Крепостничество в Новгородском государстве
Самое раннее состояние, в котором нам представляют русского землепашца (смерда) письменные источники (Русская Правда), это лично свободный человек, владеющий землей на правах общинной собственности, и даже имеющий право владеть холопами (Статья 26 краткой Русской Правды, Статья 16 пространной Русской Правды).
Первые признаки закрепощения смердов мы обнаруживаем в 12 в., в княжеских грамотах, жалующих села вместе с населяющими их смердами монастырям. Так, в дарственной грамоте 1125-1132 гг. великого князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю на село Буйцы читаем: «Се аз, Мьстислав Володимирь сын, дьржа Русьску землю, в свое княжение повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати [Буи]це святому Георгиеви с данию, и с вирами, и с продажами…» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949, далее - ГВН и П. № 81). Грамота тому же Юрьеву монастырю от великого князя Всеволода Мстиславича 1125-1137 гг. гласит: «Се аз князь великыи Всеволод дал есмь святому Георгию Терпужьскыи погост Ляховичи с землею, и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ловища… А то дал есмь святому Георгию во векы» (ГВН и П. № 80). В 1146-1155 гг. великим князем Изяславом Мстиславичем была дана грамота Пантелеймонову монастырю, в которой говорится: «Се ез князь великыи Изяслав Мьстиславичь, по благословлению епискупа Нифонта, испрошав есми у Новагорода святому Пантелеимону землю село Витославиць и Смерд и поля Ушьково и до прости» (ГВН и П. № 82).
С одной стороны, села со смердами в 12 в. передавались монастырям на тех же условиях, что и светским кормленникам, т.е. речь шла всего лишь о перераспределении государственных доходов. Для смердов менялся лишь непосредственный управляющий и они теперь тянули теми же самыми повинностями не к властям Новгорода, а к монастырю. С другой стороны, светским кормленникам земли передавались за службу, на определенный срок, в то время как монастырям - навсегда. Если добавить к этому то, что в монастырях для смердов были сосредоточены как управление, так и суд, нельзя не признать подобные пожалования первыми ростками крепостной зависимости. При этом происходило и постепенное закрепление земель, пожалованых в кормление светским лицам, за их владельцами и превращение их в вотчины, что также означало закрепощение живущих на них крестьян.
Уже из приведенных выше грамот ясно, что верховным владельцем всех новгородских земель изначально считалось Новгородское государство, которое имело право по своему усмотрению распоряжаться ими в лице князя и веча, в том числе жаловать их индивидуальным и коллективным владельцам. Некормленные и невотчинные земли составляли фонд государственных (черносошных) земель. Обитавшие на них смерды были обязаны повинностями (скотницкие куны, поралеское, подводы, корма, стан, протор - ГВН и П. С. 143, 226) непосредственно Новгороду. Количество черносошных смердов постоянно сокращалось вследствие пожалований, захвата и добровольного обращения в зависимость по экономическим причинам.
По всей видимости, тягловые обязанности смердов на государственных, боярских и монастырских землях Новгородского государства были примерно одинаковыми, что объясняет достаточную легкость перехода земель из одной категории в другую. Разница, которая постепенно возникала между ними, имела скорее политическую природу: боярские и монастырские крестьяне утрачивали права свободных подданных. Монастыри с самого начала обладали судебной властью над своими смердами, а с 14 в. подобные права стали закрепляться и за светскими землевладельцами. К середине 15 в. судебная юрисдикция землевладельца над смердами была уже полной, что можно видеть, например, по данной новгородского посадника Василия Степановича Важскому Богословскому монастырю на село (1451-1452 гг.): «А случится дело монастырскому человеку с посадницким человеком с Васильевым ино судит игумен с посадницким с Васильевым прикащиком» (ГВН и П. С. 171). Смерды, живущие на землях Василия Степановича, подлежат суду его приказчика, а не посадника и князя, как свободные новгородцы.
Вторым важнейшим показателем закрепощения является запрет перехода. По дошедшим до нас документам можно судить, что он вступил в силу в Новгородском государстве в 1-й четверти 15 в. От этого периода сохранилась грамота посадников Якова Федоровича и Иева Тимофеевича и сотского Ивана о включении смерда Власа Тупицына в волостной разруб княжеостровцев. Влас вступил в спор с жителями Княжеострова из-за того, что они включили его в свой разруб тягла, хотя он с некоторого времени жил в другой волости. В ответ на его жалобу «посадники, обыскав судом… княжеостровцев оправиша, а Уласка обиниша и даша… всем княжеостровцам грамоту судную правую: потянет Уласка с княжеостровцы в старину как отец его тянул…» (ГВН и П. С. 149). Этот документ определенно говорит о прикреплении новгородского государственного смерда к определенной податной единице и лишении его права перехода. Тот же самый процесс имел место и на монастырских и частновладельческих землях. «Ко времени падения республики закрепощение крестьян в Новгородской земле шло уже полным ходом» (Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 145).
Первые признаки закрепощения смердов мы обнаруживаем в 12 в., в княжеских грамотах, жалующих села вместе с населяющими их смердами монастырям. Так, в дарственной грамоте 1125-1132 гг. великого князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю на село Буйцы читаем: «Се аз, Мьстислав Володимирь сын, дьржа Русьску землю, в свое княжение повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати [Буи]це святому Георгиеви с данию, и с вирами, и с продажами…» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М., 1949, далее - ГВН и П. № 81). Грамота тому же Юрьеву монастырю от великого князя Всеволода Мстиславича 1125-1137 гг. гласит: «Се аз князь великыи Всеволод дал есмь святому Георгию Терпужьскыи погост Ляховичи с землею, и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ловища… А то дал есмь святому Георгию во векы» (ГВН и П. № 80). В 1146-1155 гг. великим князем Изяславом Мстиславичем была дана грамота Пантелеймонову монастырю, в которой говорится: «Се ез князь великыи Изяслав Мьстиславичь, по благословлению епискупа Нифонта, испрошав есми у Новагорода святому Пантелеимону землю село Витославиць и Смерд и поля Ушьково и до прости» (ГВН и П. № 82).
С одной стороны, села со смердами в 12 в. передавались монастырям на тех же условиях, что и светским кормленникам, т.е. речь шла всего лишь о перераспределении государственных доходов. Для смердов менялся лишь непосредственный управляющий и они теперь тянули теми же самыми повинностями не к властям Новгорода, а к монастырю. С другой стороны, светским кормленникам земли передавались за службу, на определенный срок, в то время как монастырям - навсегда. Если добавить к этому то, что в монастырях для смердов были сосредоточены как управление, так и суд, нельзя не признать подобные пожалования первыми ростками крепостной зависимости. При этом происходило и постепенное закрепление земель, пожалованых в кормление светским лицам, за их владельцами и превращение их в вотчины, что также означало закрепощение живущих на них крестьян.
Уже из приведенных выше грамот ясно, что верховным владельцем всех новгородских земель изначально считалось Новгородское государство, которое имело право по своему усмотрению распоряжаться ими в лице князя и веча, в том числе жаловать их индивидуальным и коллективным владельцам. Некормленные и невотчинные земли составляли фонд государственных (черносошных) земель. Обитавшие на них смерды были обязаны повинностями (скотницкие куны, поралеское, подводы, корма, стан, протор - ГВН и П. С. 143, 226) непосредственно Новгороду. Количество черносошных смердов постоянно сокращалось вследствие пожалований, захвата и добровольного обращения в зависимость по экономическим причинам.
По всей видимости, тягловые обязанности смердов на государственных, боярских и монастырских землях Новгородского государства были примерно одинаковыми, что объясняет достаточную легкость перехода земель из одной категории в другую. Разница, которая постепенно возникала между ними, имела скорее политическую природу: боярские и монастырские крестьяне утрачивали права свободных подданных. Монастыри с самого начала обладали судебной властью над своими смердами, а с 14 в. подобные права стали закрепляться и за светскими землевладельцами. К середине 15 в. судебная юрисдикция землевладельца над смердами была уже полной, что можно видеть, например, по данной новгородского посадника Василия Степановича Важскому Богословскому монастырю на село (1451-1452 гг.): «А случится дело монастырскому человеку с посадницким человеком с Васильевым ино судит игумен с посадницким с Васильевым прикащиком» (ГВН и П. С. 171). Смерды, живущие на землях Василия Степановича, подлежат суду его приказчика, а не посадника и князя, как свободные новгородцы.
Вторым важнейшим показателем закрепощения является запрет перехода. По дошедшим до нас документам можно судить, что он вступил в силу в Новгородском государстве в 1-й четверти 15 в. От этого периода сохранилась грамота посадников Якова Федоровича и Иева Тимофеевича и сотского Ивана о включении смерда Власа Тупицына в волостной разруб княжеостровцев. Влас вступил в спор с жителями Княжеострова из-за того, что они включили его в свой разруб тягла, хотя он с некоторого времени жил в другой волости. В ответ на его жалобу «посадники, обыскав судом… княжеостровцев оправиша, а Уласка обиниша и даша… всем княжеостровцам грамоту судную правую: потянет Уласка с княжеостровцы в старину как отец его тянул…» (ГВН и П. С. 149). Этот документ определенно говорит о прикреплении новгородского государственного смерда к определенной податной единице и лишении его права перехода. Тот же самый процесс имел место и на монастырских и частновладельческих землях. «Ко времени падения республики закрепощение крестьян в Новгородской земле шло уже полным ходом» (Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. М., 1992. С. 145).