(no subject)
за сто лет жизни в киеве мы:
крутили папиросы на табачной фабрике (прабабушка)
не как кармен по бедру,
а как советская женщина, мать, и даже мать-одиночка.
еще уплотнялись,
еще прятали евреев,
еще стирали соседское белье за гроши.
ходили зимой за невесткой
по скользким улицам вверх от цирка
чтобы она, беременная, не упала.
годами проклинали всех на свете,
годами собирались в парагвай,
но все-таки доваривали малиновое варенье в белом фартушке,
все-таки отстаивали очереди за рыбой,
и с поста ушли только в 93.
дальше мы:
вдыхали яблочный цвет - об этом до сих пор говорит светопись (дедушка)
курили с 8 до 27, потом никогда
строили заводы, докладывали в цк
меняли фамилию
шли ночью с дарницы на тургеневскую -
потому что метро еще не было, но случалось и веселиться.
еще покупали БСЭ, с миллионом картинок,
которые так удобно перерисовывать детям,
подумаешь БСЭ, разве может она помешать человеку весело гуглить в 75?
еще позже мы:
плавали на отколовшейся льдине зимой по днепру (папа),
потом сохли в подъезде у батареи - чтобы не узнала бабушка,
та самая, в белом фартушке.
но главное - фехтовали,
но главное - пили портвейн в подворотне,
каждую субботу перед уроком истории, и вообще всегда, когда повезет.
еще дружили от сердца. позже, правда, ничего не осталось -
ни от дружбы, ни от сердца,
ни от кафе "петушок" возле кортов динамо.
ну и что, жизнь продолжалась, как еще рассказать
в двух словах о человеке-празднике?
к 47-ми без разломов, хотя один сустав почти стерся.
а теперь что?
теперь мы без льдин, без варенья, без заводов
но с библиотечными часами и красивыми обертонами
потому что обертоны - это все-таки дело,
а на зиму пусть заготавливают другие.
разве можно здесь вообще зимовать?
крутили папиросы на табачной фабрике (прабабушка)
не как кармен по бедру,
а как советская женщина, мать, и даже мать-одиночка.
еще уплотнялись,
еще прятали евреев,
еще стирали соседское белье за гроши.
ходили зимой за невесткой
по скользким улицам вверх от цирка
чтобы она, беременная, не упала.
годами проклинали всех на свете,
годами собирались в парагвай,
но все-таки доваривали малиновое варенье в белом фартушке,
все-таки отстаивали очереди за рыбой,
и с поста ушли только в 93.
дальше мы:
вдыхали яблочный цвет - об этом до сих пор говорит светопись (дедушка)
курили с 8 до 27, потом никогда
строили заводы, докладывали в цк
меняли фамилию
шли ночью с дарницы на тургеневскую -
потому что метро еще не было, но случалось и веселиться.
еще покупали БСЭ, с миллионом картинок,
которые так удобно перерисовывать детям,
подумаешь БСЭ, разве может она помешать человеку весело гуглить в 75?
еще позже мы:
плавали на отколовшейся льдине зимой по днепру (папа),
потом сохли в подъезде у батареи - чтобы не узнала бабушка,
та самая, в белом фартушке.
но главное - фехтовали,
но главное - пили портвейн в подворотне,
каждую субботу перед уроком истории, и вообще всегда, когда повезет.
еще дружили от сердца. позже, правда, ничего не осталось -
ни от дружбы, ни от сердца,
ни от кафе "петушок" возле кортов динамо.
ну и что, жизнь продолжалась, как еще рассказать
в двух словах о человеке-празднике?
к 47-ми без разломов, хотя один сустав почти стерся.
а теперь что?
теперь мы без льдин, без варенья, без заводов
но с библиотечными часами и красивыми обертонами
потому что обертоны - это все-таки дело,
а на зиму пусть заготавливают другие.
разве можно здесь вообще зимовать?