Борис Акунин: "Моя страна оккупирована врагом" В Лондоне проходит фестиваль русской литературы SLOVO. Один из участников фестиваля - Борис Акунин (Григорий Чхартишвили) пришел в гости в студию Би-би-си.
С ним беседовал обозреватель Русской службы по вопросам культуры Александр Кан. Ниже фрагмент этого интервью.
А.К.: Часто приходится слышать, что Россия - страна, обреченная на неспособность выйти на достойный путь. Что виной тут даже не нерадивые правители, а какие-то иные, объективные причины: какое-то срединное, невнятное, то ли европейское, то ли азиатское положение, климат, православие, с его безынициативностью и покорностью. Что вы можете сказать по этому поводу?
Б.А.: Я, наверное, смогу ответить на этот вопрос более полно, когда я закончу свою "Историю". Пока у меня складывается ощущение, что проблемы, с которыми мы сталкиваемся, связаны со спецификой российской государственности.
Потому что она еще в те времена, еще в XV веке, была построена таким образом, что это, с одной стороны, обеспечивало сильную удароустойчивость во время потрясений, и помогло этому государству сохраниться во время ужасных исторических ударов, в то же время это до такой степени ригидная, жесткая структура, в которой государство всегда значило больше, чем отдельная личность, в которой всегда правили, как в Орде.
В Орде хан правил не по закону, а по указу. Воля хана всегда была выше роли закона. На определенном этапе исторического развития или во времена мобилизации это работает. В современном обществе это не работает никак.
Можно называть это как угодно. Можно называть это конфликтом между европейской и азиатской цивилизационными моделями - у каждой из них есть свои сильные и слабые стороны. Мы сейчас живем в мире, в котором европейская цивилизационная модель выглядит выигрышнее, чем азиатская.
Она оказывается эффективнее. Она построена именно на рассредоточении власти, она построена на том, что личности предоставляются права, это открывает шире перед каждым человеком диапазон возможностей, и он, без указки сверху, а сам по себе, начинает что-то делать, каким-то образом улучшать свою жизнь, и все эти усилия, объединенные вместе, и объединенные умелой дирижерской работой, развивают всю страну, все общество.
У нас, в России, проблемы с этим. У нас очень подавлена частная инициатива, что исторически объяснимо. У нас так и не образовалось правовое государство, у нас закон что дышло. В XXI веке это совершенно невыносимо для развития экономики, промышленности, общества, чего угодно. И до тех пор, пока наша страна эти проблемы не решит, пока она не проведет внутреннее реформатирование государства, нас так все и будет трясти и колдобить.
А.К.: Насколько я понимаю, вы сейчас большую часть времени проводите вне России. Часто ли вы ездите туда, часто ли бываете в Москве, и видите ли вы свое место там как литератора, ну и как - вы отказываетесь признавать себя политиком, - но во всяком случае, активистом. Одно время вы довольно активно заявляли о своей позиции.
Б.А.: Сейчас буду говорить про грустное. Я в Россию перестал совсем ездить. И до тех пор, пока там не изменятся атмосфера и климат, я туда ездить не собираюсь. Я решил, что с меня хватит, и что я хочу уехать, я решил где-то в конце лета, в начале прошлой осени.
У меня возникло твердое ощущение, что моя страна оккупирована врагом. Все, что мне в жизни было всегда враждебно, все, что мне было ненавистно, оно сейчас правит бал. Шовинизм, ксенофобия, агрессивное вранье, нетерпимость к инакомыслию, это все сейчас заполонило все пространство вокруг.
Какой в этой ситуации есть выбор? Или ты уезжаешь из этого пространства, или ты, я не знаю, оставляешь свою мирную профессию, берешь ружье и идешь в партизаны сражаться с оккупантами. Но партизанам можно сражаться с оккупантами, если их поддерживает мирное население. Потому что партизан, которого не поддерживают окрестные деревни, - за кого он, собственно говоря, партизанит?
А ощущения, что мирное население придерживается того же образа взглядов, что и я, у меня абсолютно не было. Наоборот, все вокруг как-то страшно радовались, им все было отлично. Я съездил в начале зимы в Россию еще раз, посмотреть, не стало ли лучше. Стало хуже. Стало хуже.
Я прекрасно понимаю, как этот механизм устроен. Я понимаю, почему это происходит. Это довольно простая рецептура. Берется застарелый имперский комплекс, сидящий в массовом сознании, включается телевизор на полную катушку, получается результат. Но от того, что я это понимаю, мне веселее не становится.
В общем, у меня сейчас такой период, знаете, какой бывает, когда решают разъехаться и проверить свои чувства в разлуке.
А.К.: То есть проблема, как вы сами признаете, не столько во власти, сколько в поддержке ее населением?
Б.А.: Главная проблема не в человеке по имени Владимир Путин. Главная проблема в мозгах населения. До тех пор пока люди не поймут, что им дурят голову, пока они не повзрослеют, пока они не начнут мыслить самостоятельно… Если я могу чем-то в этом поспособствовать… но я могу сделать это только при помощи слова. Сейчас, у меня такое ощущение, в России период политики временно закончился. Это такое затишье, но я боюсь, что это затишье перед бурей.