Сделать бесплатно (Macht Frei): работа - самореализация или продажа жизни за кусок хлеба?
Оригинал взят у https://malka-lorenz.livejournal.com/699189.html
В недавнем интервью Божена Львовна Рынска высказалась в том духе, что не любит работать. И не хочет. И никогда не хотела. И хочет наконец уже никогда больше.
Выступление обсуждало пол-Рунета, и это признание страшно всех взволновало. Не хочет работать, надо же. Какой цинизм. Ниже падать некуда.
Тот факт, что бедная Божена всю жизнь пахала как бобик, ее нисколько не извиняет.
1. Ну что она там пахала - статейки строчила. Умственный труд сограждане работой не считают, если только он не сопряжен с каким-нибудь самолетостроением или с чем-нибудь таким же таинственным. В этом смысле картина мира у большинства сограждан застряла где-то посреди Петровских реформ:
если человек занят чем-то мудреным посреди циферблатов, то сограждане все-таки допускают, что он занят делом; если же человек что-то пишет на бумажке и при этом он не счетовод, то это не работа, а дурь собачья. Работа - это бревна ворочать. Творческая деятельность у нас вообще проходит по разряду удовольствий и развлечений, то есть является злостной разновидностью безделья. Это все базовые постулаты крестьянского мышления, которое по-прежнему широко и привольно колосится у народа по всей области бессознательного, невзирая ни на какие космические корабли.
То есть, в народных глазах это выглядит так, что барыня всю дорогу занималась ерундой, писала в альбомы, а теперь кричит, что она упахалась и пожалейте бедную.
2. Если мадам сама признается, что работать она не любит, то выходит, работала-то она без любви! Неискренне, стало быть, работала. Тем более нещитово.
Что касается нежелания работать в принципе, то это вообще сотряс устоев. В таком признается только совсем уж пропащая личность, которой нечего терять. Наш внутренний крестьянин такого не то что не одобряет - он за такое и на вилы поднять не поленится. Он и сам не понимает, почему такие заявы его нервируют до судорог. Если его спросить - он станет лепетать что-то про общественную пользу, потом про самореализацию, потом вспомнит слово "миссия", может внезапно отвлечься на финансовую независимость, нечаянно брякнет про "macht frei", сразу спохватится про счастье в труде, окончательно запутается и разозлится уже всерьез.
Человек всегда начинает злиться, когда чует подставу, но не в силах разобраться, в чем она состоит. Такого рода когнитивный коллапс у Толстого описан формулой "Я не понимаю, что вы говорите, но я чувствую, что это дурно." Внутренний крестьянин чувствует, что его дурачат, причем уже давненько, и что все эти лозунги, которыми он привык изъясняться, ему вколотили в башку не ради его блага, а с какими-то низменными целями.
Сперва все было ясно и понятно.
Хлеб в поте лица никто не трактовал как самореализацию, его трактовали как большую неприятность. Слово Arbeit, которая якобы macht frei, в средневерхненемецком означало тяготы и лишения; это знает всякий, дочитавший Нибелунгов до 4 строчки. Этимология русского слова «работа» вообще не требует комментариев. Архаика вообще проще и честнее смотрит на вещи. Вплоть до индустриального капитализма эту простоту никто особо не пытался переосмыслять:
работа означала обмен куска жизни и здоровья на кусок еды, это был печальный, но неизбежный удел бедняка.
Протестантизм как-то изловчился приторочить к этому занятию высший смысл, но ровно такой же высший смысл имело умерщвление плоти у католиков - обе схемы, что честный труд до упаду, что пост и флагелляция, воспевали богоугодность страдания.
Социальные теории, порожденные индустриализацией, поначалу имели мишенью именно эту грустную реальность. Рабочий несчастен, потому что до фига работает, найдем виноватого, все переустроим, и рабочему не надо будет работать до фига. А пока устроим стачку, чтобы рабочий работал хотя бы чуть поменьше. Насчет счастья в труде в те времена заикались только совсем уж безумцы, на митинге такие благоглупости не имели бы никакого успеха - люди на митинг приходили хоть и неграмотные, но все же в своем уме.
В странах победившего марксизма эта тема, однако, зазвучала очень скоро. Надо было как-то замотивировать людей на работу в новых условиях. Новые условия отличались от старых тем, что работать надо было столько же, если не больше, но платить за работу никто не собирался. Чекиста с наганом к каждому тоже не приставишь, этак наганов не напасешься. Дешевле промыть мозги. Этот гипноз работает небыстро, но въедается глубоко. Уже в следующем поколении каждый школьник знал, что работа - это не каторга, а подвиг и геройство, т. е. опять-таки все та же флагелляция, умерщвление плоти ради бессмертия души.
Западная левота пришла к тому же самому более долгим и замысловатым путем, зато и результат получился всем на радость.
Спросите какого-нибудь баристу, ради чего он варит кофе, и он вам расскажет, что он это делает не ради того, чтобы оплачивать свой съемный угол и свой самокат, а потому что варить кофе - это круто и заряжает его позитивной энергетикой. На вопрос, не идиот ли он, он вам ответит, что вы ничего не смыслите в радостях жизни, и что вам надо менять приоритеты. Всего каких-то 100 лет, и вуаля - народ готов работать просто ради того, чтобы работать, и это без всякого красного террора, без хунвейбинов и без ГУЛАГа, одной лишь силой слова.
На Божену эта тонкая обработка не подействовала. Она сама говорит в той же передаче, что она человек старой формации. Того старого мира, где человек считался состоявшимся не когда начал работать, а когда перестал.
В этом вопросе я с Боженой солидарна. Да, можете кидать в меня тапками - я ненавижу работать.
У меня 2 работы. Обе умственные. Обе творческие. Я преподаю немецкий язык и пишу тексты. И то, и другое я делаю хорошо. Я рада, что у меня именно такая работа, а не какая-нибудь другая. Но будь я проклята, если я стала бы заниматься этим по доброй воле, а не ради заработка. Ради заработка я продаю время моей жизни всем желающим. Нет, я не считаю, что успех - это когда твоя жизнь дорого стоит. Успех - это когда тебе вообще не нужно продавать свою жизнь за деньги.
Так уж сложилось, что я обладаю иммунитетом против этих заклинаний. Когда меня пытаются убедить, что работа важна сама по себе как таковая, что это часть моей идентичности, что это возможность самореализоваться и повод для самоуважения - я слышу то, что за этим стоит.
А стоит за этим желание убедить меня, что это нужно не кому-то, а мне самой. То есть, убедить меня работать бесплатно.
Следующая станция - платный вход на завод, как в том анекдоте. Нам солнца не надо - нам партия светит, нам хлеба не надо - работу давай. Это даже не коммунистические куплеты, это гораздо, гораздо более древние напевы. Это риторика дьявола.
Так насильник убеждает жертву, что она сама этого хочет. И жертва начинает сомневаться, прислушиваться к себе. А вдруг правда?
Во всех рассуждениях на эту тему я вижу очень грубую подмену.
Тебе нужна работа, потому что вдруг тебя бросит муж - что будешь делать? Когда меня бросит муж, мне будут нужны деньги. А не работа.
Тебе нужна работа, тогда ты почувствуешь себя нужной и значимой. Нет, мне не нужна работа. Мне нужно чувствовать себя нужной и значимой.
Тебе нужна работа, иначе тебе будет скучно. Если мне будет скучно, мне понадобится не работа. А интересное занятие.
Сделай свое хобби работой, и у тебя не будет работы, а будет одно сплошное хобби. Нет. Если я сделаю хобби работой, у меня просто не будет хобби.
Представьте, что вы обожаете делать бисерные украшения.
Представили? А теперь представьте, что вам нужно шарашить эти украшения по 10 в день, иначе вам нечего будет есть. Все еще обожаете?
Вам нравится секс? Теперь представьте, что за каждый секс вы получаете тарелку супа. Нет секса - нет супа. Вам все еще нравится секс?
Вы увлеченно ведете свой «Инстаграм»? ОК, вас наняли вести за деньги чужой «Инстаграм». 3 поста в день. Все еще увлечены?
Нет, так это не работает.
Вы будете ненавидеть бисер, секс и соцсети уже через несколько дней. Потому, что теперь вы их раб. Потому, что человек не может радоваться несвободе.
И тогда придут они и скажут, что это и есть свобода, надо всего лишь посмотреть на это иначе. И многие им поверят, потому что так легче.
Но не я, нет.
Оригинал взят у https://malka-lorenz.livejournal.com/700021.html
Одна девушка зарабатывала написанием статей для разных онлайн-изданий. Эти трудовые копейки доставались ей тяжело, и она охотно обошлась бы без них; в смысле не без копеек, а без статей. О чем и написала простодушный пост в своем маленьком «Инстаграме», типа как ее задолбал чортов журнал и что пишет она туда исключительно с голодухи.
В ответ на это художественное высказывание журнал сказал, что не будет больше покупать у нее статьи, раз они пишутся из таких низменных побуждений, как желание обедать и ужинать.
Девушка осталась без обеда и без ужина и была тем самым наказана:
а) за меркантильность и б) за негатив в адрес издания.
За последние годы все уже как-то привыкли, что работодатель не только требует от сотрудника любви, но и контролирует его нон-стоп на предмет верности, мониторя его соцсети и чуть ли не роясь в его телефоне, как ревнивая жена.
Неподобающие высказывания в соцсетях квалифицируются как прямая измена, отсутствие аккаунтов в соцсетях - как измена потенциальная и вообще как признак неблагонадежности.
И если в мелких фирмах это пока еще вопрос психического здоровья учредителей, то в мало-мальски солидных корпорациях это давно уже прямое условие найма:
сотрудник обязан иметь страницу и писать в ней что-нибудь верноподданное или на худой конец просто лучезарное. Во внерабочее время он не перестает быть сотрудником корпорации ни на минуту.
То есть, наступили времена, когда за зарплату приходится продавать не 8 часов жизни ежедневно, а все 24. За те деньги, за которые раньше покупали тело, теперь требуют заодно и душу.
Тема лояльности не всегда имела такую экстремальную конфигурацию, и не всегда эта лояльность так истерически контролировалась. Индустриальный капитализм с его культом прагматики подарил человечеству в этом смысле довольно длительную передышку.
Купец имел полное право не врать, будто любит свою лавку, а открыто признавать, что любит не лавку, а прибыль. Это ничуть не вредило его деловой репутации при условии, что он был честен с контрагентами. Приказчику, работавшему в этой лавке, и в голову бы не вскочило любить лавку:
он любил свое жалованье, и это всех устраивало, пока он был трезв, расторопен и любезен с клиентами.
Учитель в гимназии мог быть спокоен за свое место, если знал предмет и не шлялся по притонам, а любить гимназию он не нанимался. Преданность корпорации требовалась только от военного сословия, ходившего под присягой, и отчасти от университетских профессоров. Что симптоматично, поскольку оба эти случая отсылают нас к предыдущему э-э.. культурному контексту.
В Средние века верность считалась главной из добродетелей, на этом строился весь социальный порядок. Верность рулила в отношениях вассал-сюзерен, а также в отношениях слуга-господин, являвшихся по сути проекцией первых.
Рыцарь готов сложить голову за своего герцога, поскольку он ему присягал. Слуга должен быть готов отдать жизнь ради хозяина, даже не будучи формально рабом, почему - неизвестно, но должен. Для того и для другого не было страшнее обвинения, чем обвинение в вероломстве.
А вот от купца или ремесленника никто не ждал, что они лягут костьми за свою гильдию, от них требовалось только соблюдать устав. Подмастерье мог сколько угодно болтать в кабаке, что мастер болван и мастерская дерьмо, и мастер мог его уволить исключительно из личной неприязни, а не потому, что тот совершил что-то запрещенное.
Но, и на третье сословие была управа:
достаточно было сказануть что-нибудь не то насчет Бытия Божия, и это был конец, мягко говоря, карьере.
То есть, инструменты контроля имелись для всех групп без исключения, и контроль этот был круглосуточным и пожизненным. С учетом кучности проживания каждый был постоянно на глазах, следовательно - постоянно в образе, что на службе, что в частной жизни, то есть частной жизни в полном смысле слова не существовало вообще.
В ХХ-м веке эту модель в точности воспроизвели тоталитарные режимы, и чем тоталитарнее был режим, тем точнее была копия. Преданность партии и прочим идеям Чучхе, любовь к лидеру и структуре была условием выживания в целом и допуском к профессии в частности.
Недостаток преданности или даже подозрение в этом недостатке влекли за собой последствия, несовместимые с жизнью. Классово чуждый, то есть заведомо неблагонадежный гражданин просто не мог устроиться на работу и был обречен на голодную смерть. О карьере в его случае даже речи не шло, карьера требовала выпученных глаз и выкрикивания лозунгов.
Директор предприятия обязан был не только давать план - он обязан был служить развитию отрасли до последней капли крови, в смысле до инфаркта. Низкому сословию предлагался тот же кодекс в миниатюре:
рабочий, взыскующий обедов и ужинов, обязан был не просто отстоять смену - он обязан был быть патриотом родного завода, бороться за его, завода, почетное звание и, если понадобится, сдохнуть от натуги.
Частной жизни тоже не существовало - директор не смел даже жене в койке шепнуть, что министр - кретин, а работяга даже в пивной помалкивал насчет того, что завод - дрянь, а продукция - барахло. Таращить глаза и ликовать требовалось круглосуточно и повсеместно, функцию соцсетей выполняли соседи - от простого расшаривания до жалобы в саппорт.
Характерно, что стоило хватке государства слегка ослабеть, в обществе тут же реанимировались более-менее здоровые настроения. На преданность работодателю до последней капли оставались обречены только руководители (такова была цена карьеры) и военные в силу профессии. Инженер совершенно безнаказанно называл свой НИИ не иначе как тухлой конторой, а пролетариат исполнял частушку «Гудит, как улей, родной завод», окончание которой, надеюсь, всем известно. Народ начал потихоньку ускользать из-под знамен в частную жизнь, где его было уже не достать. С этим безобразием довольно долго не знали, что делать, но потом наконец-то раскачался Запад и поделился лайфхаком, спасибо.
У Запада была та же проблема, но быстро и эффективно путем расстрелов и лагерей она не решалась, мешала Конституция. Пришлось решать ее медленно, зато эффективность превзошла все ожидания.
Пока западный мир донашивал индустриальный капитализм с его свободной конкуренцией и философией индивидуализма, народ на почве этой философии несколько распоясался. Индивидуализм как концепция допускает примат собственных интересов над какими-либо другими и не видит греха в том, чтобы за эти интересы даже и побороться.
И если в начале процесса работник не только не отождествлял себя с работодателем, а, скажем прямо, этого работодателя тихо ненавидел, то со временем работник окончательно утратил страх и начал себя работодателю открыто противопоставлять.
Это имело разные неприятные последствия в виде профсоюзов и прочей борьбы за права и привилегии. До социальных потрясений дело, слава богу, не дошло, но в целом означало хлопоты и убытки. А главное - утрату контроля.
Когда экономика к 70-м годам мало-мальски стабилизировалась, на наемный персонал не стало вообще никакой управы, их даже безработицей стало не напугать, потому что безработицы больше не было. Надо было срочно что-то придумать, чтобы замотивировать этих вести себя смирно и не мешать серьезным людям наживать бабло, а наоборот, помогать, причем радостно, добровольно и без оплаты сверхурочных.
Прикинули так и этак - народ после войны подрос нежный, лиха не нюхавший, чувствительный, эмоционально нестабильный. Лозунгами его не проймешь, зато что-нибудь душевное должно зайти неплохо.
Сочинили ему самореализацию, причастность к чему-нибудь важному и правильному, рассказали про нематериальные фидбэки - он уши-то и развесил. Дети детей цветов. Дальше дело техники, каких-то 20 лет - и они уже про такую пошлость, как деньги, даже не спрашивают, они рады и благодарны, что им дали поработать. А кому они благодарны? Кто им дал поработать? Правильно, работодатель.
Это их родители, офигевшие от свобод, чуть было не развратились до такой мысли, что это они делают одолжение компании, соглашаясь на нее поработать и поприносить ей прибыль. Но, мы это дело поправили.
Те, кому сейчас 25, считают, что это компания сделала им одолжение, позволив самореализовываться на ее поле. И что они за это у нее в долгу, и рады ей служить и принадлежать, быть частью важного и правильного целого, вот так мы подкорректировали им идентичность в сторону самурайского пути. Пользуйтесь.
Пользуется уже примерно весь мир, кроме разве что совсем уж глухих деревень и Северной Кореи, где с мотивацией работника и так все в порядке.
Удивительно вовремя подтянулись соцсети, гарантируя бывшей частной жизни полную прозрачность и не давая никому права на неверное движение. То, что еще недавно было издержками большого жизненного успеха, теперь касается всех.
Когда-то конгрессмену достаточно было ляпнуть прилюдно что-то некорректное, чтобы массмедиа быстренько довели дело до отставки. Гинеколог в городской больнице или преподаватель по классу фортепиано при этом были в безопасности, если они не ели детей, а всего лишь неудачно шутили: массмедиа на всех было не разорваться.
Теперь все намного проще - каждый сам себе массмедиа, и эту газету читают в том числе и те, от кого он зависит.
Если раньше школьной учительнице, чтобы быть уволенной с волчьим билетом, нужно было сплясать голой на столе, то теперь ей достаточно написать у себя во «ВКонтакте», что она эту школу уже видеть не может. Школу такое заявление глубоко оскорбит, хотя вообще-то разговаривали не с ней. И школа такого не потерпит. А если эта учительница напишет, что школа ей мало платит, то это будет вообще за гранью добра и зла. Может быть, она еще и не гордится тем, что там работает???
Чтобы не лишиться куска хлеба, чтобы выжить - нам опять нужно следить за языком. Всегда и везде.
Как ловко нас всех опять сделали, правда?