Кого "слопала" Россия
Пытаюсь найти кого-то похожего в мировой поэзии на Блока, 130-летие которого мы будем отмечать 28 ноября, и не нахожу. Может быть, в чем-то близок Верхарн своим завораживающим лязгающим индустриальным гулом. Но ведь это не блоковские вьюжные вихри, из которых выходит Христос. Он говорил, что его пронзает с неба острый лучезарный меч. Тогда и пишутся настоящие стихи. Только не подумайте, что это "символизм". Для кого-то, может, и символизм, а для Блока просто лучезарный меч.
Еще он видел Ее, ту, которую называл разными именами: Дева, Заря, Купина. Мы-то запомнили Незнакомку - настоящую музу Блока. За одну только ресторанную Незнакомку можно полюбить его навсегда. Он какой-то незабываемый и абсолютно не хрестоматийный. Ну ничего литературного нет в строке "я послал тебе черную розу в бокале / золотого, как небо, аи". Шампанское золотое, как небо. Надо же навсегда соединить небо с шампанским. Ну да, был он масоном и розенкрейцером. Написал мистическую драму "Роза и Крест". А мы почему-то больше помним из "Соловьиного сада": "лишних роз к нам свисают цветы".
Есть, конечно, очень грустные, трагически безысходные "Ночь, улица, фонарь, аптека... Аптека, улица, фонарь". Это, правда, не столько от жизни, сколько от Ницше с его вечными круговоротами и повторами. Ницше духовно многих задел и порушил. Коснулся и Блока своим немецким крылом.
Мистический союз Блока, Белого и Менделеевой превратился в знакомый любовный треугольник. И слава богу. Любовные сложности и крутоверти для поэтов - манна небесная. В отличие от Белого Блок Штайнером не увлекся и в антропософию не ушел. Зачем поэту мистика, когда он сам либо бог, либо демиург. Бог, конечно, Пушкин, а Блок - типичнейший демиург. Все знает, обо всем догадывается и ничего не может изменить. "Мы - дети страшных лет России" - это задолго до 37-го года сказано, а уже страшнее страшного.
Но ведь сочувствовал же партии эсеров, которые по свирепости ничем не лучше большевиков. Но ведь призвал интеллигенцию "слушать музыку революции" среди пожарищ, расстрелов, изнасилований и грабежей. Так ведь поплатился-то за это жизнью. Написал перед смертью: "Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка". Не дело поэтов заниматься политикой. И сам Блок в предсмертной речи, написанной к юбилею Пушкина, это понял лучше других. "Мы знаем Пушкина - человека, Пушкина - друга монархии, Пушкина - друга декабристов. Все это бледнеет перед одним: Пушкин - поэт". И Блок прежде всего поэт, "сын гармонии", космос, противостоящий хаосу. Это он музыку своей поэзии перепутал с музыкой революции. А то, что Христа увидел среди пурги и пьяной солдатни, так за это жестоко поплатился. Вселили к нему матроса. Тот сушил на веревке портянки и играл на гармошке - вот и вся музыка революции. Гиппиус остроумно заметила - жаль, мол, что большевики вселили в квартиру Блока одного красногвардейца, надо было бы всех двенадцать.
За границу на лечение Блока не выпустили, несмотря на его эсеровскую революционность, а может быть, именно из-за нее. Он-то в это время читал не Маркса и не Кропоткина, а совсем другую книгу: "По-новому окинешь взглядом / Даль снежных улиц, дым костра, / Ночь, тихо ждущую утра / Над белым запушенным садом, / И небо - книгу между книг..."
Эту книгу он читал на своем, блоковском, небесном языке и переводил для нас с небесного на поэтический. Классиком Блок стал неожиданно, в 60-х, после тридцати лет забвения и полузапрета. Не знаю, хорошо это или плохо.
Источник: газета Известия/
Еще он видел Ее, ту, которую называл разными именами: Дева, Заря, Купина. Мы-то запомнили Незнакомку - настоящую музу Блока. За одну только ресторанную Незнакомку можно полюбить его навсегда. Он какой-то незабываемый и абсолютно не хрестоматийный. Ну ничего литературного нет в строке "я послал тебе черную розу в бокале / золотого, как небо, аи". Шампанское золотое, как небо. Надо же навсегда соединить небо с шампанским. Ну да, был он масоном и розенкрейцером. Написал мистическую драму "Роза и Крест". А мы почему-то больше помним из "Соловьиного сада": "лишних роз к нам свисают цветы".
Есть, конечно, очень грустные, трагически безысходные "Ночь, улица, фонарь, аптека... Аптека, улица, фонарь". Это, правда, не столько от жизни, сколько от Ницше с его вечными круговоротами и повторами. Ницше духовно многих задел и порушил. Коснулся и Блока своим немецким крылом.
Мистический союз Блока, Белого и Менделеевой превратился в знакомый любовный треугольник. И слава богу. Любовные сложности и крутоверти для поэтов - манна небесная. В отличие от Белого Блок Штайнером не увлекся и в антропософию не ушел. Зачем поэту мистика, когда он сам либо бог, либо демиург. Бог, конечно, Пушкин, а Блок - типичнейший демиург. Все знает, обо всем догадывается и ничего не может изменить. "Мы - дети страшных лет России" - это задолго до 37-го года сказано, а уже страшнее страшного.
Но ведь сочувствовал же партии эсеров, которые по свирепости ничем не лучше большевиков. Но ведь призвал интеллигенцию "слушать музыку революции" среди пожарищ, расстрелов, изнасилований и грабежей. Так ведь поплатился-то за это жизнью. Написал перед смертью: "Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка". Не дело поэтов заниматься политикой. И сам Блок в предсмертной речи, написанной к юбилею Пушкина, это понял лучше других. "Мы знаем Пушкина - человека, Пушкина - друга монархии, Пушкина - друга декабристов. Все это бледнеет перед одним: Пушкин - поэт". И Блок прежде всего поэт, "сын гармонии", космос, противостоящий хаосу. Это он музыку своей поэзии перепутал с музыкой революции. А то, что Христа увидел среди пурги и пьяной солдатни, так за это жестоко поплатился. Вселили к нему матроса. Тот сушил на веревке портянки и играл на гармошке - вот и вся музыка революции. Гиппиус остроумно заметила - жаль, мол, что большевики вселили в квартиру Блока одного красногвардейца, надо было бы всех двенадцать.
За границу на лечение Блока не выпустили, несмотря на его эсеровскую революционность, а может быть, именно из-за нее. Он-то в это время читал не Маркса и не Кропоткина, а совсем другую книгу: "По-новому окинешь взглядом / Даль снежных улиц, дым костра, / Ночь, тихо ждущую утра / Над белым запушенным садом, / И небо - книгу между книг..."
Эту книгу он читал на своем, блоковском, небесном языке и переводил для нас с небесного на поэтический. Классиком Блок стал неожиданно, в 60-х, после тридцати лет забвения и полузапрета. Не знаю, хорошо это или плохо.
Источник: газета Известия/