Из военных воспоминаний дяди. Часть 1.
В 1941 году моему дяде, Михаилу Николаевичу Беденкову ещё не было 5 лет. Два года назад, в день Победы я записал воспоминания дяди Миши о войне. Но когда в канун 75-летия начала войны я захотел их опубликовать, то нигде не нашел. Пришлось снова попросить дядю Мишу рассказать мне о тех событиях в его жизни, которые очень ярко врезались в его память. Основной рассказ прозвучал 19 июня, а начало, пожалуй, самое драматичное, он дополнил именно сегодня, 22 июня, непосредственно в семьдесят пятую годовщину начала Великой Отечественной войны. Я максимально стараюсь придерживаться оригинальной речи дяди Миши и публикую его рассказ так, как он рассказывал его мне - от первого лица. На фото 1956 года Михаил справа.
С самого начала войны его мать Зинаида Игнатьевна и отец служили во фронтовом госпитале в Смоленске. «Когда немец уже подступал, то они от Смоленска сначала отступили в Рославль. В Рославле только стали распаковываться - нет - передислокация. И нас, детей военнослужащих, собрали всех и стали отправлять куда-то вглубь страны. Я помню этот эпизод. Помню какой-то зелёный автобус, он напоминает «Фердинанда» из кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Нас, детишек, на нем к станции подвозили. Под вечер, помню, привезли на станцию и должны погрузить в вагончики где-то на рассвете. Мне никак не спалось… никак не спалось… Я всё «бузил». Нянечки /схватили/ меня за шкирку - бить же нельзя - стали запихивать меня в тёмную комнату. Я типа «вождя краснокожих», верещу, плачу. И там меня кто-то за ноги хватает. Я аж описался… После этого я успокоился и заснул. Стоит поезд, «телятнички» - двухосные вагончики, а нас много! В каждый вагончик сделаны такие трапы, и по трапам проходим в вагончики. Вот нас загрузили, а спать так хочется, потому что рассвет. Надо было бы , наверное, нас ночью загрузить. Или эшелона ночью не было? Потому что ночью нас бы не разбомбили… А нас загрузили на рассвете, поезд тронулся и … появились немецкие самолёты. Помню, наш поезд то встанет, то как дёрнет и помчался, то снова встанет, опять дёрнет… Это машинист, по-видимому, увёртывался от бомб. А паровоз гудок за гудком: уууу-ууу-ууу, как будто сигнал SOS подавал… И потом БАХ!!! И всё… Я потерял сознание… Как? Чего? Я только помню, как вместо этого вагончика я оказался уже в какой-то деревне, там почти пустой детский садик и нас несколько ребятишек, и там за нами /присматривают/ дедушка с бабушкой. Они, видимо, как работали в этом садике, так ещё пока и оставались, хотя детей уже, наверное, не было. И вот, оказывается, что из этого большого количества вагонов живых собрали только три вагона, в том числе я. И мне осколок - «дзын» - и здесь вышел /показывает и даёт пощупать место входа осколка чуть правее нижнего правого крыла носа и место выхода осколка в подзатылочной впадине, чуть правее от середины. Нерв остался перебитым и правый уголок рта на всю жизнь опущен вниз/. У меня вся голова была перевязана. А матери пришла похоронка: «Ваш сын, такой-то такой-то погиб в пути следования детского эшелона от такой-то станции до такой-то станции, похоронен в братской могиле, разъезд такой-то». Мать - в истерику…/Продолжение следует/
С самого начала войны его мать Зинаида Игнатьевна и отец служили во фронтовом госпитале в Смоленске. «Когда немец уже подступал, то они от Смоленска сначала отступили в Рославль. В Рославле только стали распаковываться - нет - передислокация. И нас, детей военнослужащих, собрали всех и стали отправлять куда-то вглубь страны. Я помню этот эпизод. Помню какой-то зелёный автобус, он напоминает «Фердинанда» из кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Нас, детишек, на нем к станции подвозили. Под вечер, помню, привезли на станцию и должны погрузить в вагончики где-то на рассвете. Мне никак не спалось… никак не спалось… Я всё «бузил». Нянечки /схватили/ меня за шкирку - бить же нельзя - стали запихивать меня в тёмную комнату. Я типа «вождя краснокожих», верещу, плачу. И там меня кто-то за ноги хватает. Я аж описался… После этого я успокоился и заснул. Стоит поезд, «телятнички» - двухосные вагончики, а нас много! В каждый вагончик сделаны такие трапы, и по трапам проходим в вагончики. Вот нас загрузили, а спать так хочется, потому что рассвет. Надо было бы , наверное, нас ночью загрузить. Или эшелона ночью не было? Потому что ночью нас бы не разбомбили… А нас загрузили на рассвете, поезд тронулся и … появились немецкие самолёты. Помню, наш поезд то встанет, то как дёрнет и помчался, то снова встанет, опять дёрнет… Это машинист, по-видимому, увёртывался от бомб. А паровоз гудок за гудком: уууу-ууу-ууу, как будто сигнал SOS подавал… И потом БАХ!!! И всё… Я потерял сознание… Как? Чего? Я только помню, как вместо этого вагончика я оказался уже в какой-то деревне, там почти пустой детский садик и нас несколько ребятишек, и там за нами /присматривают/ дедушка с бабушкой. Они, видимо, как работали в этом садике, так ещё пока и оставались, хотя детей уже, наверное, не было. И вот, оказывается, что из этого большого количества вагонов живых собрали только три вагона, в том числе я. И мне осколок - «дзын» - и здесь вышел /показывает и даёт пощупать место входа осколка чуть правее нижнего правого крыла носа и место выхода осколка в подзатылочной впадине, чуть правее от середины. Нерв остался перебитым и правый уголок рта на всю жизнь опущен вниз/. У меня вся голова была перевязана. А матери пришла похоронка: «Ваш сын, такой-то такой-то погиб в пути следования детского эшелона от такой-то станции до такой-то станции, похоронен в братской могиле, разъезд такой-то». Мать - в истерику…/Продолжение следует/