против правительства США с требованием обнародовать доказательства того, что некоторые члены нашего правительства знали, что американские заключенные в Юго-Восточной Азии живы, и знали, где они находятся.
Правительство ответило, что эти материалы «строго засекречены», а судья отказался заставить правительство раскрыть информацию. Смит и Макинтайр подверглись публичному осуждению, а их карьера оказалась разрушена. Эти два храбрых солдата заплатили высокую цену за попытку поступить правильно, но они знали, что это ничто по сравнению с ценой, которую заплатили те забытые американцы в своих проклятых лагерях.
Затухание операции по спасению военнопленных и соответствующее сокрытие информации о том, что в Юго-Восточной Азии остались живые военнопленные, - одно из самых печальных дел, которые когда-либо затрагивали меня лично. Только в последние годы мне удалось собрать воедино те немногие факты, которыми я располагаю, но, к сожалению, вынужден заключить, что из этого ничего не выйдет. Хуже того, люди, которые сознательно оставили этих людей и намеренно препятствовали их освобождению, никогда не ответят за свои поступки.
Во всяком случае, не на Земле.
Отказ от этих людей возымел в сообществе Сил специальных операций эффект камня, упавшего в воду, рябь от которого распространилась на многие мили. Послание было четким и недвусмысленным. Мне и моим товарищам оно показало, что на наше правительство нельзя рассчитывать в том, что оно придет и заберет нас, если мы попадем в плен во время выполнения задания в чужой стране. Если ради целесообразности нас необходимо отвергнуть, дезавуировать и оставить гнить, то что с того? Все равно существование отряда «Дельта» официально не признавалось. С нами правительству будет еще проще, чем с военнопленными.
Этот опыт также научил меня оценивать каждую операцию по своим собственным врожденным критериям справедливости и правильности. Я понял, что не существует монолитного правительства, всегда стремящегося поступать правильно, даже если оно иногда совершает ошибки. Я слишком хорошо понимал, что правительство состоит из множества людей с разными - иногда корыстными - намерениями. И иногда такие люди занимают высокие посты и обладают огромной властью просто для достижения своих собственных целей.
Тем не менее, я знал, что нахожусь настолько далеко внизу от тех, кто принимает решения, что никогда не смогу вынести обоснованное суждение об их намерениях. Я мог лишь попытаться понять истинную причину проводимой операции, а затем оценить ее последствия.
Когда эти американские военнопленные оказались для нас потеряны, что-то во мне потерялось вместе с ними. Много раз в последующие годы я мечтал о прежних, более простых днях моего блаженного неведения. Днях, когда я мог безоговорочно верить нашим лидерам. Но никто из этих людей не изменился. Изменился я.