Моя маленькая боевиана - 2. Что может быть лучше плохой погоды.
Christopher Robin!
Will you kindly shake your umbrella
and say ‘tut tut it looks like rain!’?
Winnie-the-Pooh
This is the dawning of the age of Aquarius
Age of Aquarius
Aquarius!
Aquarius!
Gerome Ragni
В мире Эмиля Боева всегда идет дождь, и рассказчик никогда не упускает случая упомянуть об этом в красочных деталях, наигранно извиняясь за излишние подробности: «Если бы я сказал, что идет дождь, можно было бы с полным пpавом упpекнуть меня в том, что я слишком повтоpяюсь. Но в этот вечеp он льет как из ведpа». И дело, конечно же, не в «описаниях ненастья», придающих «антуража» повествованию, как простодушно решили
советские эпигоны Райнова - Ал. Азаров и и Вл. Кудрявцев, авторы повести «Курьер запаздывает», напечатанной впервые в журнале «Сельская молодежь»- «материнском» издании альманаха «Подвиг» - в 1971 году, на волне успеха первых трех историй о болгарском секретном агенте, и многократно переиздававшейся под разными названиями, в том числе, в антологии «Приключения» из престижной молодогвардейской серии «Стрела» и в сборнике «Улики» из популярной болгарской «Библиотеки “Луч”», снабдившие своего героя - советского болгарского разведчика Слави Багрянова, действовавшего под видом коммерсанта из Софии в нацистском тылу в первые годы Второй мировой войны - претенциозно-косноязычными рассуждениями о плохой погоде: «Я ненавижу мелкий дождь. Не то что он действует мне на нервы, но при виде капель, тянущихся по оконному стеклу, у меня возникает озноб. Мир кажется собором, где идет панихида по усопшему. Хочется вынуть платок и промокнуть глаза».
«Идет дождь»... It rains, Es regnet, Il pluie, - говорят масоны, предупреждая друг друга о приближении профана. «Кажется, дождь собирается», - как бы случайно роняет Пятачок в советской анимационной версии «Винни-Пуха», отвлекая внимание пчел (аллегорическое обозначение розенкрейцеров, известное по гравюре в «Summum Bonum» Роберта Фладда) от тайных планов своего друга. Алан Александр Милн, автор историй о жизни детских игрушек в 100-акровом лесу на вершине холма, в годы Первой мировой войны работал в подразделении военной разведки 7b, его племянник и воспитанник Тим Милн, кадровый разведчик, был ближайшим другом Кима Филби, в юности обошедшим с будущей звездой Гоминтерна большую часть Балканского полуострова (не удалось им получить только болгарскую визу), а в принадлежавшем Милну Эшдаунском лесу, описанном в «Винни-Пухе», на рубеже 30-40-х годов прошлого века проводились оккультные ритуалы, призванные сдвинуть энергетический баланс сил и отвлечь внимание непосвященных от британской стратегии непрямых действий, препятствовавшей усилению континентальной Европы (наиболее известной из черных месс Эшдаунского леса стала разработанная Алистером Кроули по заданию MI5 Операция «Омела» с привлечением медиума Рудольфа Гесса, имевшая целью убедить руководство Германии в наличии в Соединенном Королевстве влиятельной «партии мира», готовой поддержать национал-социалистов в их наступательной политике на Востоке).
Богомил Райнов знал о масонстве и шпионаже не меньше А.А. Милна. Он был старшим сыном известного писателя и художника Николая Райнова, гроссмейстера болгарской масонской ложи «Парсифаль» по уставу Великого Востока Франции. Как и Персиваль, Николай Райнов прошел лестницу искушений - антропософией, теософией, рерихианством (он участвовал в деятельности теософской ложи «Орфей», ассоциации «Рерих» и болгарской секции «Пакта Рериха»), но состоялся как хранитель болгарского Грааля - рукописной книги, в которой дан пересказ текстов 40 богомильских манускриптов Х века, разысканных им на Мальте в одной из сокровенных библиотек Христианского Востока. Главным делом жизни Райнова-отца стало исследование богомильства - болгарского гностического христианства (получившего распостранение и известность в Европе как альбигойская и катарская ересь), в честь основателей которого - князя Бояна и попа Богомила- он назвал своих сыновей. Себя Николай Райнов считал реинкарнацией Симеона Антипы, богомильского епископа Краковского, написавшего «Книгу Милости Божией» - одно из потаенных сокровищ мальтийской библиотеки.
Неизвестно, читал ли Богомил Райнов богомильские рукописи отца, до конца жизни скрывавшего свою находку (лишь в начале 1990-х годов сотруднику одного ленинградского издательства удалось завладеть рукописью из фамильного собрания Райновых, после чего след ее был утерян), но он, несомненно, испытывал богомильское отвращение ко всем земным институтам и проявлениям власти Елдобаофа, заковавшего дух человеческий в решетку тела и души, и, шире, разделял распространенное отношение к богомильской ереси как специфически болгарскому способу мышления, обусловившему повсеместный нигилизм и апатию народа, на протяжении веков лишенного возможности реализовать национальный проект.
В конце 30-х годов прошлого века молодой представитель столичной богемы водил тесную дружбу с гей-иконами софийского поэтического андерграунда Александром Геровым и Александром Вутимским, а также входил в психоделический кружок Антона Куманова, искавшего выход из узилища земной жизни в измененных состояниях сознания. С приходом большевистской власти Богомил Райнов, приветствуя новый эон, вступил в коммунистическую партию, написал страстное «Неотправленное письмо» своему новому кумиру -советскому вождю Сталину (такими же неотправленными - или недоставленными адресату, как в случае с посредничеством Уолтера Дюранти - письмами в адрес своего единомышленника «Бесошвили» (первый сталинский псевдоним) баловался десятилетием раньше и Алистер «Зверь 666» Кроули), а потом, сделав быструю политическую карьеру, отказался от своего отца, обвинив его в буржуазном уклоне, и занял его профессорское место на кафедре истории искусств Художественной академии. Упорствуя в своем тотальном неприятии мира, созданного Великим Архонтом, Райнов отказался таже и от своего младшего брата Бояна, успешного скульптора, бежавшего после коммунистического переворота во Францию и объяснявшего свое невозвращенчество нежеланием «ваять свинарок». За 8 лет, проведенных Богомилом Райновым в разведывательной миссии во Франции под видом атташе по культуре болгарского посольства в Париже, он ни разу не встретился с братом-перебежчиком.
Годы эти (1953-1960) были успешными для молодой болгарской разведки, действовавшей в качестве «руки КГБ» - именно болгарам приписывается техническая сторона вербовки молодого политика и масона Шарля Эрню, позднее ставшего министром обороны Франции. Сам Богомил Райнов , в силу своего «культурного» прикрытия, находился в оперативном подчинении «старших товарищей» - Василия Мякушко, первого секретаря посольства СССР в Париже и Бориса «Тима» Батраева, атташе по вопросам культуры, в 1951 году сменившего на этом посту полковника ПГУ Шитова. Возможно, именно легендарный Шитов, любивший представляться в дипломатических кругах «Александром» «Алексеевым», стал прообразом «Алексея» «Александровича» «Полякова» (он же - полковник Григорий Викторов), атташе по культуре Посольства СССР в Лондоне из книги Джона ле Карре «Жестянщик, портной, солдат, шпион». Райнов ревниво следил за творчеством своего «коллеги» по цеху шпионской литературы: в псевдомемуарной книге «Странное это ремесло», написанной с характерной для профессионального вербовщика доверительной, как бы пробалтывающейся и располагающей к встречной искренности интонацией, он прямо увязывает свой выбор названия для второй повести боевианы «Что может быть лучше плохой погоды» со знаменитой книгой ле Карре «Шпион, пришедший с холода» («Холодная война была для меня «плохой погодой», к которой привыкаешь за неимением лучшего, но чье холодное дыхание пронизывает насквозь человеческие души и человеческие взаимоотношения, и мир под пасмурным ее небом выглядит тревожным и неприятным»), а Эмиля Боева отправляет на просмотр ее экранизации в один из кинотеатров амстердамской Кальверстрат («Фильм, к моему ужасу, оказался каким-то гибpидом любовной истоpии со шпионажем; обоих паpтнеpов убивают у беpлинской стены»).
Во Франции Мякушко отличился контактами с «советским агентом» Жоржем Паком, использованным ЦРУ для усиления американских позиций в НАТО, а Батраев - передачей грева на мексисканскую зону убийце Троцкого Рамону Меркадеру (через его осевшую во Франции мать Каридад) и изъятием у Веры Муромцевой архивов короля пошлости Ивана Бунина. Чем занимался в Париже Богомил Райнов, кроме неспешного фланирования по бульварам и пополнения личной художественной коллекции за счет загадочных щедрых авансов из посольской кассы, доподлинно неизвестно, но спустя 30 лет пути вышедшего в отставку в чине генерала ГБ Райнова и неразлучной парочки его кураторов вновь пересеклись - в середине 80-х генерал-майор Мякушко и полковник Батраев дослуживали свой век в ранге старшего советника и первого заместителя Представительства КГБ при ДГБ МВД Народной Республики Болгарии...
* * *
Дождь неотступно следовал за Эмилем Боевым в Париже, где разворачивалось действие «Господина Никто» («дождь льет такой густой и обильный, что мне кажется, будто мы ограждены какими-то блестящими полупрозрачными завесами»). Дождь идет и в Амстердаме, где происходят основные события повести «Что может быть лучше плохой погоды», впервые опубликованной в 1968 году издательством Народна младеж» - вновь в раскрученной приключенческой серии «Библиотека “Луч”» - и немедленно попавшей в медиийный конвейер: уже на следующий год «София-пресс» выпустила книгу в русском переводе Татьяны Теховой, в 1970 году читатели альманаха «Подвиг» дождались заранее анонсированного перевода Анатолия Собковича, а в марте 1971 года состоялась премьера двухсерийной экранизации «...Плохой погоды», осуществленной знаменитым режиссером Методи Андоновым.
«На улице идет дождь. В этом гоpоде часто идет дождь и уж обязательно, если ты забыл взять зонт. Вообще, мне везет - нигде не испытываю недостатка в воде. Спеpва Венеция, потом Женева, тепеpь Амстеpдам», - доверительно сообщает свернувший с Темного пути и вновь попавший под власть Митры и Кибелы Боев, который, не успев сойти с палубы «Родины» на землю Отечества, приступил к выполнению нового задания. На этот раз, залегендированный как успешный швейцарский коммерсант Моpис Роллан, владелец часовой фабрики «Хронос», он должен проникнуть во вражеский разведцентр, работающий под прикрытием торговой фирмы «Зодиак», и выкрасть из его архива агентурные списки «оставленных в тылу».
Досье хранится в потайной срединной палате на четвертом этаже здания компании, попасть куда «можно единственным способом - по лестнице, чеpез кабинет Эванса», шефа «Зодиака». На выполнение задания Боеву отпущен год, и год этот подошел к концу (упоминания об этом обстоятельстве щедро разбросаны по тексту: «находясь в течение года в «Зодиаке» ,«после года бесплодного ожидания», «после целого года истязания медленным огнем»). «Я смотpю - в котоpый уже pаз в течение года! - на фасад «Зодиака», - расписывается в свой беспомощности Боев (режиссер Андонов доверил главную роль мужественному Георгию Георгиеву-Гецу; Коста Цонев в этот раз сыграл Эванса - могущественного антагониста болгарского агента). «Позавчеpа вечеpом точно над кабинетом Эванса блеснул огонек, - подсказывает Эдит, секретарша Боева-Роллана , неожиданно заинтересовавшаяся секретами фирмы (смазливая Елена Райнова, студентка Андонова в театральном институте, незадолго до съемок стала его музой и в результате заняла собой существенную часть экранного места и времени),- Если ты заметил, окно над кабинетом всегда закpыто ставнями. Но в тот вечеp кто-то, видимо, откpыл на мгновенье ставни и блеснул свет…».
Казалось бы, сказано достаточно, но Методи Андонов открывает фильм повторяющимися кадрами солнца, отражающегося в окнах «Зодиака», а знаменитый художник Рачо Буров делает главным акцентом ставшего знаменитым психоделического плаката к картине символ Бинду - круг с точкой в центре. Так - под праздные разговоры о дожде - Райнов и Андонов приоткрывают перед читателями и зрителями потайные двери, за которыми разворачивается масонская мистерия. Владелец «Хроноса» Боев в ходе наблюдения за «Зодиаком» образует свой собственный центр со своим временным горизонтом - окружностью, заключающей весь предметный мир. Центр и окружность - это два конца циркуля, скрытые двумя рейками наугольника, олицетворяющими предметное великолепие творения, образующее ум и материю, и являющиеся изначальным символом всякого масона, вступающего в качестве Ученика на путь развивающейся души.
Чтобы обрести искомую истину в масонском зодиакальном ритуале, Боеву предстоит определить исходную точку и направление символического странствия, повторяющего движение Солнца, обходящего небо через двенадцать знаков Зодиака. В этом ему парадоксальным образом помогает начальник первого отдела «Зодиака» Уоpнеp (точно и лаконично сыгранный Тодором Колевым). Их собеседование до деталей совпадает с разговором кандидата, взыскующего света, с председательствующим мастером в первом градусе:
«- Итак, вы опустили железные штоpы магазина своего отца в Лозанне в мае пpошлого года, сразу после его смерти, а вошли во владение «Хpоносом» в июле этого года?
Подтвеpждаю кивком, напpяженно ожидая, что последует за этим.
- А что вы сделали в пpомежутке между этими двумя событиями?
- Путешествовал.
- Где именно?
- Почти все вpемя пpовел в Индии: Бомбей, Хайдаpабад, Мадpас, Калькутта…
- В Индии? Зачем так далеко?
- Именно затем, что далеко. Гоpе гоpем, но, как только я остался один, я почувствовал себя школьником, отпущенным на каникулы.
- И отпpавились в Индию… Понимаю».
Когда кандидат входит в храм, ему задается вопрос: "Откуда ты пришел и куда направляешься?" Ответ гласит: "С Запада, а направляюсь на Восток." Затем председательствующий мастер вопрошает: "Зачем оставляешь Запад и движешься на Восток?", а кандидат ответствует: "Взыскуя света в масонстве". Уорнер не только в деталях соблюдает обрядовую часть ритуала, но и дает Боеву указание на отправную точку зодиакальной мистерии: Боев «вошел во владение «Хpоносом» в июле», т.е. в знаке Льва (с учетом прецессии равноденствий). Лев управляет градусом Е.А. (Ученик) - ведь именно он, будучи на 30 градусов впереди Солнца в зените его Славы, помогает своими мощными лапами Солнцу подняться вверх по зодиакальной дуге. Лев, возвращающий Солнце на место его мощи, вершину Королевской Арки - Небесной Дуги, является единственным домом Солнца.
Дом Солнца, неприступный «Зодиак»... Не случайно Андонов противопоставляет свет солнца, отразившегося в окнах «Зодиака», и свет, блеснувший из-за приоткрывшихся оконных ставен. Так Боеву открывается главное различие между профанным и священным, экзотерическим и эзотерическим. Невежественные поклоняются дому отражения Солнца, вставшие на путь знания почитают дом подлинного обитания Солнца. Говоря, что Солнце находится в определенном знаке зодиака, обладающие знанием имеют в виду, что Солнце занимает на самом деле противоположный знак и бросает свои лучи на дом, на троне которого оно восседает. Следовательно, когда говорят, что Солнце является Львом, это означает, что Солнце находится в знаке, противоположном Льву, а именно в Водолее. И наоборот, когда устанавливается век Водолея, Солнце пребывает во Льве. Теперь, чтобы вступить в Срединную Палату «Зодиака», дабы получить там свою плату, заработанную добросовестным исканием света, Боеву нужно просто дождаться очередного дождя. И дождь приходит, не просто дождь, а «ливень», «потоп», «выхлестывающий в спину целые ведpа воды». «Пpоклятый дождь осложняет мою задачу, хотя без него она была бы вовсе неpазpешима, - подводит Боев итог своей инициатической мистерии, - И вообще я владелец плохой погоды».
Дождь идет и в Софии (куда все тот же Уорнер «с целью пpовеpки» посылает Боева в краткосрочную командировку), по крайней мере, в Софии Аввакума Захова он идет постоянно (как правило дождь этот назойливый, монотонный, тихий, моросящий, противный, липкий, холодный, что идеально соответствует черной меланхолии героя Гуляшки и его ненависти ко всему живому), но если контрразведчик может разжечь камин в своей холостяцкой берлоге, начать утро рабочего дня с трех полных рюмок коньяка и, приобняв за талию «прибывшего с пакетом молодого красавца лейтенанта, угощать его шоколадной конфетой», то Боеву остается лишь поднять воротник плаща, поглубже надвинуть шляпу и брести по мокрым бульварам - будь то Большие бульвары Парижа или Русский бульвар Софии.
Контрразведчик Захов, ведущий конспиративный образ жизни в собственной стране («чужой среди своих»), укрывается в своей квартире как в скорлупе вещного мира («Так как у него не было приятелей, он обратился к предметам, которые никогда ему не надоедали и которые он любил за то, что они были совершенно равнодушны к нему. Постепенно мир предметов становился его собственным»), часами разглядывая себя в зеркале в новом тёмном костюме, прилаживая белый шёлковый платок в верхний кармашек пиджака, придирчиво изучая содержимое «бара», занимающего левое крыло библиотечного шкафа, выбирая табак для трубки, идеально подходящий для снов с открытыми глазами перед камином.
Обманчивый вещный мир все еще манит и Боева (ведь только получив Знание, можно освободиться от подчинения вещам), но Родина не оставляет ему даже той свободы выбора между сортами одинакового, которой пользуются его невыездные соотечественники. «Зачем тебе «солнце», если ты куришь «шипку»?» - может спросить Аввакум Захов своего незадачливого сайдкика Анастасия Букова, чтобы продемонстрировать свой дедуктивный метод (в этой сцене Анастасий - как и генерал ГБ, начальник Боева - неожиданно выбирает экспортную, т.е. доведенную до удобоваримой кондиции, продукцию «Булгартютюна»). Боев же вынужден вместо забористых синих «галуаз» курить «мусор», как называет Франсуаз зеленые «житан» («Я закуриваю "зеленые", думая с некоторой горечью о том, что даже сигареты для меня выбирают другие люди»), - ведь зеленая коробка служит контейнером для общения со Связным.
Но очередного Связного убивают на глазах у Боева на первых страницах книги и на первых же минутах ее экранизации, причем связной этот - один из самых близких Боеву людей, его соратник по ментовской контр-инициации Любо Ангелов, «шутник и плут, котоpого дpузья величали Дьяволом». Читатель успевает получить представление о характере шуток Любо («он лихо расправлялся с бандами, устраивал засады, строчил из автомата») и о его «хаpактеpной походке - он едва заметно пpиволакивает левую ногу» (Богомил Райнов предельно точен: в народной демонологии у черта копыто всегда именно на левой ноге (синдромом «копыта дьявола» - сросшимися на левой ноге пальцами - был известен помимо прочего кумир Райнова Сталин-Бесошвили)), и поэтому не удивляется, когда погибший Дьявол Ангелов начинает приходить в экстатические сны и онейрические видения Эмиля Боева:
«Я, должно быть, в самом деле забылся и не сpазу понял, как долго спал, а тем вpеменем за двеpью слышатся тихие шаги. Я даже pазличаю неодинаковость звука - как будто одна нога ступает твеpдо, а дpугую человек подволакивает. «Это Любо», - говоpю я себе.
Это в самом деле Любо. Откpыв двеpь, он останавливается на поpоге, словно ждет, чтоб я пpигласил его войти, но я ему говоpю: хватит pазыгpывать комедию, зачем ты сюда пpитащился, когда тебе и мне известно, что ты меpтв, а он говоpит, что настоящие дpузья на такие пустяки не обpащают внимания, и стоит и смотpит на меня, и я не могу понять, что он хочет этим сказать; не намекает ли он на то, что я тоже меpтв, только это до меня еще не дошло».
Так Боев - казалось бы, навсегда сошедший с Темного пути в конце «Господина Никто» - устанавливает связь со своим демоном-хранителем, без собеседования с которым невозможно достижение Знания. Благодаря Дьяволу Боев понимает, что он мертв, и ему только предстоит подлинное рождение и причащение жизни вечной (у Фомы мы читаем: «Те, которые мертвы, не живы, и те, которые живы, не умрут»). Как и знаменитый Авас - демон, с которым осуществил контакт Алистер Кроули - Любо является одновременно богом и дьяволом, ангелом-хранителем и шайтаном. Но если Кроули безуспешно вызывал своего демона годами, экзальтируя тело с помощью ритуалов инвокации, то Дьявол Ангелов каждый раз является Боеву сам («Я переворачиваюсь на другой бок и говорю себе, что мне и в самом деле пора уснуть. И конечно же вижу Любо. Я не хочу сказать, что вижу его в буквальном смысле и что страдаю галлюцинациями, но мне кажется, что я всем своим существом ощущаю его присутствие здесь, в комнате, и слышу его тихий голос») и не уходит, пока не добьется своего («И Любо исчезает. Он всегда исчезает, получив свое»).
Очевидно, что Боев астрально сросся со своим демоном. Нумен Любо пользуется для проявления телом Боева в силу договора, подписанного кровью и семенем - двумя мощными вольтами, применяемыми для установления связи. Не случайно к Боеву все время приходят два сна: в одном он возвращается к перестрелке с беженцами на границе, скрепившей дружбу с Любо кровью, в другом - принимает на себя заботу о сыне Любо («У тебя есть сын, только у твоего сына нет отца», - констатирует Боев во время одной из первых ночных теургий, но в конце концов принимает условия Любо: «Твой сын - это мой сын»).
Является ли способность Боева к общению с бестелесной сущностью, пребывающей в состоянии ангела, свидетельством возвращения на Темный путь? Генон указывает, что если человек, встретивший ангела, не выходит при этом за пределы человеческой индивидуальности, то он ничуть не продвигается на инициатическом пути. Боев в сеансах связи со своим Диаблеро, которые он называет «загpобными видениями», не достигает этого сверхиндивидуального состояния, продолжая решать несуществующие «земные» задачи умершего друга, не воспринимая являющийся ему образ как абсолютно внешний для своего эго, то есть все еще пребывая во сне гробовом.
Связь Боева с Демоном проявляется не на инициатическом внутреннем уровне, а на мистическом. Боев здесь попадает в ловушку неразличения экзотерического и эзотерического, которой он счастливо избежал при прохождении зодиакального квеста в Доме Солнца. Режиссер Методи Андонов, страстный меломан и филофонист, не случайно погружает зрителя в звуковую среду отборных образцов рок-психоделии 60-х. Боев с презрением попирает ногами диск тошнотворного «пятого битла» Билли Престона (в 1978 году он исполнит роль кроулианского сержанта Пеппера, к тому времени выслужившегося до чина свадебного генерала оккультного фольклора), отдавая предпочтение группе «Серебряные браслеты» (долгоиграющая пластинка прямо в кадре воспроизводит их гаражный хит «Пеликан» 1971-го года), клубится на хипповской марихуана-парти под Indian Rope Man Ричи Хэвенса в забойной кавер-версии Джули Дрискол, Брайна Огера и «Троицы» (Indian Rope - конопля - в названии прямо указывает на экстатическую природу боевских откровений; если бы Андонов снимал «Господина Никто», за кадром мог бы звучать другой кавер Дрисколл, Огера и «Троицы» - на Season of the Witch Донована, гимн ведьмовскому культу, который объединял инициатрикс Франсуаз, верховную жрицу сатанинской сексуально-магической утопии «Третья Эпоха Троицы» Марию Нагловскую и назвавшихся в ее честь музыкантов из «Троицы»), а на свингерскую вечеринку пресыщенных накокаиненных торгашей из «Зодиака» отправляется в стильном 2-дверном кабриолете Buick Skylark (эта модель 1967 года выпуска будет задействована в большинстве последующих экранизаций боевианы) под звуки Aimless Lady «Гранд Фанк Рэйлроуд».
Не весь музыкальный ряд картины вошел в урезанную для советского проката (премьера - в августе 1972 года) версию, но благодарный советский зритель, следя за экранными похождениями Боева, сделал свой собственный, хотя, быть может, и поспешный вывод из послания Райнова и Андонова: даже последний мент и гебнюк, гилик по определению, пусть и не враг, но оружие в руках Врага, все же несет в себе демона - искру, являющуюся частью царства Света. И этот посредник между царством Света и царствием спящих мертвецким сном глупцов приходит не извне, а из этого мира, из самого человека, прозревшего в обретении Знания свое предназначение.
