Про собачку
Свозили сегодня с Нинкой собачку к доктору.
Собачке вкатили прям очень болезненный укол.
А перед уколом вкатили седатив с обезболивающим.
И всё равно, когда Нинка оттуда вышла с собачкой на руках и мы поехали домой, собачка стала плакать.
Нет, она не дергается, не дерется и не возмущается. Она просто лежит и плачет, потому что ей больно.
И я то еду и мне делается прям плохо. Я не могу это слышать.
Я грю, Нинка, я разворачиваюсь и поехали взад, пусть они сделают собачке не больно. А то я щас сделаю так, что они там сами все станут плакать.
Нинка говорит успокойся и ехай ровно, мне сказали что так будет.
Да блять, говорю, ну чо это за ёбаный фашизм, почему нельзя лечить собачку так, чтобы она не плакала?
Ну вот так вот, говорит. Никак иначе не получается.
К концу двадцатиминутной дороги до Нинкиного дома собачку отпустило.
Видимо седатив и обезболивающее торкнули.
Собачка сначала перестала плакать, потом улыбнулась, а потом залипла и сломалась окончательно.
Смотрит в одну точку и на внешние раздражители не реагирует.
Мы думали она дома спать упадет, но вот нихера.
До сих пор шароёбится из комнаты в комнату и на стены натыкается.
Видимо никак ей не улечься чтобы было комфортно.
Из новостей положительных, мы сделали собачке рентген.
И доктор говорит, что всё с ней будет хорошо.
Но впереди ещё два укола.
А собачка будет помнить, что там её обидели.
Я короче щас нажрусь коньяка и спать буду.
И да, себе в трак я точно собачку не возьму.
Случись с ней чего нибудь в дороге я такое не вывезу.
Старый стал, избыточно чувствительный.
Собачке вкатили прям очень болезненный укол.
А перед уколом вкатили седатив с обезболивающим.
И всё равно, когда Нинка оттуда вышла с собачкой на руках и мы поехали домой, собачка стала плакать.
Нет, она не дергается, не дерется и не возмущается. Она просто лежит и плачет, потому что ей больно.
И я то еду и мне делается прям плохо. Я не могу это слышать.
Я грю, Нинка, я разворачиваюсь и поехали взад, пусть они сделают собачке не больно. А то я щас сделаю так, что они там сами все станут плакать.
Нинка говорит успокойся и ехай ровно, мне сказали что так будет.
Да блять, говорю, ну чо это за ёбаный фашизм, почему нельзя лечить собачку так, чтобы она не плакала?
Ну вот так вот, говорит. Никак иначе не получается.
К концу двадцатиминутной дороги до Нинкиного дома собачку отпустило.
Видимо седатив и обезболивающее торкнули.
Собачка сначала перестала плакать, потом улыбнулась, а потом залипла и сломалась окончательно.
Смотрит в одну точку и на внешние раздражители не реагирует.
Мы думали она дома спать упадет, но вот нихера.
До сих пор шароёбится из комнаты в комнату и на стены натыкается.
Видимо никак ей не улечься чтобы было комфортно.
Из новостей положительных, мы сделали собачке рентген.
И доктор говорит, что всё с ней будет хорошо.
Но впереди ещё два укола.
А собачка будет помнить, что там её обидели.
Я короче щас нажрусь коньяка и спать буду.
И да, себе в трак я точно собачку не возьму.
Случись с ней чего нибудь в дороге я такое не вывезу.
Старый стал, избыточно чувствительный.