Сваливающиеся мальчики
"Мальчик с велосипедом"
Взгляд усталого критика скользит по оболочке «Мальчика с велосипедом». Недостаточный сон и избыточный кофе сужают поля зрения и повышают давление, ощущаемое почти постоянно. Всё воспринимается сквозь вуаль из десятков фильмов Хичкока, просмотренных на днях, и эта фабула тоже напоминает детектив с исчезновением. Все встреченные мальчиком мужчины напоминают соперников, женщины- любящих матерей, с которыми можно заигрывать. Конечно, лакановские очки позволяют написать «отец» с заглавной буквы и поговорить о поисках Отца, во чью фигуру верить только мальчик, отправляющийся в поиски ради самоидентификации, и так далее. Нужно ли это? Соблазн большой, это происходит почти само собой. Конфликт жизни втроём - Жиль, Саманта, Сириль- настолько явно-эдипален, что побуждает расшифровать имя мальчика через мифологию и историю древней Греции.
Форма фильма странна- неприхотливость, диетическая скудность изображения полируется Бетховеном. Дарденны почти совсем открыто прорабатывают свою внешнюю связь новой Новой волны очищенного, спрямлённого кино с волнами уже откатившимися. Когда Вес надевает тёмные очки и дерётся с воздухом, ссылки на две послевоенные «волны» чистого искусства(1) по инерции додумываются и одним из отечественных приливов(2).
«Мальчик» напоминает немного больше другой фильм о детях в 48 году, «У них есть Родина». Хоть сравнение и полупроизвольное, но... Сценарий «Мальчика» писался не меньше года, съёмки шли 55 дней. Годара не смущали оборачивающиеся на камеру прохожие. У Легошина среди «неореалистичных» кадров вечно влажного, разбитого войной города случайных деталей нет(3). У дрожи камеры Алена Маркёна с этим гораздо больше родства. Легошин- ученик Эйзенштейна, Дарденны- ученики кино.
Вернёмся к велосипедам. Мальчик чувствует себя ограбленным и идёт грабить сам- что характерно, пару из отца и сына. Видя такой экономический обмен, чувствуешь призрак Маркса. Но Сириль не маргинализирован, как и его отец. Персонаж Жереми Ренье не наркоман, и не пытается загнать новорождённого сына, как он делал у Дарденнов раньше. Сириль, почти машинально повторяя за ним, встаёт на путь мучительного исправления. Впрочем, ему всего одиннадцать, и никого бросать в детском доме не придётся. Он исправляется запросто. От разочарований и потрясений можно просто уехать на велосипеде.
Нормальной семьи- «мама, папа, я», заметим, нет ни у кого.
Кроме, может быть, Мурада. Арабский мальчик может быть хорошим ребёнком- разумеется, если у него есть очки.
Вся эта пища для дешифровки, все эти лакановские отцы и моментально всплывающие в мозгу приметы «400 ударов» и «Похитителей велосипедов»- всё это в фильме есть, но и что? Ничего, они ничего не привносят. История, её каркас остаются незамутнённо чистыми, настолько чистыми, что персонажи почти становятся хармсовскими чёрными дырами.
Один ребёнок подговорил другого ограбить третьего, третий кинул камнем во второго, который сидел на дереве. Когда второй ребёнок свалился с дерева, я пошёл на Марше де ла Батт(4), где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.
1. Неореализм второй половины 40-х и «Nouvelle Vague» 60-х.
2. Т.е. 1987-1996.
3. Кроме одной. На лётном поле аэродрома в финале можно видеть нескольких прохожих военных. Больше случайностей нет. Зато есть стилизация под «Ивана Грозного» в эпизоде, где мальчик прячется в спальнях и кабинетах. от офицера, не желающего ничего, кроме как разлучить его с семьёй навсегда.
4. Рынок в Сёрене, городе, где Дарденны часто снимают.
Взгляд усталого критика скользит по оболочке «Мальчика с велосипедом». Недостаточный сон и избыточный кофе сужают поля зрения и повышают давление, ощущаемое почти постоянно. Всё воспринимается сквозь вуаль из десятков фильмов Хичкока, просмотренных на днях, и эта фабула тоже напоминает детектив с исчезновением. Все встреченные мальчиком мужчины напоминают соперников, женщины- любящих матерей, с которыми можно заигрывать. Конечно, лакановские очки позволяют написать «отец» с заглавной буквы и поговорить о поисках Отца, во чью фигуру верить только мальчик, отправляющийся в поиски ради самоидентификации, и так далее. Нужно ли это? Соблазн большой, это происходит почти само собой. Конфликт жизни втроём - Жиль, Саманта, Сириль- настолько явно-эдипален, что побуждает расшифровать имя мальчика через мифологию и историю древней Греции.
Форма фильма странна- неприхотливость, диетическая скудность изображения полируется Бетховеном. Дарденны почти совсем открыто прорабатывают свою внешнюю связь новой Новой волны очищенного, спрямлённого кино с волнами уже откатившимися. Когда Вес надевает тёмные очки и дерётся с воздухом, ссылки на две послевоенные «волны» чистого искусства(1) по инерции додумываются и одним из отечественных приливов(2).
«Мальчик» напоминает немного больше другой фильм о детях в 48 году, «У них есть Родина». Хоть сравнение и полупроизвольное, но... Сценарий «Мальчика» писался не меньше года, съёмки шли 55 дней. Годара не смущали оборачивающиеся на камеру прохожие. У Легошина среди «неореалистичных» кадров вечно влажного, разбитого войной города случайных деталей нет(3). У дрожи камеры Алена Маркёна с этим гораздо больше родства. Легошин- ученик Эйзенштейна, Дарденны- ученики кино.
Вернёмся к велосипедам. Мальчик чувствует себя ограбленным и идёт грабить сам- что характерно, пару из отца и сына. Видя такой экономический обмен, чувствуешь призрак Маркса. Но Сириль не маргинализирован, как и его отец. Персонаж Жереми Ренье не наркоман, и не пытается загнать новорождённого сына, как он делал у Дарденнов раньше. Сириль, почти машинально повторяя за ним, встаёт на путь мучительного исправления. Впрочем, ему всего одиннадцать, и никого бросать в детском доме не придётся. Он исправляется запросто. От разочарований и потрясений можно просто уехать на велосипеде.
Нормальной семьи- «мама, папа, я», заметим, нет ни у кого.
Кроме, может быть, Мурада. Арабский мальчик может быть хорошим ребёнком- разумеется, если у него есть очки.
Вся эта пища для дешифровки, все эти лакановские отцы и моментально всплывающие в мозгу приметы «400 ударов» и «Похитителей велосипедов»- всё это в фильме есть, но и что? Ничего, они ничего не привносят. История, её каркас остаются незамутнённо чистыми, настолько чистыми, что персонажи почти становятся хармсовскими чёрными дырами.
Один ребёнок подговорил другого ограбить третьего, третий кинул камнем во второго, который сидел на дереве. Когда второй ребёнок свалился с дерева, я пошёл на Марше де ла Батт(4), где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.
1. Неореализм второй половины 40-х и «Nouvelle Vague» 60-х.
2. Т.е. 1987-1996.
3. Кроме одной. На лётном поле аэродрома в финале можно видеть нескольких прохожих военных. Больше случайностей нет. Зато есть стилизация под «Ивана Грозного» в эпизоде, где мальчик прячется в спальнях и кабинетах. от офицера, не желающего ничего, кроме как разлучить его с семьёй навсегда.
4. Рынок в Сёрене, городе, где Дарденны часто снимают.